24
Когда Каракозов вернулся домой, то чувствовал себя почти разбитым. Он сам удивлялся, откуда возникло такое состояние. Да, день получился длинным и насыщенным, но с тех пор, как он стал губернатором, таких дней у него было не счесть. Скорее всего, это связанно не с количеством дел, а с внутренним несогласием со многим, что он вынужден делать. А это отнимает особенно много сил. В первую очередь, душевных.
— Ты неважно выглядишь, — заметила жена. — Не заболел?
— Нет, просто слишком большой напряг на работе. Когда я давал согласие стать губернатором, то не предполагал, что эта должность потребует столько сил.
Татьяна села рядом с ним на диван и взяла его за руку.
— Жалеешь, что согласился?
Каракозов задумался. В самом деле, жалеет он или нет? У него был выбор — стать губернатором или занять какую-нибудь доходную должность без всякой ответственности. Таких мест правящая партия на создавала в большом количестве. Но ему вдруг захотелось что-то реально сделать, принести пользу стране и людям, доказать себе и другим, что он реально что-то стоит. Вот и согласился стать региональным руководителем.
— Еще нет, Таня. Но должность губернатора имеет одну особенность: сколько бы ты дел не сделал, меньше их не становится. И это пугает.
— Я понимаю. Хочешь, попрошу отца подобрать для тебя резервное место на случай, если решишь, что тебе тут уже невмоготу?
— Нет! — даже излишне резко ответил Каракозов и тут же поймал удивленный взгляд жены. — Я обязан проработать до конца срока, я обещал это жителям области. Разве ты забыла?
Татьяна снова удивленно взглянула на мужа, только на этот раз это было уже другое удивление.
— Игорек, это было всего лишь обычное предвыборное обещание. Никто всерьез его не воспринимал.
— Я это говорил серьезно, — возразил Каракозов. — Пока здоровья и сил хватает, буду нести свой крест. Ты даже не представляешь, сколько тут всего нужно сделать. Это не область, а заповедник коррупции. А я к нему даже близко не подобрался. Если здесь найдется хотя бы один чиновник, который не берет взятки или не участвует в разных схемах, я буду удивлен.
Каракозов не стал говорить жене, что готовит массированное наступление на коррупцию; это он держал это втайне. И без того сказал лишнее. Но Несмеянов прав, трудно все носить в самом себе, надо хотя бы периодически делиться сокровенным с близкими людьми. Впрочем, может ли он назвать Татьяну близким себе человеком? Хотя они прожили вместе уже больше двадцати лет, вряд ли они стали таковыми. В свое время их брак был сделкой под видом любви. Любовь ушла, а сделка осталась. И ее уже не хватает, чтобы сделать их брак не то что счастливым, об этом речи и не идет а хотя бы приемлемым.
Каракозов стал думать о том, что прожил свыше двадцати лет с женщиной, которую никогда по-настоящему не любил и даже особенно не ценил разве только в самые первые годы. Хотя Татьяна старалась сделать уютным их дом, создать атмосферу семейного благополучия, ничего из этого по большому счету не получилось. По крайней мере, для него; все эти годы он чувствовал, что каждый из них живет своей жизнью, идет своим путем. Хотя они рядом, но никогда не пересекутся. И ничего изменить такую ситуацию не может. Даже сын, вдруг вспомнил он о Виталии. В его мыслях в последнее время он появлялся не часто.
Между ними так и не возникли по-настоящему близких отношений, причем, эта отчужденность проявилась очень рано, даже еще до того, как мальчик пошел в школу. Как и с женой, они были с сыном из разных миров. По мере того, как Виталий взрослел, это различие только усиливалось.
Зато с матерью Виталий был очень близок, да и она любила его едва ли не до умопомрачения, а он отвечал ей взаимностью. У них всегда были какие-то секреты от него. Сначала это его обижало, он пытался узнавать эти тайны матери и сына, но ему это редко удавалось. В какой-то момент он махнул на это рукой, и перестал обращать на все эти дела внимания. Каракозова настигло понимание, что ничего изменить нельзя, что это плата или наказание за то, что он совершил. В свое время такую ситуацию можно было предвидеть, но он был чересчур занят другими делами, чтобы думать о таких последствиях. А сейчас уже поздно что-то менять.
Одна из причин, хотя и не главных, его согласие на губернаторство, — это желание жить отдельно от сына. Виталий учился в МГИМО и, разумеется, не собирался уезжать никуда из Москвы. Хотя, возможно, даже не столько из-за учебы, сколько из-за кампании золотой молодежи, в которой он был далеко не последним человеком. Каракозов видел этих молодых людей и девушек неоднократно, и кроме отторжения других чувств они у него не вызывали.
Однажды он все же попытался поговорить с сыном об его образе жизни и об образе жизни его друзей, но получил такой отпор, что решил, что больше не станет поднимать эту тему. Пусть живет, как считает нужным. Иногда он ловил себя на том, что по большому счету не чувствует себя отцом, а Виталия — своим сыном. Каракозов был почти уверен, что нечто подобное ощущает и он. Бывают несовместимые друг с другом люди, и это как раз их случай. А несовместимость такая вещь, что ни преодолеть, ни изменить ее невозможно. У каждого человека своя природа, и он обречен на поиск людей со схожей духовной структурой. И родство тут не играет значения; близкие люди могут быть генетически бесконечно далеки друг от друга, а далекие — очень близкими.
— Ты о чем-то задумался, Игорь? — уловила Татьяна его состояние.
— Да так, пустяки, вспомнил кое-что про работу. Все время сидит в голове. — Посвящать жену в свои мысли он не собирался. Да и почти никогда этого не делал.
— Игорь, тебе надо больше отдыхать. Поедем в выходные куда-нибудь, тут неподалеку есть прекрасные озера. Там очень красивые места.
— В выходные никак, занят по службе. — Предложение жены испугало Каракозова, он собирался, пусть не все выходные, но хотя бы их часть провести с Виолеттой.
— Я так и предполагала, — огорчилась Татьяна. — Знаешь, в таком случае поеду в Москву, посмотрю, как там Виталий. Ужасно скучаю по нему.
— Конечно, поезжай, — обрадовался Каракозов. — Представляю, чем он там занимается без нашего присмотра.
— Ты всегда его подозреваешь в чем-то нехорошем, — упрекнула жена. — Он прекрасный мальчик.
У Каракозова на этот счет было прямо противоположное мнение, но он не стал спорить. Без жены ему будет комфортней провести время с любовницей.
25.
Плотин знакомился с Римом. За годы жизни в Александрии, он хорошо изучил ее. По своим размерам она не сильно уступала столице империи. Но при этом как разительно отличались эти два города. В Александрии превалировала четкая планировка на основе, так называемой гипподамовой системы, проведенной некогда по плану архитектором Дейнократа. Хотя об его жизни было известно совсем мало, но память о себе он оставил огромную и на многие века. Плотин, размышляя об этом по сути дела неизвестном ему человеке, думал о том, как важно оставить после себя хорошие воспоминания в виде великих дел, которые сохранятся нетленными даже через большой промежуток времени.
Рим был совсем иным, это был даже не город, а беспорядочное нагромождение извилистых, часто очень узких улиц, скопление безбрежного моря домов, площадей, зданий, статуй, общественных пространств. Он, конечно, и раньше слышал о том, что представляет собой этот мегаполис, но реальное впечатление о нем многократно превосходило все ожидания.
Особенно поразили Плотина термы — ничего похожего он еще не видел. В Риме их было много, ведь едва ли не каждый император считал своим долгом оставить память о себе в виде такого сооружения. Но более всего пришельца из Александрии впечатлили термы, возведенные Каракаллом. Но не самой их грандиозностью и комфортом, а тем что в них можно было не только приятно провести время, совершить омовение, вручить свое тело умелым и сильным рукам массажиста, но здесь располагалось сразу две библиотеке.
Как только Плотин прознал про это обстоятельство, то тут же забыл обо всем остальных терм. И приходил сюда не столько для принятия водных процедур, а главным образом для чтения.
Денег у него было немного, а потому он снял маленькую квартирку в пятиэтажной инсуле на третьем этаже. Пришлось его хозяину отвалить солидную сумму сразу за год вперед. Это сильно опустошило финансовые закрома Плотина, но на другие условия арендодатель не соглашался.
Нельзя, сказать, что Плотину сильно нравилось его жилище, в Александрии было куда как уютней. Но арендовать тут схожее жилье было не по карману. Поэтому приходилось довольствоваться тем, что есть, а заодно смириться с окружающей его обстановкой. А она была не простой. Особенно докучал шум. Он был невероятно разнообразный. В свое время философ Сенека, который жил в таком же доме, перечислил всю звуковую гамму, которую приходится слушать. То были стоны и выдохи атлетов, работающих со свинцовыми снарядами, звуки ударов ладонью по телу, звуки и счет очков во время игры в мяч, звук, когда кто-то прыгает в бассейн, перебранка соседей, крики при ловле вора, просто громкий разговор. Особенно пронзительно кричал выщипыватель волос, завлекая клиентов на процедуру. А когда он замолкал и принимался за работу, кричать начинал клиент.
Все то же самое пришлось испытать и Плотину. Только в отличие от Сенеки он быстро свыкся с такими условиями жизни. Сделать это оказалось не так уж и сложно, нужно было только уметь погружаться в самого себя. А этому искусству Плотин научился еще в Александрии. Тамошние хозяева дома, где он проживал, нередко могли не видеть и не слышать его целыми сутками, хотя точно знали, что он пребывает в своей комнате. Это вызывало у них и беспокойство за состояние здоровья своего жильца, и опасение, что он все же не в себе.
Спасало то, что погруженный в размышления или чтения Плотин забывал об окружающем его мире и переносился совсем в другую реальность, в которой не существовало ничего из того, чем было наполнено место, где он пребывал в своем человеческом воплощении. Он часто думал о том, что мир на самом деле совсем не такой, каким его представляют подавляющее большинство людей. Они видят и наблюдают только зримую его часть. А она ничтожна мала по сравнению с тем, чего не замечают обычные горожане, она лишь проекция другой реальности, которая может быть в привычном смысле и не реальна, но в действительности только она и является сущностью, не будучи одновременно ею. Возможно, это и парадокс, но именно он в основе сути Единого. В Нем не заключено ничего, но из Него все вытекает весь тот видимый и невидимый мир, который заполняет нашу обитель.
На эти темы Плотин мог размышлять бесконечно, при этом забывая обо всем: о голоде, о телесных желаниях, о шумной и суетливой жизни вокруг. Но иногда он выходил из этого состояния и задавал сам себе вопрос: зачем он в Риме? О Едином можно думать везде, в любой точки мира, размышления о Нем не нуждаются в каком-то определенном месте. Все возникает из Единого, так как оно повсюду, Но возникает, как различное с ним, так как оно одновременно и нигде, как мантру повторял Плотин. Это утверждение может показаться невероятным, но на самом деле, именно так все и устроено. Единое пронизывает все, но создавая другую реальность, оно не нуждается в своем постоянном присутствии. Именно в этом Его отличие от всего сущего, Оно творит мир, не будучи участником этого процесса. Его потенция столь велика и безгранична, что Оно может себе и не такое позволить. Причина и сущность здесь еще не отличаются друг от друга, они слиты вместе, и это то, что бесконечно волнует душу. Потом, когда они разделятся, все кардинально переменится, мир становится таким, какой он есть в своем самом грубом и примитивном исполнении. Жить в нем мучение, но жить необходимо, без этого не почувствовать наличие высшей силы. И хотя человеческая мысль не в состоянии понять Единое, она способна приобщиться к Его сиянию. Только ради этого и есть смысл сохранять свое присутствие на земле. Все остальное по сути дела не имеет значение, включая рождение и смерть.
Но, продолжала разматываться бесконечная нить мысли Плотина, он не случайно все же оказался в вечном городе. В нем заключена гигантская сила, и не только и даже не столько военная и государственная, здесь расположена внутренняя сердечная мышца мира. Именно тут сосредоточена его главная мыслительная мощь, именно здесь дальше всех продвинулись в познании сущности. Это только кажется, что жизнь тут целиком сосредоточена на материальных интересах. Да, они велики, и создается впечатление, что заполняют собой буквально все пространство. Но в глубине этого шумного, беспорядочного града бьется совсем другое сердце, то, которое одухотворено энергией познания и любви.
В Риме Плотин все чаще вспоминал завет Аммония о том, что философ обязан расширять свое знание и осознание мира, не ограничиваться исключительно собственными представлениями о нем. Другие мыслители тоже ищут истину и приходят к своему ее пониманию. Следует непременно обогащать себя результатами их работы.
Плотин хорошо помнил, как Аммоний неоднократно призывал его отправиться на восток, где, по словам учителя, существуют свои философские школы и учения, весьма отличные от того, что проповедали греки и римляне. Плотин стал более внимательней, чем прежде присматриваться к тому, что происходит в мире, и конкретно на олимпе римской власти.
А происходило следующее: на восточных границах империи появился опасный враг, другая могущественная империя — Персидская. Персы не первый раз сталкивалась с римлянами, но сейчас проявляли особую активность. Новый царь Шапур I принял грозный и многоговорящий титул "Царя царей иранских и неиранских".
Этот титул более чем очевидно говорил о больших завоевательных амбициях нового владыки. В первую очередь речь шла о Верхней Месопотамии, большая часть которой находилась под прямым римским контролем в течение более одного поколения. Дело явно катилось к войне. У Плотина возникло намерение принять участие в походе и тем самым оказаться на Востоке. Оставался вопрос: как познакомиться с императором, чтобы убедить его взять в свое войско?
Плотину помогла сама судьба. Впрочем, философ скорее склонялся к тому, что под ее личиной выступило божественное провидение. Оно не могло не прийти к нему на помощь, ведь он, Плотин, действовал не ради собственных интересов, а выполнял волю Единого, которое, несмотря на все свое безграничное могущество, нуждалось в понимании своей природы и сути человеком. А кто, если не он, Плотин, способен более других выполнить эту великую миссию,
Плотина нашел некто Роганициан — совсем еще молодой человек, потомок знатного патрицианского рода, но главное, несмотря на свой возраст, уже сенатор. Он интересовался философией, читал многих авторов, встречался с разными учителями мудрости, но, как в свое время Плотин, испытывал ими недовольство. Они не могли целиком утолить жажду его ума в познании мира.
Встреча состоялась в термах Агриппы, куда Роганициан пригласил приезжего философа, отправив к нему своего раба.
