Само собой, Ниночка, а особенно, Елена Николаевна, напряглись от моего заявления. На удивление совершенно пофигистично к этому отнеслись Валера с Василием, а Ленуська просто любопытно оттопырила свои маленькие ушки. Но после моего заявления, что для них это совершенно ничего не меняет, я как была русской, так ею и остаюсь, что это вопрос бумажек и моей личной безопасности в связи с будущим контрактом, по которому мне предстоит очень много ездить по всему миру. И что, при любых сложностях Германия за свою гражданку немедленно впряжётся, и трогать её гражданку не особенно рискнут, а вот России на своих граждан плевать и во всём мире это прекрасно знают. Не смотря, на весь свой патриотизм, все это не смогли не признать. Я, конечно, немного приврал, приврал в том как переставил причинно-следственные связи, но по сути сказал им совершенную правду. Врать своим не нужно, но можно чуточку недоговорить. Лезть в дебри и объяснять всё, что говорил Але, я не стал. Ниночка и так поняла, что главное я не сказал, а остальным это и не нужно. Но объяснение прозвучало достаточно убедительно, тем более, что сидящие тут же Валера и Аля сообщили, что они гражданство пока менять не собираются. Так, что информацию приняли к сведению и стали болтать дальше.
В какой-то момент Ниночка забрала меня сходить попудрить носики, а на обратном пути мы присели в сторонке за отдельный свободный столик, уселись на небольшой диванчик, бОльшую часть которого заняла наша объёмная поварёшка, обнялись и поговорили немного о нашем, о девичьем. Ниночка пытливо заглядывая в мои глаза расспрашивала меня, не жалею ли я? И стоят ли эти деньги такого риска и этой работы? То есть Ниночка хотела узнать и понять, что у меня на самом деле на душе, и не нужна ли мне какая-нибудь помощь, даже если я о ней не прошу. Словом, наша заботливая мама-кошка пытается понять, вылизать ей своего непутёвого котёнка или отшлёпать. Котёнками у неё были мы с Верочкой, потом добавились Вася и Ленуська, а Ниночка так и осталась нашей большой мамой-кошкой. Ниночка сгребла меня в свои добрые объятия и я так и рассказывал уткнувшись в её шею над самой объёмной роскошной грудью, за размеры которой Верочка её даже коровкой после рождения Ленуськи поддразнивала. А ещё по большущему секрету, даже Вася ещё не знает ничего, я узнал, что скоро возможно ещё раз стану тётей, так, что уже я теперь имел полное право сгрести её в охапку, ну, попытаться то стоило, поцеловать её и сказать, что я безумно рад и желаю, чтобы без всяких сложностей. А по приезду сразу дам команду поставить её на учёт к хорошему местному гинекологу...
Потом мы вернулись к нашей компании, и я им поведал, что как бы ни было, им нужно как можно быстрее учить язык, а по-хорошему как минимум два — каталанский и испанский. Тут же пришлось объяснять, что в Каталонии фактически свой язык больше похожий на французский и итальянский, чем на испанский, но государственный язык Испании — испанский и на нём можно объясниться на всей территории Испании. А без языка они всё время будут оставаться немцами (в исконном смысле этого слова, то есть, немыми), и зависеть от тех, кто язык знает. И будет хорошо, если последний не воспользуется этим к своей выгоде и вашему вреду. И хоть все это и так понимали, без моих слов, но тут тяжко вздохнули. А чего делать? Никто не обещал, что будет легко... Тут Валера жестом фокусника очень ко времени достал из сумки бутылку кавы из нашего поместья. Что само собой потребовало от него подробных объяснений, а я подошёл к распорядителю и попросил принести на наш стол высокие бокалы для игристого вина. Он, конечно, согласился это сделать, но моську свою горбоносую перекривил. В ответ на что, кроме своей благодарности предложил ему включить в наш счёт бутылочку какого-нибудь не слишком дорогого игристого вина и выпить потом за наше здоровье. А эта бутылка вина из моего поместья, что сразу изменило отношение распорядителя, только я не совсем понял, что именно, бутылка, которую они потом выпьют или наличие у меня поместья, где делают своё вино? Впрочем, какая, собственно, разница?... Всем разлили нашу розовую домашнюю, можно сказать, каву, даже Ленуське налили глоточек на дно фужера, вот уж точно, вреда не будет от капельки такого лёгкого вина. Чокнулись и выпили за прошедший Новый год, и чтобы он принёс нам много-много радостей. И пришло время сажать на поезд наших дорогих путеходцев. Поймал себя на том, что ужасно хотел бы поехать сейчас с ними в наше поместье, погреться на солнышке, поваляться на пляже, вообще окунуться в его удивительную расслабленную неторопливость бесконечной фиесты, но увы...
Мы с моей Алёнкой по бурлящему вечернему Парижу поехали на восточный вокзал, чтобы сесть в поезд до Дуйсбурга, куда можно вызвать наш микрик, или гораздо быстрее самим доехать на электричке до Дюсселя. А ведь именно сейчас на днях будет ровно десять лет, как я оказался в этом мире. И можно сказать, что только сейчас я добился того, о чём мечтал тогда, в самом начале этого пути. Во время звонка моему издателю мы обсудили, что он предпочитает, роман о космических пиратах, которые, грубо говоря, не совсем и пираты, это я про "Тамбу" Асприна, кто не понял, или начало довольно простенькой эпопеи про магов и волшебство рассчитанную на подростков. Гюнтер Монс, как вы понимаете хотел сразу всё и ещё бы добавки не плохо было бы подкинуть. Но пришлось ему жёстко ужаться в своих желаниях. Зато я обсудил с ним книгу, которую я собираюсь написать про Пак Юн-Ми. Само собой, Гюнтер был очень хорошо информирован о той эпопее с судом, который проходил ещё и рядом в Берлине, а Фишер его старинный приятель и в деле замешан один из его постоянных и выгодных авторов. Так, что особенно много объяснять не пришлось. И я рассказал свою идею, как изменить все имена и названия переставлением слогов или букв. И официально подать это как фантастическое произведение о жизни неизвестной девочки Ми-Юн в придуманной стране Рекоя. А в предисловии написать, что все имеющиеся аналогии или совпадения носят исключительно случайный характер и являются плодом фантазии автора. Собственно, к нему был вопрос, станет он это печатать и нужно ли это ему? А если печатать, то на каком языке? Я планирую написать это минимум на трёх языках, на корейском, английском и русском. Первый, как язык моей целевой аудитории, второй, чтобы в мире узнали подробности, а третий — чтобы объяснить моим бывшим соотечественникам, почему меня вынудили сменить гражданство. Гюнтер долго мялся, понятно, что давать обещания по поводу не написанной ещё книги ему совершенно не хотелось, при этом здесь явно ещё и политика фоном будет, но и упускать возможный куш не позволяла его бережливая немецкая натура. В конце договорились с ним, что он почитает, что у меня станет получаться. А в принципе, он и на платной раздаче свои деньги получит. А я подумал, что неплохо бы отпечатанную книгу на английском отправить семье Ким, директору школы Кирин, президентке, министру обороны, в головной офис "Hyundai" и в редакции ведущих газет и телеканалов. А ещё нужно попросить Гюнтера, чтобы раздача на русском и корейском были бесплатными, своё он с английской версии получит. И к слову, а почему ограничиваться Кореей, ведь можно книжку подарить и немецким каналам и газетам. Может вообще выкупить четверть тиража и разослать его с курьерской доставкой всем заинтересованным. Дорого, конечно, но зато эффективно... Как там Папанов голосом Лёлика сипло вещал: "Зато дёшево, надёжно и практично!". Не дёшево, но и не дороже денег, а в остальном не поспоришь с классиками...
И собственно я уже начал писать, ещё пока Алёнки не было. В предисловии я кроме упомянутого выше написал подробные благодарности моим помощникам, которые постарались максимально подробно восстановить всю такую короткую и удивительно яркую жизнь моей героини. Они расспрашивали сотрудников больницы, где лечили девочку, бывших учениц школы для девочек, её соседей, знакомых семьи и даже старшую сестру, которая, к сожалению, пристрастилась к горячительным напиткам. Кроме этого много узнали от сотрудников агентства, сотрудников и учеников школы искусств, работников гостиницы, больниц и госпиталей куда её доставляли после инцидента в баре, после контузий и ранения. Отдельная и огромная благодарность девушке из составе фан-группы "Red Alert", которая пожелала сохранить инкогнито, и которой моя героиня многое рассказала о своей жизни, что она не просто законспектировала, а ещё и записала на диктофон. И эти записи для моей работы были просто бесценны, для понимания характера и причин многих возникших у моей героини проблем. Фактически это подробный личный дневник моей героини и ему нет цены. К сожалению, выразить всем моим помощникам цивилизованные и поимённые благодарности я не в состоянии из-за того, что в стране Рекойя у них могут начаться серьёзные проблемы и их начнут травить и преследовать, в Рекое вообще обожают этим заниматься... И получилось у меня, если конспективно, примерно следующее...
* * *
Когда Ми-Юн пришла в себя в больнице, она не могла понять ни где она, ни кто она, то есть, вообще ничего. Ей даже ходить пришлось учиться заново и чтобы не падать, она держалась за ручки сидячей коляски, которую толкала впереди себя, а когда уставала, могла тут же и посидеть в ней и отдохнуть. Ми-Юн смотрела на людей вокруг, которые очень часто вели себя очень странно. На второй день в палату пришли две незнакомые женщины, одна из которых назвалась её старшей сестрой Ок-Сун, а другая её мамой. Ми-Юн знала, что значат эти слова, но к пришедшим никаких чувств не обнаружила, хотя вроде бы должна. И вообще, Ми-Юн решила тихо плыть по течению, пока не разберётся в ситуации или к ней не вернётся память. Память — вообще странная штука. И автор может вам об этом сказать, как специалист в этом вопросе, потому, что сама потеряла память, вот только в отличие от Ми-Юн не настолько глубоко. Если она после того, как пришла в себя только понимала язык и даже писать и читать не умела толком, я-то помнила своё имя и множество разных смутных образов и понятий. Я, к примеру, отлично знала, кто мои родители и наверно узнала бы их, если бы встретила, правда совершенно не помнила ни одного имени или названия. Милиция тогда пыталась найти информацию обо мне или моих родителей своими способами, а врачи обследовали меня и пытались разбудить мою память, проводили беседы, психологи пытались вызвать у меня какие-то ассоциации, даже в гипноз меня погружали (ну, приврал немного, но, пусть будет, звучит красиво и про войну, шутка). У Ми-Юн всё было гораздо глубже и серьёзнее. Мне было намного проще, я была русская и в России, я не только понимала язык, но мне были понятны люди вокруг, их шутки, поведение, правила и традиции. Я знала, что нужно делать в той или иной ситуации, мне объясняли, что это называется социальная или коммуникативная память, которая у меня полностью сохранилась. А когда я пыталась представить себя на месте Ми-Юн лишившейся её, мне страшно становилось. Как вот так с чистым листом выйти в совершенно неизвестную жизнь? Вот так, маленькая смелая и стойкая девочка, оказалась совершенно одна, в абсолютно незнакомом ей мире. Есть правда женщины, назвавшиеся её мамой и сестрой и сотрудники больницы, которые на словах хотят помочь, но сделать ничего не могут. Потом, Ми-Юн рассказала, что ужасно испугалась врачей, когда она попыталась объяснить, что у неё в голове, что она откуда-то знает какие-то куски разных языков, а вот корейский местами даже хуже, один врач явно заинтересовался и стал уговаривать её согласиться на исследования и они, тогда обязательно со всеми разберутся. Вот только взгляд у него был какой-то очень не хороший, с таким ради своего научного любопытства её на части меленько порежут, чтобы посмотреть изнутри и под микроскопом. А когда не выйдет, просто разведут руками, мол, да, накладочка вышла, и ничего не получилось, но ведь как интересно было у неё внутри поковыряться. А вот то, что она сама это любопытство скорее всего не переживёт врачей интересует в самую последнюю очередь. Страшные это люди! Что такое жизнь одной девочки, когда они служат науке и всему ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ? После этого Ми-Юн стала помалкивать и была очень рада, когда её решили выписать, потому, что кроме памяти у неё всё было хорошо и лечить её было не от чего. Правда, был ещё психолог, сумевший на изучение случаев потери памяти у детей получить исследовательский грант и он бесплатно занимался с Ми-Юн, но он хоть разрезать её не стремился, а обходился разными тестами и беседами...
Добрые душки-врачи заверили маму и сестру Ми-Юн, что в домашней обстановке к ней обязательно вернётся память и чем больше она будет в привычном ей окружении, тем скорее это случится, и тихо умыли руки. Но и дома никаких ассоциаций не возникло. Более того, Ми-Юн была точно уверена, что этот дом, как и этих людей она видит впервые в жизни. Но куда деваться девочке, которая даже по закону не имеет никаких самостоятельных прав? А ещё она опасалась попасть обратно к живодёрам-врачам, которые вполне могут захотеть её разрезать, чтобы посмотреть изнутри. И не нужно мне говорить, что это глупые фантазии маленькой девочки. А у вас есть абсолютная гарантия, что вы знаете всё, что творят разные учёные во всех закрытых секретных лабораториях и там в ходе исследований не погибло ни одной мышки? Что в эти лаборатории не попадают живые люди, которых больше никто и никогда не видел и о них не слышал? Вот и не нужно говорить о глупых фантазиях, вы бы голодный взгляд того доктора видели...
Так как дома ничего не произошло и память не вернулась, Ми-Юн решили отправить в школу для девочек, где она училась до этого. Старшая сестра Ок-Сун довела Ми-Юн до порога школы, где Ми-Юн встретила её официальная школьная подружка, которая при этом за всё время ни разу не позвонила и не зашла к подруге в больницу или домой. Я бы сказала, что странная это какая-то дружба, ну, да и ладно, может я просто не понимаю. И первым делом эта девочка напомнила Ми-Юн, что она не должна никогда забывать, почему они подруги. Ми-Юн стало ужасно интересно, и она попросила напомнить, так, как она не помнит:
— У тебя передо мной долг жизни! И ты должна всю жизнь помнить о том, что должна мне свою жизнь! — В Рекое с древности была традиция, что жизнь спасённого от смерти вся без остатка принадлежала спасшему. Прошли века, но отголоски этой традиции сохранились в памяти людей.
— И что же было? — Поинтересовалась Ми-Юн.
— Я во втором классе спасла тебя от бешеной собаки. — Гордо заявила подруга.
— И как же ты меня спасала?
— Я бросила сосиску из своего завтрака, когда на тебя бросалась бешеная собака. И она от тебя отстала!
Дальше выяснилось, что собака им обеим не доставала даже до колена, и едва ли была бешеная, просто подбежала и облаяла девочек, одна из которых сообразила откупиться сосиской. Это при том, что собака с бешенством едой вообще не интересуется, не пьёт воды и её просто гонит вперёд сжигающая изнутри агрессия и болезнь. Но ушлая рекойская девица уже в том сопливом возрасте сообразила, как повернуть ситуацию в свою пользу и умело этим воспользовалась получив себе должника на всю жизнь. И, что самое удивительное, никого вокруг это не удивляло, это всё прекрасно вписывается в бытовые традиции рекойцев. А вот мою Ми-Юн эта история потрясла до глубины души, но поднимать шум и выяснять она ничего не стала. Она здесь, чтобы вернуть себе память, а не революцию устраивать. Потом на уроке английского Ми-Юн вдруг поняла, что она отлично понимает учительницу и когда её спросили, она показала отличное знание языка. А вот на большой перемене, когда пошли в столовую, там случился неприятный инцидент. Ми-Юн не угодила местной школьной королеве, не так обратилась, не так присела, а чего вы хотите от девочки, у которой была остановка сердца больше десяти минут? И она ничего не помнит, даже своих сестру и маму, откуда ей местную диву знать и как к ней подходить и обращаться надо? Местную примадонну такой ущерб авторитету совершенно не устроил, и она кинулась на Ми-Юн с кулаками, Ми-Юн тоже не стала стоять и терпеть, как её мултузят и стала отбиваться. Всех схватили и потащили на разбор к директору, который к слову был полностью в курсе об истории болезни Ми-Юн, ему мама девочки приносила выписку из больницы прочитать. И нормальный педагог в такой ситуации обязан был встать на сторону больной девочки, объяснить другим участницам, что они себя повели некрасиво и вообще должны помочь своей подруге и соученице в процессе возвращения памяти. Но это нормальный педагог и в обычной стране, а тут вокруг одна сплошная Рекоя без просветов. Поэтому директор решает, что ему гораздо проще и удобнее воспользоваться этим инцидентом и фактом лечения Ми-Юн в больнице, чтобы просто избавиться от неё. Не находите, что у человека с педагогическим образованием, которому поручено учить и воспитывать детей, логика не соответствует его профессии? Поэтому сначала Ми-Юн пытаются заставить извиниться перед напавшими на неё девочками из свиты местной королевы, что Ми-Юн делать отказывается, так как это на неё напали, а чувство собственного достоинства у неё вполне сохранилось и не такое странное и деформированное, как у коренных рекойцев. В сопровождении "любимой" подруги Ми-Юн отправляют домой. То есть, как бы ни был туп директор, но он вполне сознаёт, что девочка больна и нуждается в сопровождающем. Тогда почему он не вспомнил об этом при разборе драки? Рекойцы! Увы. И вокруг сплошное странное королевство Рекоя с утра и до вечера, без выходных и праздников...
