Божественное вмешательство

Звук барабана поднял с веток птиц: лигуры забили тревогу. Дав Чуду шенкелей, несусь в глубь лагеря. Вижу сенонов. Их тела разрисованы краской, волосы измазаны грязью. Даже у меня от их вида по спине мурашки пробежали. Молотят мечами направо и налево.

Чувствую боль в голени. Оборачиваюсь, вижу падающего лигура. Это он пытался проткнуть меня. Хоэль подстраховал. Еще один заходит слева. Разворачиваю Чудо, бью. Лигур уклонился, но получил гостинец от Вуделя.

Их вокруг становится все больше и больше. Мои дружинники почти все вернулись и теперь бьются рядом. Островки других всадников потихоньку затапливает волнами лигуров.

"Рука бойца колоть устала", — это обо мне. Скольких я убил? По большей мере от моих ударов лигуры уворачивались. Бросаю потяжелевшее копье, достаю меч. С ним стало получаться лучше. Мы даже смогли продвинуться метров на пятьдесят вглубь лагеря.

Слышу крик невесть откуда взявшегося Уэна:

— Бренн! Артоген сказал, что пора уходить!

Кричу, что есть силы:

— Отходим к повозкам! — пытаюсь развернуть Чудо, не прекращая рубить.

Как только развернулись, стало легче. Оторвались от пеших лигуров, сбивая наземь встреченных одиночек. Скачем к повозкам.

Увидев нас, лучники прижались к кромке деревьев. Осаживаем коней, шагом проходим в проходы между возами.

Ору: "Лучники! К бою!" Вижу изготовленные для стрельбы луки, солнечные блики на наконечниках. "Да поможет нам Юпитер!" Спиной ощущаю близость преследователей. Слышу за собой: "Слагра-а-а-а!" — звук спущенной тетивы, усиленный сотнями стреляющих лучников.

"Уходите в лес!" — пытаюсь докричаться Сколана и его людей.

Оборачиваюсь и вижу бегущих лигуров, темной массой вливающихся на прогалину. Останавливаю Чудо. " Лучники не успеют уйти! Уходят в лес!" — выдыхаю, скачу за дружиной. Рядом Уэн и Хоэль едут. Живые. Это хорошо. Славлю Богов всех, что есть!

Вылетели на прогалину, что уместила всего три сотни. Лигуров тут не видать. Кричу сотнику щитоносцев: "Ариг, уводи людей туда!" — показываю на центр, где кипит сражение.

Машу Сколану, он заметил, подъехал.

— Строй всадников перед телегами, охраняй проход. Услышишь карниксы, бей лигуров везде, где увидишь!

— Понял, бренн, — отвечает и отъезжает к своим людям.

Вокруг меня собирается дружина. Навскидку вроде все живы. Машу рукой, мол, за мной. Возвращаемя назад, к центру. Там идет бой, но лигуры пока даже на телеги взобраться не могут.

Скачем дальше.

На третьей прогалине сражение идет за повозками: сеноны теснят лигуров. Лучники лениво постреливают, целясь наверняка. Щитоносцы за телегами опустили щиты на землю.

Протяжный рев кариниксов доносится от Мельпума. "Молодец, Алаш! Сделал, как договаривались".

С того момента, как затрубили карниксы, сеноны косили мечами и топорами лигуров, как траву. Затем те встали на колени и склонили головы.

Несемся на центральную прогалину, там склонившихся лигуров бьют и щитоносцы, и хастаты.

Ору: "Прекратить!" — напрасно. Вудель поскакал вперед, раздавая направо и налево удары древком копья. За ним другие дружинники. Насилу усмирили обезумевших крестьян.

Слава Богам, мы победили!

Глава 10

Стоим огромным лагерем у закрытых ворот Мельпума. Пленные женщины и дети лигуров теперь живут с воинами — бойями и сенонами. Их мужья и отцы, слава Богам, не все принесены в жертву моими дикими галлами. Большая часть сдавшихся воинов лигуров получили назад оружие и принесли что-то вроде присяги Артогену.

Почему не мне, бренну? Артоген объяснил вполне доходчиво: я пришел не только защитить Мельпум, но и наказать лигуров за угон скота из деревень бойев. То обстоятельство, что скот угоняли инсубры, он упустил. Таковы политические реалии. Спасти разбойников от наказания мог только защитник. "Ведь бренн не хочет прослыть мягкосердечным?" — лукаво улыбаясь, спрашивал Артоген. Вот он и вызвался в защитники, в свою очередь, гарантируя, что под его рукой плененные лигуры будут послушны, как овцы у пастуха.

Приготовившиеся к смерти лигуры с радостью стали под его руку. О последствиях того, что Артоген встал во главе армии, превышающей по численности мою, и думать не хочу.

Менталитет самих лигуров для меня вообще непостижим: ради семей они опустили оружие и проиграли сражение, при этом их семьи тут же стали рабами бойев. Все их богатства перешли к победителям.

Только мои трофеи едва уместились на десяти возах, наполненных глиняной и бронзовой посудой, мешками с золотом в изделиях и монетах Генуи, Карфагена, Этрурии и греческих полисов.

Я щедро оплатил и личные трофеи воинов, выкупив у них двести кольчуг, шлемы и мечи. Мои дружинники второй день пьют в компаниях щитоносцев вино, подыскивая подходящих воинов, хорошо проявивших себя в сражении. Я решил обзавестись собственной маленькой армией, чтобы уменьшить зависимость, хотя бы с точки зрения личной безопасности, от влиятельных вождей галлов вроде Артогена и Хундилы. Хоть с этими двумя и интересы вроде пока общие, да и симпатии определенные имеются.

Алаш и Сколан, получив немалую долю от захваченной добычи, разговаривая со мной, заглядывают в глаза с обожанием. Но это наводит на мысли о том, что случись черная полоса в битвах или отсутствие таковых, и их отношение ко мне может измениться. А ведь если не брать в расчет сенонов, то моя армия — это всадники Сколана и крестьяне Алаша.

После сражения многие из всадников Сколана обращались к Вуделю по всяким пустякам, чтобы выведать, согласится ли, в конце концов, бренн принять их в дружину, если уйдут они от Сколана. Я выводы по этим фактам сделал, но, не желая сейчас портить отношения со Сколаном, приказал Вуделю избегать прямых ответов на подобные вопросы.

Второй день после выигранной нами битвы почти тридцать тысяч человек стоят у Мельпума, а жители оппидума моих посланников даже к воротам не подпускают, обстреливая послов из башенок над ними.

Артоген сразу сказал, что не примут в Мельпуме нового бренна из чужого племени. Сколан с Алашем, обстрелянные инсубрами у ворот, уже предлагали захватить оппидум. Мол, недостойны они моей милости и трусы, коль позволили лигурам грабить себя.

Сегодня утром Артоген намекнул, чтобы решал я поскорее. Что он готов помочь мне стать настоящим бренном, но его ждут важные дела в Иллирии. "Конечно, отхватил армию лигуров и теперь вполне может обойтись без бойев", — с грустью подумал я, выслушав вождя сенонов.

В общем, сел я на Чудо и ускакал в лес. Хотел один побыть, но Хоэль с Уэном увязались следом.

Реликтовые дубы с густой кроной практически не пропускают солнечный свет. От отсутствия света и подлесок не растет. Кое-где, на освещенных пучками солнечных лучей прогалинах, стелется по земле чахлый терновник и кусты шиповника. Безо всяких дорог по этому лесу ехать комфортно.

Вижу стадо лосей, глазам не верю: лось-великан и лосиха с теленком спокойно объедают мох с дерева, не обращая на нас никакого внимания.

Хоэль не выдержал, вогнал стрелу сохатому под лопатку. Он, сделав три огромных прыжка, упал. Лосиха с теленком припустили прочь.

Хотел отругать Хоэля: "Зачем без надобности такого красавца завалил?" — передумал. Теперь можно не торопиться с возвращением. Обед уже есть, а ситуацию у Мельпума лучше обдумывать тут, в тишине леса, чем в шумном лагере.

Компаньоны развели костер и, оставив меня поддерживать огонь, начали обдирать трофей.

Подбрасываю в костер ветки, голова пустая. Хорошо, тихо вокруг, даже птицы не поют. Сидел бы так и наслаждался покоем. Пытаюсь направить мысли в русло проблем, свалившихся на мою голову, задаю себе вопрос: "Если взять Мельпум силой, что будет?".

Слышу ответ: " Сеноны уйдут в Иллирию, мстить, а ты останешься сидеть бренном в Мельпуме, пока не найдется кто-нибудь из инсубров, решивший, что неправильный ты бренн: в походы не ходишь, в торговых делах ничего не понимаешь. Или бойи надумают, что пользы от тебя никакой, а может, напуганные вдруг тем, что инсубры имеют такого удачливого бренна, вознамерятся исправить это обстоятельство".

Вскакиваю, оборачиваюсь — никого рядом нет. Решаю проверить незримого собеседника, спрашиваю:

— И что мне теперь делать?

В ответ тишина. "Если в ближайшее время не предпринять чего-нибудь, действительно, воины мои заскучают, а в Мельпуме вообще надумают невесть что..." — едва подумал, как услышал над головой смешок.

— Ну, так и предприми. Сам к воротам сходи, постучись.

Смотрю вверх. Понятное дело, никого не замечаю. Зато напротив вижу огромного мужика, одетого в тогу со шкурой льва на плечах. Огромная голова зверя вместо шлема на бородаче. Голубые глаза смеются, лицо в глубоких морщинах. В мускулистых руках дубина из обожженного дерева. Он стоит, опираясь на этот дрын и, кажется, весьма доволен, видя, как я потрясен.

— В былые времена Герои обходились без армий, — как ни в чем не бывало, продолжает. — Когда ты, глазом не моргнув, положил на дорогу встречных галлов, о чем ты тогда думал?

— Я тогда вообще ни о чем не думал. Испугался только, — бормочу в ответ.

Гигант снова смеется.

— Страх бывает разным. Он может убить тебя, а может и помочь, как тогда, например. Главное для героя — действовать, во что бы то ни стало, чтобы он в тот момент ни чувствовал, ни переживал — герой должен действовать.

Хотел я тут же ответить незнакомцу, но нахлынувшие вдруг воспоминания растворили и демиурга (Огма — в кельтской мифологии солнцеликий бог красноречия, сын бога знаний Дагда) передо мной и лес вокруг.

Слышу другой голос. Детский, знакомый.

— Ал, пойдем с нами на бахчу, — зовет Андрейка, парень на год старше, первым познакомившийся со мной, когда мы с отцом только приехали в деревню Марьино, что в Приазовье. Там отец намеревался отыскать родовые корни, ну а я — двенадцатилетний пацан, на время остался предоставлен самому себе.

— Зачем? — спрашиваю, потому что действительно не понимаю, что интересного может быть на бахче.

— Ты, что, с дуба упал? Арбузы тырить! — доходчиво поясняет Андрейка, подпрыгивая на месте от нетерпения отправиться немедленно.

Воровство в нашей семье не только не поощрялось, но и осуждалось на кухонных посиделках. "Вся страна ворует!" — гневался отец, мать поддакивала: "Когда же это прекратиться?", — Родители, гордые честью состоять советскими инженерами, регулярно клеймили торговых работников, общепитовцев и пролетариев, по мнению отца, тянувших с завода все, что в доме может пригодиться.

— Ну, не знаю. Воровать плохо, лучше купить, — отвечаю.

— Ты что! Знаешь, сколько их там сгниет? От нас большого убытка колхозу не будет. Мы каждый год на бахчу ходим, арбузами объедаемся.

Аргументы, конечно, еще те, но крыть было нечем. Пошел я с Андрейкой.

Перед полем наша команда, а собрались вместе на дело двенадцать человек от семи до четырнадцати лет, задержалась у глубокого оврага. Все искали подходящее место, чтобы перейти.

Так вот, когда сторожевые псы, оглашая округу лаем, погнали нас с бахчи, я с двумя арбузами подмышками со страху перепрыгнул этот овраг!

Столь яркое воспоминание о погоне и бегстве так захватили мое воображение, будто снова я оказался на бахче и бегу от разъяренных псов.

— Бренн, бренн Алатал.

Уэн тормошит плечо. Наверное, незаметно для себя я уснул. Он протягивает жирный кусок лопатки, запеченный в глине. Обмазка обгорела и теперь функционально вполне способна заменить миску. Сочащийся кусок мяса на ней обострил чувство голода.

— Спасибо, — отвечаю, переключаясь внутренне на трапезу.

Вкушаю ароматное мясо и размышляю: наверное, уснул и импозантный мужик мне привиделся. Хотя дело говорил — хуже бездействия в сложившейся ситуации нет.

Наевшись до отвала, мы, не спеша, поехали к лагерю. Встречаем Вуделя с десятком дружинников.

— Бренн, славься Бел (Беленус, Бел, в кельтской мифологии бог солнца), ты жив! — прокричал Вудель, едва увидел меня.

— Что случилось, ты чего так разволновался?

— Смерды Алаша обпились и домой собрались. Два десятка зачинщиков уже казнены. Другие присмирели, тебя видеть хотят. Прощения ждут.

— Оставь кого-нибудь в помощь Уэну. Хоэль знатного сохатого завалил, — не хочу уже в лагерь, но надо. — Поехали, что ли.

В лагере на удивление тихо. А в меня будто бес вселился, хочу решить все прямо сейчас. Кричу Вуделю:

— Трубите в карниксы! Всех построить! Идем на оппидум!

Сам надел золоченый греческий шлем с конским хвостом на шишаке, доставшийся мне с другими трофеями, накинул поверх кольчуги новый, цвета крови плащ. Нацепил на Чудо нагрудник и "рог" на морду. Сияю в лучах заходящего солнца, наверное, сильно. Сам от себя кайфую, чувствую — крут немеряно и море мне по колено.

Ношусь почти у самых стен Мельпума, за мной Сколан и его всадники. Кричим, свистим. Ну, ладно, я куражусь, а они с чего? Замечаю, что при этом энтузиазм проявляют не малый.

Пехота построилась в четыре линии, вытянувшись перед западной стеной. Карниксы было замолкли, я приказал трубить не прекращая, чтобы весь оппидум всполошился.

Получилось! На стенах народу все больше и больше становится. Подъезжаю к воротам. Стучу копьем в медную обшивку.

— Отпирайте! — вряд ли меня кто услышал, карниксы воют без перерыва, но створки ворот начали приоткрываться.

Машу Вуделю, мол, хватит трубить. Он ускакал. Выходят из-за ворот старики. Бросают к ногам Чудо головы.

— Что это? — спрашиваю.

— Это те олухи, что спасителя не признали и ворота держали на запоре, — отвечает высокий старец, чья седая борода длинна настолько, что заправлена за широкий пояс.

Хотел я ему анекдот рассказать, как две девочки, одна — хорошая, другая — плохая, сидят на заборе и спорят, кто больше прохожих оплюет. Как думаете, кто победил? Конечно, хорошая. Ведь добро всегда побеждает зло! Жаль, только не поймет меня старик.

Милостливо киваю и степенно вещаю:

— Я, бренн Алатал, беру славный оппидум Мельпун под защиту.

Старцы в ответ:

— Принимаем тебя, бренн.

Смотрю, тетка дородная из-за спин старцев нарисовалась. Подошла к Чуду, тянет меня за ногу. Хоэль смеется.

— Слазь, бренн, мама инсубров пришла.

Слезаю с коня. Едва на землю ступил, как Матрена положила мне руки на плечи и давит. Сильная, однако, баба. Решил подыграть ей, нагибаюсь.

Она рубаху задрала и на меня подол накинула, обхватила руками и ногами, на спину завалилась. Орет, будто рожает. Я замысел понял, но от тела тетки струится еще то амбре. Думаю, хоть бы быстрее "родила" она меня.

Слава Богам! Старцы подсуетились, извлекли меня из-под теткиного подола. Приложили к "мамкиной" груди, затем подали кубок с молоком.

Пью и вижу, что народу вокруг прибавилось. Кто улыбку прячет, а кто и смеется открыто.

Едва допил, как старцы подхватили меня под руки и в оппидум поволокли. Кричу Хоэлю:

— Поставь дружину ворота охранять. Сегодня никого, кроме командиров, в оппидум не пускать!

— Да, бренн.

Под белы рученьки ведут меня по узким улочкам Мельпума. Чувствую, голова кругом идет. Пытаюсь сфокусировать взгляд на том старце, что первым приветствовал меня, не получается. Он мои потуги заметил, шепчет на ухо: "С рождения дети инсубров много спят". Как будто у других племен не так! Только хотел отшутиться, как и язык повиноваться отказался.