Черные ангелы (дилогия, первый роман)

— Я твой лучший друг, — шепнул кто-то мне на ухо.

Я покосился и увидел Таню Малыш. Лучший мой друг у меня между ног, невольно подумал я. Впрочем, для нее, насколько я помнил, это тоже было немаловажным. Первой моей реакцией было улизнуть. Но это могло выглядеть трусостью как в глазах Тани Малыш, так и в глазах полицейских. Поэтому я принял невозмутимый вид, плюнул на все страхи и отдался, как говорят, течению жизни.

— Я бы хотела выпить! — потребовала она.

Зная ее испорченные вкусы, я заказал сладкое финиковое вино, а себе взял белое нефильтрованное пиво и бешено дорогой лангет.

— Хотите что-нибудь заказать: пиццу, пятновыводитель, презервативы? — наклонился ко мне бармен, который обратил внимание на наш разговор с Таней Малыш.

— Толкни лучше моего приятеля в бок, — ответил я.

Бармен направился к Лехе и что-то сказал ему на ухо. Леха подмигнул мне и помахал рукой. Казалось, он забыл о нашем намерении только перекусить, а скуластая блондинка явно не тяготилась его обществом. Зная его привычки, я понял, что ни о какой работе в течение второй половины дня не может быть и речи. Хорошо, если они ограничатся болтовней и невинным ухаживание. Хуже, если отправятся в гостиничный номер или на квартиру, находящуюся в ближайшем переулке. Бармен развел руками. Я со вздохом кивнул в ответ. Впору было и мне завалиться с Таней Малыш в мою берлогу. Я уже прикидывал этот вариант, когда она мне заявила:

— Ты чего молчишь?! Мне ужасно скучно.

У нее был порок — от громкой музыки она возбуждалась. Меня едва не стошнило. Я вспомнил все ужимки, которыми она сопровождала любое наше уединение, и отказался от этой идеи. Могут и у меня быть какие-то принципы?! Прежде чем впервые лечь со мной в постель, она мучила меня две недели, и я вообразил нечто невообразимое, но в результате сильно разочаровался. После второго и третьего, и энного эксперимента картина нашей любви не изменилась, и я даже начал привыкать, понизив планку до минимального уровня, но вовремя опомнился. С тех пор по отношению к ней у меня появился небольшой, но стойкий иммунитет.

Мне принесли лангет, и я едва не подавился, когда она у меня спросила:

— Проводишь меня?

Я промычал нечто нечленораздельное, делая вид, что занят едой. Она поморщилась и замолчала на целую минуту. У нее был вздернутый ирландский носик, ноздри которого весело смотрели на мир. Такой носик был у Жаклин Кеннеди, которую порой показывали в старинных кинохрониках.

— Я могу и сама... — сказала она вкрадчиво, внимательно наблюдая, как я поглощаю мясо. — За мной заедет Юра Дронский...

Я едва не воскликнул: 'И слава богу!' Но она могла воспринять мои слова не в контексте нашей встречи, а решить, что я ревную, поэтому я что-то промолчал и заметил, что Леха перешел к активной стадии ухаживания: его левая рука периодически исследовала коленку скуластой блондинки. Признаться, я бы и сам с удовольствие потрогал ее колено, которое судя по выражению Лехиного лица, было гладким и приятным на ощупь.

— Леша! — воскликнул я и опрокинул стакан с пивом.

На стойке возникло крохотное желтое море.

— Что ты сказал? — подпрыгнула Таня Малыш, наверное, она подумала, что я поменял ориентацию.

Бармен засуетился, вытирая пиво, но Леха и ухом не повел. В этот момент он заговаривал своей пассии зубы. Вот что я услышал в наушнике:

— Вы мне так надоели, что я спать с вами хочу...

Тьфу, ты! В ответ она глупо хихикала и кривлялась. Все Лехины приемы я наблюдал уже не раз, но, удивительно, результат был всегда одним и тем же — женщины падали ему на руки, как лепестки роз под легким дуновением ветра.

Момент, когда Леха со скуластой блондинкой удалились, я пропустил, зато обнаружил, что за Лехой, мной и двумя полицейскими следят еще трое. Двое стояли у музыкального центра и делали вид, что выбирают мелодию, а третий сидел почти напротив меня, и я вычислил его потому что он тут же соскочил с табурета и пошел вслед за Лехой и блондинкой. Еще не зная, что может произойти в следующее мгновение, я достал из кармана планшетник, незаметно сунул в руку Тани Малыш и сказал как можно любезнее:

— Это тебе мой подарок. Иди домой и жди меня.

Я с жалостью подумал, что Таня Малыш, как бездомная собака, прибрела ко мне, чтобы ее почесали за ухом, а я поступил подло. Она бережно хранила все те безделушки, которые я дарил ей. И я был абсолютно уверен, что планшетник займет достойное его место среди других побрякушек где-нибудь на полке или даже на милом ее сердцу ночном столике между баночкой с гидрантным кремом и пудреницей.

— Я бегу, милый, — обрадовалась она. — Ты... ты... ты просто душка...

Боже мой! Теперь вы понимаете, почему я ее бросил.

Эти двое пошли было за ней, но остановились на полпути, и я понял, что они загородили меня от марсианских полицейских, и в следующее мгновение чей-то голос под ухом произнес:

— Пойдем, тебя хочет видеть Мамонт.

— Я не знаю никакого Мамонта, — сказал я, безуспешно путаясь повернуться, чтобы разглядеть, кто со мной разговаривает, но в левую лопатку, похоже, мне ткнули острым стволом нейтрализатора — любимое оружие бандитов, и я понял, что лучше подчиниться.

Человек сказал:

— Идем, там узнаешь!

Что мне оставалось делать? Я только подумал, что теперь никто не узнает тайну планшетника, которому предстоит стать одним из фетишей Тани Малыш.

Мамонтом оказался тщедушный человек с простуженным голосом. Он сидел в глубине подсобки, в кабинете, увешанным картинками с голыми девицами и цвероподобными убийцами совершенно в стиле прошлого века, потому что теперь в моде были живые стереокартины скабрезного содержания.

— Кто вы? — спросил я.

Сопровождающие меня люди хихикнули и толкнули в сторону шаткого стула. Я почти упал на него.

— У меня есть к вам предложение, — любезно произнес Мамонт. — Сигарету? — На фоне грубого приглашения это выглядело почти издевательством. — Ваши любимые...

— Вы из полиции? — спросил я.

— Сколько человек пасет его? — спросил Мамонт, взглянув на людей за моей спиной.

У него был нервно-перекошенный рот с глубокой складкой и старческие морщины на лбу. Все это придавало ему неопределенный возраст. А сам разговор я бы отнес к разряду 'гнилых', которые порой был вынужден вести с людьми, регулярно нарушающими закон.

— Двое в баре, двое в машине на улице, еще один напротив в 'нарушке' пехом.

— Пятеро, — подытожил Мамонт. — Слишком шикарно для двоих гомиков.

— Каких гомиков? — спросил я и оглянулся.

— Вы не разбираетесь в полицейских! — он посмотрел на меня с плохо скрываемым превосходством.

Морщины на лбу у него походили на меха гармошки, а нос был болезненно заострен. Должно быть, он страдал несварением желудка.

— Зачем они пасут меня? — задал я глупый вопрос в надежде потянуть время.

— А вы как думаете? — поморщился от моей наивности Мамонт.

Он сразу меня раскусил. Он понял, что я трушу.

— Они думают, что я убийца, — произнес я таким тоном, словно должен высморкаться в платок.

— И скомпрометируйте себя, — добавил он, довольный своей проницательностью.

— Тем, что зайду в этот бар? — съязвил невольно я — Здорово! — Я получил тычок нейтрализатором в спину.

— Вы зря острите! — заметил Мамонт тоном садиста. — На прошлой неделе в канале Грибоедова, недалеко отсюда, выловили два трупа...

Лучше бы этот канал засыпали еще в те времена, когда его называли Екатерининским, подумал я, тогда бы у Мамонта было бы меньше работы.

— Мне нечего скрывать, — сразу признался я, чем вызвал его ехидную усмешку.

— Предложение простое, — сказал Мамонт, — помогите мне, и все обвинения против вас будут сняты.

— Против меня нет никаких обвинений, — заметил я.

— Откажитесь сотрудничать, вернетесь в бар к своим макакам. Они специально прибыли, чтобы уличить вас как серийного убийцу. Вы же серийный убийца?! Хотите провести остаток дней в одиночке?!

На жаргоне макаками называли марсианских полицейских.

— Еще чего! — воскликнул я. — У вас больное воображение.

На этот раз я успел вовремя сжаться, но все равно удар в область печени оказался болезненней, чем я ожидал — человек за моей спиной был профессионалом. Я попытался оглянуться, но получил еще один тычок в спину.

— Теперь вы понимаете?! — спросил Мамонт.

— Что понимаю? — корчась, переспросил я.

— Просто так вам отсюда не выбраться.

— Бросьте, — сказал я, — зачем вам меня убивать?

— Вы замешаны в странной истории. А это уже сам по себе повод, — пояснил Мамонт.

— У меня на глазах вчера зверски убили женщину. Я до сих пор не могу прийти в себя. А вы спрашиваете, чем я вам могу помочь!

— Вы отдадите нам то, что она вам вчера подарила, и мы расстанемся друзьями.

— Откуда вы об этом знаете? — спросил я.

Мамонт оскалился. Я решил, что у него начался приступ какой-то душевной болезни, потом понял, что он смеется.

— Не считайте нас идиотами. Женщина доверилась, а вы ее ножичком...

— Это сделал не я!

— Да?! Кто в это поверит?..

— Полиция меня отпустила, я чист.

— Мы порежем вас на кусочки, но до этого вы нам все расскажете. Обыщите его!

Меня поставили на ноги и грубо вывернули карманы. Теперь я разглядел их. Один был жирный, толстокожий и круглый, как апельсин. Второй, который, видно, умел бить — настоящий атлет, имел порочные черты лица. Я видел таких людей на Марсе. Он был из династии рудокопов, осваивавших в поисках теллурия дикий запад на Марсе. Обычно такие люди не отличались долгим умом, потому что этот металл при плавке выделял вещества, действующие на гены человека. Оба истекали потом, словно только что вылезли из русской бани.

Стул подо мной едва не развалился, когда меня снова пихнули на него.

— Вот видите, — вкрадчиво сказал Мамонт, — к чему приводит глупость. Не хотите сотрудничать — больно, хотите...

-...получаете пулю в лоб, — добавил я.

— Черт! — Он вскочил, глубоко дыша. — Вы не оставляете нам выбора. Бейте его, пока не скажет.

* * *

Я очнулся под дождем, и свет фонаря бил мне в лицо. Почему я не захлебнулся? Свет был голубым и прежде чем добраться до меня, рассыпался на сотни брызг. Он мне страшно мешал. Я пробовал было отползти в сторону, но он преследовал меня, как маньяк, задумавшийся довершить свое черное дело. Я пытался заснуть, но он не давал мне сделать этого. С той стороны, откуда он падал, земля казалась длинной и блестящий. Никогда с тех пор я не видел такой прекрасной мостовой. Казалось, прежде чем распасться на сотни голубоватых брызг и превратиться в сноп света, она тянется на сотни километров. Это не было пределом, и я долго решал проблему, почему она прячется за этим светом. Но так и не решил ее. Мне надо было обидеться на кого-то, но не было сил. Тогда я припал щекой к мостовой и понял, что дождь имеет вкус крови. Потом не без труда сел. В следующий момент свет описал полукруг, и я не почувствовал удара, а удержался за землю, как за единственную опору в этом мире, и даже прислонился к ней спиной. Меня мучил извечный вопрос, как сделать жизнь счастливой? Расстрелять пару десятков толстосумов, заодно и Мамонта, добавить пенсию старикам или сделать дешевые наркотики?

Должно быть, я все же уснул, потому что прошло достаточно много времени, прежде чем я понял, что замерз. Это было открытием еще одного чувства, которое я испытывал только на Марсе, и я почти восторженно подумал, что надо обязательно рассказать об этом Кутеповой. Она одна могла оценить мой юмор и даже расчувствоваться. Я очнулся.

Я сидел, свесил голову, в позе пьяницы и меня мутило. Единственный фонарь располагался в изгибе улицы, где освещал желтый тупик и часть улицы. Еще я подумал, что в жизни не видел такой горбатой мостовой. Мои ноги были облеплены пиявками, а когда я поднес руку к глазам, то обнаружил еще добрый десяток на предплечье. Я даже умилился их долготерпению, потому что считал, что пропитан алкоголем, как пробка от бутылки. Но было ясно, что они так не считают. Вдруг в том ухе, в котором была вставлена Лехина 'ракушка' что-то щелкнуло, заиграла необычная музыка и странный голос с металлическими нотками произнес: 'Опа-а-а... Мы идем... жди нас...' Я потряс головой, оглянулся и решил, что ослышался. Потом вспомнил Мамонта, особенно двух его потных помощников. Благо водка у них была хорошего качества. Ну да, рассудил я, не будут же они из-за какого-то журналиста пить всякую дрянь. Потом меня стошнило, и через мгновение стало легче. Я стал припоминать события в баре.

Они бестолково возились со мной в каком-то подвале, а потом влили в меня две бутылки водки, и я отключился. Впрочем, они тоже прикладывались к этим бутылкам. Должно быть, в их планы не входило убивать меня из-за планшетника. Хотя они могли и не знать о нем, а просто 'кололи' меня. Поразмыслив немного таким образом, но не придя ни к какому решению, я вознамерился отправиться домой и попытался подняться. Рука оперлась обо что-то мягкое. Они лежали по обе стороны от меня, как мешки с мукой. Быстро, как только мог в таком состоянии, я ощупал их. У обоих были перерезаны глотки. Мало того, я едва не порезался об огромный кухонный нож с дырочками вдоль лезвия и с массивной ручкой, который валялся рядом. Ясно было, что таким ножом можно было изрубить человека, как капусту, но никак не перерезать горло. Но разве этого кому-нибудь докажешь. Мне еще повезло, что сюда не нагрянул Бык со своей бригадой. С минуту я беспечно рассуждал на эту тему, потом вдруг сообразил, что мне припишут убийство двух марсианских макак, и предпочел убраться. Оказывается, я находился в двух шагах от своего дома — знакомые очертания Дворцового моста вырисовывались справа на фоне сереющего неба и Ростральный колонн. Какие-то странный огни промелькнули над городом, и было ясно, что нас посетил очередной НЛО. Ха-ха! — засмеялся я и даже помахал им рукой.

Ключ щелкнул в замке как мне показалось на весь подъезд. Я быстро распахнул дверь, сделал шаг и, стараясь не шуметь, осторожно закрыл ее. Квартира пахла вином и забродившими фруктами. Я потянул на себя оконную створку, машинально смахнул со стола яблоки и бананы, остатки которых успели покрыться нежной дымчатой плесенью, и впервые с теплотой подумал о муравьях. Если бы не они, в квартиру вообще нельзя было войти. Правда, муравьи основательно подчистили не только запасы фруктов, но и забрались в холодильник, в котором испортили все, что можно было испортить, за исключением консервных банок и вина. Это были какие-то морозоустойчивые насекомые, на которых ничего не действовало. Мне понадобились значительные усилия, чтобы справиться с пробкой, и через минуту я уже сидел в ванной с тепловатой водой, которая, тем не менее, оказалась губительной для большинства пиявок, и только одна из них — под ухом, не желала отваливаться. В перерывах между глотками из бутылки мне пришлось пару раз погрузиться с головой под воду, после чего я с удовлетворением отметил, что вода окрасилась в розоватый цвет. Но почему-то меня это не особенно волновало, и чувствовал я себя сносно, гораздо лучше, чем обычно после подобных возлияний. Вероятно, этому состоянию способствовали пиявки, решил я, и был доволен найденным объяснением. Но когда выходя из ванной, взглянул на себя в зеркало, то слегка огорчился не только при виде синяка на лице, который начал желтеть по краям, но и при виде на моих конечностях красных пятен — следов пыток сигаретой и укусов пиявок.