— Но не сегодня, — пробормотал Пул. Не сегодня. Они спускались, как заметил Митч, в относительное затишье.
Их сфера неуклонно падала, увлекая с собой электрически-голубой портал — Пул представил себе невидимый туннель червоточины, простирающийся позади них — им потребовалось целых четыре часа, чтобы пройти через корону и более плотный и яркий слой, называемый хромосферой, толщина которого была такой же, как диаметр Земли — простая деталь в этом огромном ландшафте — и, наконец, приблизиться к самой фотосфере.
Поверхности света.
Митч Гибсон провел их через последние проверки перед входом. — Пейн, Анаксагор. Как дела с нейтринным сканером?
Никола проверила его. — Номинально...
Пул повернул голову, осторожно, но с интересом, чтобы увидеть соответствующий дисплей: первое изображение внутренней части Солнца крупным планом.
Он знал, что при слиянии водорода в гелий в ядре Солнца высвобождался поток гамма-фотонов — сгустков энергии, которые должны были пробить себе путь через внутренние слои Солнца, поглощаясь и переизлучаясь снова и снова и выходя на поверхность. Плотность в этой переполненной глубине была такова, что этот процесс представлял собой случайное блуждание "старт-стоп", и могли потребоваться сотни тысяч лет, чтобы энергия, переносимая из ядра одним фотоном, достигла поверхности, а затем беспрепятственно проплыла через космос, чтобы осветить такую цель, как планета Земля. Однако для нейтрино, другого продукта термоядерных процессов — призрачных частиц, для которых даже самая плотная материя была гораздо прозрачнее, чем воздух для солнечного света на Земле — выход из Солнца занимал всего несколько секунд после их образования в ядре. Итак, нейтрино предложили способ заглянуть внутрь.
Когда-то, как узнал Пул, поклонник архаичных технологий, для обнаружения даже малой доли этих нейтрино требовались огромные, неуклюжие, тяжелые по массе "телескопы": например, огромные резервуары с жидкостью, застрявшие в шахтных стволах на Земле. Теперь нейтринные сканеры, с результатами которых знакомилась Никола, были меньше кулака Пула.
И данные, которые они выдавали, интерпретировались на консолях как призрачное изображение, как если бы Солнце стало прозрачным, вроде стекла, за исключением звездообразного объекта, содержащегося в самом его сердце — самом ядре, термоядерном двигателе размером больше, чем Юпитер. Пока что вдали от ядра можно было разглядеть лишь самые грубые подробности.
Но Пул знал, что есть надежда, что по мере спуска этого набора приборов будет достаточно для обнаружения недавних посетителей Солнца.
— Хорошо, — сказала Никола. — Приближаемся к фотосфере. Придержите свой обед...
Под командованием Никола угол их падения резко выровнялся. Пул почувствовал глубокую, дикую волну замедления, и Солнце накренилось, превратившись из стены света впереди в некое подобие ландшафта под ним. Когда он лежал на своей кушетке, огромная тяжесть навалилась на его кости; внезапно он обнаружил, что ему требуется усилие, чтобы сделать вдох. Но маневр был закончен, и теперь аппарат плавно скользил над поверхностью Солнца. Корпус по-прежнему оставался практически прозрачным, и Пул мог видеть, как они с Никола были освещены сложным ковром света.
Он не осмеливался повернуть голову. Но монитор показал ему ухмыляющееся лицо Никола — кривую ухмылку, искаженную гравитацией. Она сказала: — Добро пожаловать на Солнце.
— Пейн, это Анаксагор, — позвал Митч. — У нас хорошая телеметрия. Системы корабля, ваши собственные медицинские показатели — все в норме.
— Как обнадеживающе, — сказала Никола.
— И наслаждайтесь видом. Здесь, наверху, мы получаем великолепные изображения.
Теперь казалось, что они пролетали над каким-то огромным котлом, на поверхности которого преобладали огромные, медленно набухающие пузыри, сотни километров в поперечнике, преодолеваемые за считанные минуты. Эти гранулы, часть которых была организована в более крупные скопления, были термитоподобным заражением, которое Пул видел издалека.
Вблизи поверхности они казались менее реалистичными, более механическими. Эта аналогия с котлом была уместна; то, что он видел, было верхушками огромных конвективных фонтанов, которые простирались глубоко внутрь Солнца. Дальше впереди он мог видеть солнечные пятна, теперь отчетливо укороченные, с пучками и дугами светящегося газа, уходящими в космос. Солнечные пятна были шрамами, которые показывали, где магнитное поле Солнца нарушало глубокие конвекционные потоки, создавая более холодные участки.
— Пейн, Анаксагор. Итак, ребята, вы приближаетесь к своей первой цели. Должна появиться за горизонтом через пять, четыре...
— Митч, — перебила его Никола. — Я уже вижу это...
И, заглядывая вперед, Пул тоже. Огромная фигура, выступающая из светящейся фотосферы. Как стена, гладкая, с острыми краями, бледная. Здание на солнцепеке.
— Тайник, — выдохнул он.
— Он самый, — доложил Митч Гибсон. — Рад, что мы смогли подвести вас достаточно близко, чтобы увидеть. Вы можете видеть, что он наполовину погружен в фотосферу — как будто плавает там. Но нейтринные и другие снимки показывают, что он имеет те же пропорции, что и при выходе из Меркурия. Точный куб.
— Возможно, пропорции те же, — пробормотала Никола. — Но посмотрите, Пул, как далеко мы находимся от этого порождения Леты. Насколько большим был ударник Калориса? Сто километров в поперечнике? В то время как это...
— Пейн, сейчас он больше тысячи километров в поперечнике. Я действительно говорил, что он начал расти, как только вышел из Калориса.
Никола почему-то рассмеялась. — Да, но вы не сказали, насколько. Уже похоже на коробку, в которой поместится Церера.
— Митч, он все еще растет?
— Нет, ну, насколько мы можем судить, нет. Майкл, мы думаем, что материал, из которого сделан этот большой корпус, является своего рода рецептором световой энергии. Идеальный солнечный элемент. И с идеальной эффективностью преобразует в массу энергию, которую улавливает. Очевидно, что чем больше он становится, тем больше света может перехватывать и тем быстрее может расти.
— Экспоненциальный рост, — сказала Никола.
— В этом идея. Конечно, скорость, с которой он растет, зависит от входящего потока энергии. Мы думаем, что он уже рос, приближаясь к Солнцу, вслед за семенем платана; теперь он купается в свете. Наши наблюдения за ранними стадиями фрагментарны. Но мы думаем, что время его удвоения, на единицу площади поверхности, было около пары часов.
Никола обдумала это со свойственной ей быстротой. — Хорошо. Значит, он вырос до своих нынешних размеров за сколько, двенадцать, пятнадцать часов?
— Что-то вроде этого. Затем это прекратилось.
— Мы знаем, почему?
— Внутренняя сложность, — предположил Пул. — Сначала он раздул оболочку до необходимого размера. Теперь он растет внутри, а не снаружи. Его заполняет какая-то инфраструктура.
— И каков будет результат?
Пул пожал плечами. — Что-то задуманное теми, кто посадил его на Меркурии пять миллиардов лет назад.
— Мы не можем сказать наверняка, — сказал Гибсон. — Семя платана, казалось, понаблюдало за ним некоторое время, по-видимому, направив его сюда с Меркурия. Затем, как вы знаете, семя просто нырнуло в Солнце. У нас есть частичные наблюдения, которые указывают на то, что некоторые из объектов, которые вы назвали дождевыми каплями — серебристые сфероиды — могли попасть в Тайник, как только все было решено. Но это оспаривается. На данный момент даже нейтринное сканирование не может проникнуть в этот материал. Вот почему, кстати, мы надеемся, что семя платана появится на ваших собственных снимках, по крайней мере, в виде тени на фоне нейтринного свечения ядра. Мы посылаем зонды мимо Тайника и смотрим, как они отклоняются под действием силы тяжести. Надеясь таким образом выделить какие-нибудь внутренние детали.
Пул посмотрел на сияющую коробку. — У меня руки чешутся заглянуть внутрь этой штуки. Выяснить, что, черт возьми, они там делают.
— Это на будущее, — твердо сказала Никола. — У нас есть работа, которую нужно сделать. Давайте продолжим.
Пул не видел, чтобы она пошевелила хоть одним мускулом.
Но "Пейн" накренился и врезался прямо в поверхность Солнца.
18
Так называемая конвекционная зона — внешний слой глубокой, многослойной солнечной структуры — действительно была котлом, огромным сферическим котлом с кипящим веществом, обернутым вокруг Солнца. Котлом глубиной более ста тысяч километров.
Пул знал, что он попадает в огромный тепловой двигатель, принципы которого были бы понятны мыслителям эпохи великих открытий — действительно, первые основы физики Солнца и всех звезд были разработаны в ту эпоху паровых двигателей и двигателей внутреннего сгорания. Материалом Солнца здесь был газ, ионизированный, но не настолько горячий, чтобы разрушились структуры атомов. Итак, точно так же, как на Земле воздух — это был газ, способный поглощать и повторно передавать тепловую энергию фотонов, исходящих из ядра Солнца. И этот газ вскипал, точно так же, как кастрюля с водой, нагретая снизу, за счет тепловой энергии, переносимой конвекцией: поднималась более горячая жидкость, опускалась более холодная.
И вот они спустились через огромные фонтаны, сами поперечником в сотни или тысячи километров, их структура и круговорот потоков смутно виднелись на нейтринных изображениях. Вокруг них башни, более высокие, чем миры. Температура медленно повышалась — с нескольких тысяч градусов на поверхности, затем до десятков тысяч, а затем и сотен тысяч. Плотность тоже быстро увеличивалась, вплоть до плотности пригодного для дыхания воздуха — фотосфера, при всей ее драматичности и зрелищности, была очень разреженной — а затем и выше.
Скорость "Пейна" резко снизилась; чтобы пройти через эту горячую плотную среду, потребовалось бы более восьми часов.
— После всей этой драмы на поверхности, — сообщил Пул, — здесь вроде как спокойно. Я чувствую сонливость. Никола, я думаю, спит.
— Пейн, Анаксагор. — Голос Митча Гибсона теперь передавался по модулированным потокам нейтрино, отправляемым из Ларунды, хотя существовала резервная, менее надежная связь, проходящая через саму червоточину. — Сонный — это хорошо. В конце концов, вы находитесь внутри звезды, подвешенными на конце экспериментальной технологии червоточин, и это единственное, что удерживает вас от превращения в обугленный пепел. Но это работает. Мы видим мощный фонтан горячих газов, вырывающийся из внешнего портала. Данные показывают, что ваш ВЕС-привод тоже функционирует идеально, а выброс электромагнитной энергии из двигателя отводится солнечной плазмой в безопасное место от вашего корпуса. Спокойствие — это хорошо. Послушай, успокойся. Прими происходящее. Ты всего лишь песчинка в большой кастрюле с кипящей водой, падающая по течению...
Капсула накренилась набок, толчок был достаточно сильным, чтобы Пул почувствовал, несмотря на доминирующие двадцать семь g, которые прижимали его к кушетке. Он не пытался бороться с ремнями, которые удерживали его голову неподвижно. Но взглянул на монитор, зафиксированный на лице Никола.
Она проснулась, широко раскрыв глаза, улыбаясь. Пилотирует.
— Что, во имя Леты, вы делаете?
— Убегаю от этого. Взгляните.
И теперь он увидел на мониторах, как из глубин внизу поднимается огромная фигура. Это было похоже на блестящего червя, подумал он, или на морскую змею: на нейтринном изображении ложного цвета она была серебристой. Но у этого червя не было ни головы, ни хвоста: значит, петля из веревки, поднимающаяся из какого-то более глубокого клубка.
— Магнитная веревка, — догадался он.
— Пейн, это Анаксагор. Именно так. — Голос Гибсона звучал взволнованно. — Еще одно магнитное явление. Своего рода самоусиливающаяся структура, в которой силовые линии собираются в трубку, которая удерживает материю подобно шлангу — но плотность содержащегося в нем вещества ниже средней, и поэтому трубка просто всплывает вверх, через эту зону к фотосфере и поверхности. Плавучесть: простая физика, здесь, в сердце звезды.
— Майкл, Никола поступила правильно, убрав вас с дороги. Даже если ей и не нужно было так сильно дергать тебя.
— Как вы узнали? — спросил Пул Никола. — Я не заметил никакой сигнализации о приближении. Думал, вы спите.
Она только снова усмехнулась. — Вот почему я здесь. Анаксагор, как насчет внесения изменений в план миссии? Что, если мы пройдем по этой веревке до конца к путанице, из которой она возникла? Может быть, это уведет нас от любых других.
Гибсон колебался. — Возможно. Моделирование неопределенно.
— Я приму это как "да". Вы, герои, когда-нибудь принимаете решение без разрешения ваших роботов? — Неуловимыми движениями Никола оперировала элементами управления, и кажущийся прозрачным аппарат заскользил вдоль огромного изгибающегося столба света. — В любом случае, было бы веселее немного порулить. Дайте мне знать, когда ваше моделирование наладится.
Пул фыркнул: — Однажды пилот остается пилотом навсегда. Может, вам стоит дать мне
тоже шанс поиграть.
— Сначала немного поспите. Вы становитесь раздражительным, когда устаете, Майкл.
Что ж, он больше не спал. И она не передала ему управление, во всяком случае, на протяжении оставшейся части этого этапа снижения.
Вплоть до тахоклина.
Даже Никола инстинктивно замедлила корабль при приближении к следующей границе раздела. Через восемь часов они находились более чем в ста тысячах километров под поверхностью Солнца. Это примерно четверть расстояния от Земли до Луны, с беспокойством подумал Пул. На самом деле внутри тела Солнца могла бы поместиться вся система Земля-Луна.
Нейтринное изображение показало теперь под ними что-то вроде ковра — плоскую бесконечную равнину, в которую были встроены похожие на веревки структуры, лежащие примерно параллельно. Но даже пока Пул наблюдал, он видел, как эти структуры движутся, корчатся, словно пытаясь сбежать с этого, казалось бы, бесконечного уровня: огромные формы, движимые огромной энергией. Если гранулированная поверхность казалась кишащей жизнью, по крайней мере на расстоянии, а огромные мягкие конвекционные ячейки, напротив, казались механическими, как огромный двигатель, то здесь у него снова возникло ощущение некой квазижизни. Ему было интересно, что бы сказал Джек Грантт о таких наблюдениях.
— Пейн, снова Анаксагор. Хорошо. Вы знаете, где находитесь. Это внешняя граница радиационной зоны. Дальше больше нет атомной материи, только обломки разбитых атомов: электроны, протоны и нейтроны и чертовски много рассеянного излучения. Температура уже около миллиона градусов — но давление не такое уж и большое, примерно как в мелководном океане.
— Больше трубок потока, — сказал Пул. — Это то, что мы видим там, внизу. Правильно?..
Он знал теорию. Если зона конвекции относится к эпохе паровых двигателей, тепловые потоки, следующая часть внутреннего Солнца, еще глубже, ниже этой границы, тахоклина, были подобны простому электромагнитному двигателю.
