Ар Мегиддо 1. Река вечности

— Вперёд! Вперёд!

Вокруг колесницы Верховного Хранителя кипела такая каша, что он ни на секунду не мог отвлечься, дабы рассмотреть, что происходит на поле. А там дела шли совсем не так, как он предполагал.

* * *

С лошадью ему повезло, оторваться от колесниц труда не составило. Топот копыт и скрип колёс остались далеко позади. Аристомен перевёл дух, придержал кобылу, давая ей отдохнуть. Во время бешеной скачки он почти не глядел по сторонам. Самое время сориентироваться.

Он осмотрелся. Слева чаща, справа чаща. За деревьями ничего не видать. Окромя других деревьев. Н-да. Сориентировался... И куда теперь? А чего тут думать. Позади погоня. Путь только один.

Пока скакал, весь бок отбил флягой, висевшей на ремне через плечо. Надо будет в следующий раз к поясу крепить. Аристомен откупорил её, отхлебнул разбавленного вина. Прополоскал рот и сплюнул.

— Кислятина...

Широкополая войлочная шляпа во время погони слетела на спину и парусила, врезаясь завязками в горло. Аристомен вытер испарину со лба (вспотел, будто бежал, а не верхом нёсся), вновь надел шляпу, подтянул завязки под подбородком. Потрепал лошадь по шее.

— Ну что, ласковая? Отдохнула? Давай продолжим. Нам к царю надо поспешать. Предупредить царя.

Кобыла недовольно фыркнула, но, подчиняясь воле всадника, потрусила вперёд.

Подозрительный шум Аристомен услышал задолго до того, как выскочил на открытое пространство. Сразу подумал, что, похоже, летит прямо из огня да в полымя. Так оно и вышло.

Перед выходом на пустошь дорога делала крутой поворот. Подлесок здесь отличался густотой и Аристомен отметил, что лес по правую руку редеет. Крики сотен людей и конское ржание уже различались отчётливо, и нельзя было списать их на игру воображения.

"Как бы сдуру прямиком на копья не налететь. Хорошо, если там наши. А если нет? И чего бы нашим орать? Только если драка. Значит, уже наткнулись, А те, что сзади — стало быть, подкрепление. Не успел..."

Аристомен осадил кобылу, спешился и осторожно повёл её через заросли. Впереди светлело, а шум битвы (то, что там драка, он уже не сомневался) усиливался. Узкая лесная полоса быстро сошла на нет. Аристомен выбрался на пустошь. Укрываясь за кустами, выглянул. Сплюнул.

— Ах ты... Вот ведь свезло, как покойнику...

Можно пробраться зарослями. Не заметят. Но ведь это долго, он потеряет время. А время сейчас — самое главное. Нужно успеть предупредить царя. Аристомен взлетел на спину лошади, толкнул её пятками в бока.

— А вот хрен тебе, Скотий[52]! Но, пошла!

[52] Скотий — "тёмный". Эпитет Аида, владыки царства мёртвых.

Одинокий всадник выскочил из подлеска в ста шагах прямо перед строем Хранителей и Нейти-Иуни, прикрывавших старую дорогу на Мегиддо. Лучники от такой неожиданности опешили. Кто-то даже рассмеялся:

— Смотри, смотри, как улепётывает, будто у него на пятках Апоп сидит!

Хранители по долгу службы оказались куда бдительнее. Свистнуло несколько стрел. Мимо. Всадник стремительно удалялся. Не достать.

Сотник Хранителей повернулся к Нейти-Иуни.

— Это лазутчик акайвашта, Сокол, убей его!

Стоявший в первом ряду стрелков немолодой воин поднял мощный четырёхлоктевой лук. Заскрипели натужно составные плечи.

— Стреляй! В лошадь бей!

Сокол выцеливал.

— Стреляй, уйдёт!

Загудела тетива, и стрела унеслась прочь. Никто не смог уследить за её стремительным полётом. Несколько сотен пар глаз впились в удаляющегося всадника. Тот не шелохнулся. Лошадь даже не споткнулась.

— Промазал... — выдохнул сотник.

— Нет, — спокойно ответил Сокол, — в окорок, на излёте. Силу уже потеряла.

— Ушёл... — сплюнул сотник, — с-сын шакала...

Аристомен мчался вдоль леса, огибая ревущую битву. Нужно добраться до тылов македонян, и там узнать, где царь. Он, скорее всего, на правом крыле, как всегда, но гнать напрямик — чистое самоубийство, а ему недосуг меряться доблестью со щитоносцами. Он катаскоп, лазутчик, в первую очередь ему нужно доставить добытые сведения. Разведчики должны всегда возвращаться.

Александр, мрачнее Посейдонова гнева, что корабли топит, исподлобья смотрел, как варвары избивали фалангу. Этого противника он недооценил. Горстка египтян (персы в таком числе уже бы разбежались) умудрилась в несколько минут причинить щитоносцам ущерб, какой вся мемнонова родня[53] смогла лишь за два года войны.

[53] Родня Мемнона — его племянники, Тимонд и Фарнабаз. Первый — сын старшего брата. Второй — сын сестры, вышедшей замуж за сатрапа Артабаза. Оба, так же как их дядя, причинили Александру много беспокойства.

Весы судьбы колебались. Царь словно наяву ощущал скрип их качающихся чаш. Как тогда, при Иссе, когда он заметил успех Тимонда, теснившего фалангу.

— "Бросил два жребия смерти, несущей страдания людям. Гектора жребий один, другой же — Ахилла Пелида..." — едва заметно шевельнулись губы Александра.

— А у персов-то луки явно похуже этих, — сказал Клит, — хотя похвальба до Олимпа достанет.

Александр бросил на него косой взгляд и снова вернулся к созерцанию битвы.

Память услужливо подсунула горделивые слова Дария Великого, которые он слышал от персидских послов, когда в семилетнем возрасте принимал их вместо отца (Филипп был в отъезде, город какой-то осаждал, а может чей-то талам[54]):

[54] Порог гинекея, женской половины дома, где находилась совместная спальня супругов.

"Как лучник, я хороший лучник, и пеший и верхом".

— Пора, Александр, — нетерпеливо бросил Клит, — чего ждём?

— Ждём, когда Гелланик выбьет колесницы.

— А если не выбьет? Если они вообще не атакуют фалангу? Дураки они, что ли, совсем?

— Может и не дураки. Но фалангу таранить будут. Для чего им ещё эти четырёхконные чудовища?

Царь повернулся к одному из телохранителей:

— Лисимах, скачи в тыл, проверь, как там обозные. Пусть будут готовы к прорыву. Скоро уже.

Гетайр, возрастом лет на пять постарше Александра, кивнул и собирался уже поворотить коня, когда царь добавил:

— И ещё. Освободи из-под стражи Аттала. Нечего ему прохлаждаться, когда его товарищи и соплеменники умирают. Будет прикрывать тыл обоза во время прорыва. Верни ему оружие

— Слушаюсь.

Тем временем Ранефер пошёл в атаку. Александр обратился в подобие бронзовой статуи, что отливал с него Лисипп, единственный скульптор, которому царь дозволял ваять себя. Лицо застыло, даже желваки на скулах перестали играть. Только глаза жили, выхватывая участки поля, где египтяне добивались успеха. Костяшки пальцев, сжимающие поводья, побелели. Букефал нетерпеливо бил копытом.

— Ага! — не выдержал один из "друзей", глядя, как разваливаются колесницы Ранефера, — это Ата[55] их надоумила таких телег без ума понастроить!

[55] Ата — богиня обмана, помрачения ума, глупости.

Царь не ответил, он был напряжён, как растянутый лук и не отрывал взгляда от битвы.

— Эх... — сжал зубы Клит, глядя, как хевити проносятся сквозь строй щитоносцев, — надо бы...

Он не договорил. Царь повернулся к Арете, своему личному конюху и оруженосцу, в чьи обязанности входил уход за Букефалом и сопровождение царя в бою, где он следовал сразу после Клита.

— Копьё!

Арета подскочил и протянул Александру копьё с кизиловым древком, длиной в семь локтей.

— Македоняне! — воскликнул царь, — Зевс нам поможет! Вперёд!

Букефал понимал Александра с полуслова. Зачастую не требовалось и толчка пяткой. Вороной "фессалиец" ускоряющейся рысью двинулся через редкий кустарник, непроходимый для колесниц, но легко преодолеваемый конницей. Семь сотен "друзей" и триста пеших агриан, не отставая ни на шаг, словно единое многоногое существо, последовали за царём.

Херихор отступал. От его сотни осталось всего пятнадцать колесниц. Остальные достались врагу. Большая часть потерянных меркобт не имела никаких повреждений, и кони не получили ран, но вести их уже некому. Воины, уцелевшие в великой битве с союзом царей, сложили головы в заурядной схватке с малым отрядом плохо вооружённых разбойников-акайвашта.

Отбиваясь хопешем от наседавших врагов, стремительно теряя силы от многочисленных ран, Херихор клял себя за то, что не выполнил приказ Ранефера, звучавший коротко и ясно: в ближний бой не вступать. Сотник и сам прекрасно понимал, что прямое столкновение грозит большими потерями, ибо противник превосходит числом. Он не питал иллюзий, знал, что даже голые дикари с дубинами способны уничтожить его отряд, если только их будет много и они не разбегутся под стрелами. То, что чужаки не из пугливых, он понял почти сразу, но вот ведь самонадеянность молодости — промедлил совсем немного, поддался порыву, хотел спасти гибнущих товарищей, атаковал в пешем строю и вот результат — уже не дюжина душ, а почти все, кто пошёл с ним в эту атаку, отправились к Берегу Возлюбленных.

Херихор в искусстве боя копьём, хопешем, да просто голыми руками — из первых. Потому все ещё жив, хотя успел побывать в самом пекле, приняв удар конницы акайвашта. Жив, но вовсе не цел. Правая нога в крови, на бедре — длинная резаная рана. Рассечено плечо. Левая рука онемела, а щит изрублен и исколот, пробит в двух местах копьём. Сотник потерял много крови и его, едва стоящего на ногах, Хранители чуть не силой втолкнули на одну из уцелевших колесниц и велели вознице гнать. Один из спасителей Херихора погиб в следующее мгновение, поражённый в голову свинцовым снарядом. И шлем не уберёг.

Хранители, числом в два десятка, почти все — раненые, отступали. Акайвашта отпустили их, не преследовали. Легко вооружённые распрягали захваченных лошадей. Нескольких оставили в упряжке. На одну из них взошёл воин в дорогих доспехах, потерявший своего коня. Под его началом всадники, около сотни и ещё полсотни вступивших в бой верхом, но потерявших лошадей, так же, как предводитель, ринулись на прорыв, к дороге на Зефти. Щитоносцы последовали за конницей. На удалении в триста шагов от места колесничего побоища их встретили колесницы отряда Сехмет. А впереди них верхом на вороном жеребце скакал Аннуи.

Ещё Величайший Аменхотп[56], прадед нынешнего фараона, стал нанимать на службу кочевников. После воссоединения Священная Земля непрестанно богатела, прирастала людьми. Обелиски Небпехтира и его потомков передвигались все восточнее и севернее, в страну Рек-Текущих-Обратно[57]. И как не враждовали между собой царства, некогда владевшие этими землями, против Та-Кем они всегда объединялись. Иногда даже (что в голове плохо укладывалось), не прекращая приграничных стычек между собой.

[56] Аменхотп — Аменхотеп I. [57] Тигр и Евфрат.

А все потому, что не давали им спать священные дары, ниспосланные Та-Кем благими Нетеру: золото, медь, да тучные урожаи, приносимые разливами Великого Хапи. Разные народы точили зуб на Священную Землю и воевали они тоже по-разному. Всадники хабиру, народ "от семи родов семи стран семи рек", обидчики землепашцев Дельты, или племена та-неху, столь же лихие наездники, иной раз умудрялись нанести пешему строю решающий удар, и даже поражали колесницы. Потому властители Священной Земли всегда стремились золотом сманить на свою сторону часть вождей, дабы было, что противопоставить остальным.

Хотя фараоны окружали всадников почётом, не меньшим, чем возниц и колесничих стрелков, сыны Та-Кем отказывались идти в конное войско. Не подобает им ехать на спине коня, словно презренным аму-овцеводам и воинам нечестивых стран. Верховая езда портила стать и натирала кожу, но, главное — самому опытному воину, чьё копьё упилось кровью ни одного десятка врагов, не овладеть искусством наездника так, как кочевникам, рождающимся в седле.

Аннуи, воюя в рядах своих соплеменников против Та-Кем, угодил в плен. Его, выдающегося воина, оценили по достоинству и предложили служить Священной Земле. Та-неху согласился. С тех пор он провёл много больших и малых сражений под знаменем Маат. Высоко поднялся и даже удостоился встречи и похвалы от царственной супруги Величайшего. Бывший наёмник ныне командовал одним из отрядов Хранителей, идущих в бой пешими и на колесницах-хтори, однако сам он привык сражаться верхом, не переставая удивлять многих молодых воинов.

Злющий вороной жеребец предводителя Сехмет, за масть и характер носивший кличку "Апоп", легко нёс на себе совсем не тощего седока. Аннуи видел, что опоздал. Херихор разбит и конные акайвашта уже неслись навстречу Хранителям. Ах, как ладно летели! Та-неху восхитился. Такого ровного клина, что образовали чужаки, он не видел ни разу. Ни у кого из врагов Священной Земли, ушлых в верховой езде. И его соплеменники, воевавшие толпой, так не умели.

На крыльях клина виднелись бегущие пешие воины, вооружённые круглыми щитами и пять-шесть колесниц, явно захваченных у Хранителей. Он видел на них стрелков, растягивавших луки.

"По-нашему, значит, решили воевать, дети шакала? Ну, попытайтесь".

Многое пронеслось в его голове за мгновения до столкновения. Теченье Реки замедлилось для него, Аннуи не раз замечал подобное за собою в бою. Мимо пролетели три стрелы. Вот же презренные мужеложцы, выделили старшего. С колесниц бьют. Да только учиться им и учиться. Если выживут. Стрелы акайвашта даже не летели — плыли, словно священный сом в водах Хапи. Казалось, и следы их видны. Военачальник даже уклоняться не стал, однако лошадь одной из следующих за ним колесниц споткнулась. Хтори перевернулась, воины полетели на землю, едва не угодив под колёса другим колесницам.

Чужаки заорали что-то совершенно нечленораздельное.

— Алалалай!

Хранители ответили своим боевым кличем.

Вновь свистнули стрелы. Натренированный слух почуял бы спущенную тетиву, верный глаз увидел лучника, а чутьё опытного воина подсказало сразу три мгновенных мысли: опасность, откуда, что делать. Аннуи рванул храпящего Апопа вправо и дёрнулся сам, уклоняясь от стрелы, которая безвредно скользнула по гладкой поверхности шлема.

"В глаз целил, ублюдок..."

— Поймаю — копьё тебе в глаз, что землю видит! — закричал военачальник, — да чтоб из горла вышло!

Хранителей всегда восхищало изобретательное сквернословие их предводителя, но сейчас не до веселья.

Сехмет вступили в бой.

Кочевники-хабиру, наёмники на службе Величайшего, спокойно ожидали приказа к атаке. Их внимание было приковано к правому крылу, где вертелся водоворот сражения, поэтому появление Александра стало для них сродни падения неба на землю.

Гетайры ударили клином, на острие которого находился сам царь. Варвары успели упредить столкновение десятком другим дротиков, только и всего, после чего "друзья" обрушились на них, словно молот на наковальню.

Македоняне неслись колено к колену, никто не вырывался вперёд и не отставал более чем на локоть. Уже один только вид этого плотного строя, поражавшего выучкой даже неискушённый взгляд, заставил наёмников вздрогнуть и броситься врассыпную. Каждый в мгновение ока прокрутил в голове, что будет, когда такой таран врежется в неподвижную, расслабленную толпу, и поспешил оказаться у неё где-нибудь с краю.