в лесу зафронтовом

Артиллерист умер. Жаль. По всему смелый был человек. Он первый тогда бросился на немецкий конвой на дороге, при их освобождении, группой комиссара. Я так и не узнал ни его имени, ни из какой он части.

Похоронили капитана на небольшой возвышенности, возле высокой сосны. Речей не было, я еще перед самими похоронами сказал нашему младшему политруку, чтобы он постарался обойтись без митинга. Сорокин внял, и как не странно после холостого щелканья спусковым механизмом из трех трофейных Маузер98к, он сказал известные в мое время слова — Салютов не будет, будем салютовать по врагу! — На чем как бы и закончились сами похороны.

Выдергивая периодически — то одного, то другого вновь вступившего в отряд бойца, я все больше узнавал, о содержании наших военнопленных в плену у немцев, причем старался, чтобы на этих беседах присутствовал комиссар. Прекрасно понимая, что чем больше у нас людей чего, кстати говоря, я не очень хотел, тем все больше возрастает его роль в нашем отряде, и очень важно было то, чтобы комиссар меня поддерживал по максимуму. А не выстраивал свою, отличную от моей, цепочку руководства отрядом. Это могло привести просто к гибели отряда, и я это понимал. Хотя какие к чертям лысым цепочки, нужно просто, чтобы Сорокин не тянул на себя руководство отрядом, а то его периодически заносило, с передовой ролью партии и так далее. Но вроде пока все хорошо, а значит надо действовать дальше по намеченным планам.

А из рассказов бывших военнопленных вырисовывалась картина того, что немцы не ставили перед собой целей, в издевательствах над пленными, нет комиссаров и евреев, согласно полученным ими приказам вышестоящего командования, расстреливали сразу, а вот остальных бойцов и командиров, особенно не прессовали, нет, даже скорее относились к ним как вещам. Есть для военнопленных еда, значит, покормят, нет, перетопчутся и так. Упал во время транспортировки из одного пункта в другой, и не встал сразу, застрелят, чтобы не тормозил колонну, а так идут и идут, чего их трогать. На первоначальном этапе даже не проходило разделения на рядовой и начальственный состав.

Из разведки вернулась пара, Кривонос Патрикеев, у них было задание разведать населенный пункт, расположившийся непосредственно на берегу озера находящегося в нескольких километрах от нашей стоянки.

Данные принесенные ими были весьма оптимистичны. Немцы до сих пор в деревеньку не заглядывали. Хотя местные отнеслись к появлению разведчиков весьма настороженно, без враждебности, но не сказать, что были им рады.

Рабочих рук на возведении лагеря не хватало, приходилось постоянно выставлять дозоры, потому, разведчиков после отдыха оставил пока в отряде.

Вечером следующего дня вернулись Брынза и Фриш. Их маршрут пролегал значительно дальше в район дороги Телеханы — Ивацевичи. Но вернулись они не одни, между впереди идущим Брынзой и замыкающим Фриш, двигался мужчина среднего роста, лет тридцати пяти или даже сорока. По его лицу было трудно определить его возраст. Одет он был в обычную одежду сельского жителя, которая правда сидела на нем не очень хорошо, выдавая, что она принадлежала ранее другому человеку. В руках он нес три кастрюли, две довольно большие, одну поменьше, а за спиной у него раздувался сильно чем-то набитый, простой солдатский сидор.

Какого либо оружия у него не было. Что еще показалось странным то это, отличного качества комсоставовские сапоги, одетые на этом человеке, в которые были заправлены абсолютно гражданского покроя брюки.

Об их прибытии меня уже уведомили находившиеся в карауле бойцы. Мы с комиссаром и находившимся неподалеку старшиной Кривоносом, встретили возвращающихся из разведки бойцов при входе в лагерь.

Брынза отдал команду следовавшим за ним людям остановиться, а сам подошел к нам с докладом. Из его доклада следовало, что по дороге, на разведку которой они ходили, постоянно, кроме темного времени суток перемещаются колонны врага. В населенных пунктах возле дорог находятся немецкие части. Установить постоянный это состав, или просто отдыхающая по дороге часть, они не смогли. Причем такое было не в одном населенном пункте, а в нескольких. В одном из поселков видели виселицу, с висящими на ней мужчиной и женщиной. Посетили пару отдаленных от дороги хуторов, там немцев не было. На одном из хуторов им повстречался пришедший с ними мужчина, который пытался выдать себя за местного. Но его говор, и построение фраз явно выдавали в нем не того за кого он себя выдает. Ну а после разговора, с хозяйкой хутора, вернее после обмена у нее на продукты небольшого рулона ткани, добытого в свое время у гитлеровцев, выяснилось, что данный человек появился на хуторе дней десять назад, попросившись на постой, да так и остался. Немцы на хуторе не появлялись, кроме одного раза, но это было еще до прихода постояльца. А тот попросил ее, если появятся немцы говорить, что он ее родственник, подарив часы и золотое кольцо. Брынза принял решение забрать подозрительного гражданина с собой. А чтобы тот чего не натворил, нагрузил его выменянными у хозяйки хутора кастрюлями и мешком со всевозможными овощами: огурцами, салатом, петрушкой, всем, чем поделилась хозяйка в обмен на ткань, она даже раннюю капусту дала, как раз у нее на огороде поспела. Вот это все, утрамбовав, в сидор, кроме картошки, ее нес в своем вещевом мешке сам Брынза, и поручили нести подозрительному гражданину, а чтобы не возникло эксцессов, сзади с заряженным карабином и снятым предохранителем шел Фриш.

В это время к нам подошел наш начальник тыла с одним из красноармейцев, которому и были переданы все принесенные разведгруппой продукты питания, а также предметы хозяйственного обихода. После чего боец ушел, а вот Петра Фроловича Воскобойникова я попросил задержаться, собираясь допросить приведенного разведчиками человека. Что-то мне подсказывало, что его опыт при общении с тем человеком будет явно не лишним, я еще подумал позвать нашего милиционера Ковыля, но потом решил не отрывать человека от работы.

— Зови этого индивида, обратился я к Брынзе.

Брынза отошел от нас и буквально чрез полторы минуты подвел к нам приведенного им в отряд человека. Тот шел не особо охотно, посему пограничный старшина придал ему некое ускорение с помощью приклада своей Беретты.

— Как вы смеете! — Первое, что услышал я и стоявшие возле меня члены отряда.

— Лейтенант Стогов, командир отряда Красной Армии, представился я, — для начала разговора.

— Подполковник Резун. — произнес человек одетый в цивильный костюм.

— Предъявите, пожалуйста, ваши документы. — Продолжил я, снова обращаясь к стоящему передо мной человеку.

— Лейтенант, ты дурак? С тобой разговаривает подполковник. — На упитанном лице явно читалось удивление, от того, что я не стою во фрунт, и не ем его глазами.

— Предъявите, пожалуйста, ваши документы, — уже с нажимом в голосе произнес я.

— Откуда у меня документы! Я начальник штаба N-ского полка. Полк разгромлен, я чудом спасся.

— А Вы член партии? — Это уже влезает в разговор Сорокин.

— Разумеется.

— Предъявите, пожалуйста, партийный билет.

— Вы тут, что все белены обелись? О каких документах может идти речь, НАШУ ЧАСТЬ РАЗГРОМИЛИ! — вскричал якобы подполковник.

— Значит, у вас нет ни формы, ни документов, ни партийного билета, но вы называете себя подполковником Красной Армии. — Снова, беру нить разговора в свои руки.

— Разумеется, форму пришлось снять, а документы уничтожить, чтобы не попали к врагу.

— Интересное решение вопроса. Петр Фролович, у Вас документы есть, обращаюсь к стоящему за моей спиной однорукому интенданту 1 ранга.

— Конечно, Степан Митрофанович, — отвечает Воскобойников.

— А у Вас товарищ комиссар? — Обращаюсь к Сорокину.

— Все, как и должно быть товарищ командир. — Тут же отвечает комиссар.

— Почему же у вас нет? — Снова обращаюсь к допрашиваемому.

— Перестаньте Ваньку валять, лейтенант, — слово лейтенант из уст штатского полковника, точнее якобы полковника, в штатском прикиде, звучит как оскорбление.

— Я, ТУТ, простите, никого не валяю, а командую, боевым отрядом Красной Армии, о причастности к которой, вы только, что заявили, но подтвердить данное заявление, ни чем не можете.

— Немедленно дайте команду меня отпустить, я старше вас по званию.

Разговор с Резуном, оставлял после себя мерзкий осадок, так как было понятно, подполковник он или нет, это не суть важно, а вот, что он сбежал с поля боя, бросив форму и спрятал, или сжег документы, это то как раз и не вызывало сомнений.

— Уведите этого, — кивнув на Резуна, приказал я Брынзе.

— Вот уж экземпляр, — произнес задумчиво Воскобойников.

— Но ведь как, же это можно партбилет сжечь? Это, это же все для коммуниста. — В некой даже растерянности произнес младший политрук. Знавший о приказе гитлеровцев, о расстреле комиссаров и евреев на месте, и даже не помысливший, снять свою форму, с пятиконечной звездой на рукаве.

— Я тут дюже звиняюсь, ну, а шо тут не ясно, шкура он трусливая, курва. — Закончил своим любимым ругательством свое высказывание Кривонос.

Комиссар с интендантом взглянули на старшину, но ничего не сказали, да и правильно, у нас конечно боевой отряд Красной Армии, но и свою специфику, тоже имеет. Потому высказывание старшины воспринялось с пониманием.

— Мне тоже все ясно, — произнес я. — За трусость, и измену Родине, предлагаю расстрел.

Сорокин посмотрев мне в глаза просто кивнул, подтверждая мое решение.

— Вы уверенны в необходимости столь строгого наказания? — спросил Воскобойников

— Да Петр Фролович уверен, в отряде должна быть железная дисциплина, и расстрел труса и паникера, поможет ее укрепить.

— Это конечно жестко, но, пожалуй, Вы правы Степан Митрофанович. — Произнес наш интендант 1 ранга.

Взглянув на Кривоноса, после секундного раздутия велел ему сразу после ужина, чтобы сейчас не отрывать людей от обустройства лагеря, собрать новичков. И под командой нашего капрала, как между собой периодически именовался у нас в отряде Фриш, расстрелять Резуна, но перед этим, чтобы Назар сам зарядил ружья расстрельной команде, через одного, и сказал об этом бойцам, не говоря конечно у кого, есть в стволе патрон, у кого нет. Так и людям проще, да и шуму меньше. Ну и сам чтоб подстраховал на всякий, всякий со своим Суоми. Поговорка Брынзы, завладела практически всеми старожилами отряда, если слово старожилы можно употребить в нашей ситуации.

Сразу после ужина провели построение отряда, на котором комиссар зачитал приговор гражданину Резуну, которого, не смотря на его вопли, оттащили к дереву чуть в стороне от лагеря, и шесть человек вскинув винтовки, произвели выстрел. Кривоносу контролировать не понадобилось. В бывшего подполковника попали все три пули, разом перечеркнув всю его жизнь.

Зачем я так поступил? Для этого у меня было несколько причин. Начну с того, что залп трех винтовок, тише залпа шести. Три патрона это меньший расход, чем шесть. И самое главное мне нужно было устроить проверку новому пополнению. Жестоко, но пардонте я не дерьмократ, и никогда им не был. Сказать, что имел симпатии к коммунистам, после двадцати пяти лет жизни без оных, это тоже погрешить против истины. Хотя в 1982 году в десятилетнем возрасте, услышав о смерти горячо любимого Леонида Ильича, плакал, так как в то время не представлял себе, как может быть по другому, без направляющей руки МНОГОКРАТНОГО Героя СССР. Потом лидеры, менялись как перчатки, пока не появился Хрен с пятном, разваливший наше государство. Во время правления Бориса ди ерсте, когда казалось стране катиться уже некуда, пересмотрел многие свои взгляды на жизнь. Слава богу, что в стране сейчас что-то начало налаживаться, и как бы Запад не пыркался, ему этого не изменить. Но это я опять увлекся, по вопросу Резуна, у меня даже не мелькнула другая мысль. А, что за счет этого проверил людей, ну так с возрастом начинаешь мыслить более рационально, избавляясь от разных розовых соплей.

С утра снова работа в лагере, сказывалась нехватка топоров, пил, лопат, да практически всего, что необходимо при строительстве. Несмотря на это лагерь обустраивался. Все необходимые землянки были уже выкопаны и накрыты перекрытиями, оставалась только внутренняя отделка. Ближе к обеду, в лагере раздался веселый смех. Как позже выяснилось Патрикеев, немного неловко, попытался сделать Ульяне комплимент. Однако нарвался, на ее остренький язычек. Отбрила она его знатно, да еще на беду Ивана, это слышали некоторые бойцы отряда. Так, что Ваня попал. Став на какое — то время чемпионом по сыпавшимся на него подколкам.

— Ух, горазда, Ульяна языком молоть, как что скажет, так хоть стой, хоть падай. — Проговорил подошедший ко мне Воскобойников.

— Да, сильна дивчина, — поддержал я беседу с интендантом.

— Степан Митрофанович, я, что хотел сказать то, — немного замялся интендант 1 ранга.

— Я Вас внимательно слушаю, Петр Фролович.

— Когда меня назначили начальником интендантской службы дивизии, в моем ведомстве оказалось много складов. От складов с обмундированием, до складов боепитания вверенного мне подразделения. Стояла наша дивизия в районе — Вулька Обровская — Великая Гать. К чему я это все веду, да просто некоторые склады разместили в немецких блиндажах, первой мировой войны, линия которых как раз проходила по окрестностям Великой Гати. Склады эти являлись резервными. И что — то мне подсказывает, что спрятанные там склады, скорее всего еще не разграблены, в связи с трудностью обнаружения.

— Да, Петр Фролович, умеете Вы удивить. А что там за склады?

— В основном амуниция и продовольствие для сухих пайков.

— Спасибо Петр Фролович, это для нас может быть очень ценно, — сказал я и, извинившись перед нашим начтыла, пошел искать Кривоноса и Брынзу.

Конечно, у меня был, комиссар, и его я собирался в обязательном порядке поставить в известность о возможном наличии складов, в паре десятков километров от нас. Но сейчас, для меня было важнее мнение Кривоноса и Брынзы, так, как кому-то из них придется идти на разведку этих складов.

Увидев Назара с Патрикеевым, отправил последнего на розыск пограничника, с приглашением старшины в штабную землянку, сам со старшиной разведвзвода направился туда же. Возле землянки остановились, поджидая Брынзу, и закурили. 'Gauloises', у нас давно кончились, но германская армия, понимая, что от вредных привычек, так сразу не избавишься, продолжала регулярно снабжать нас сигаретами. В это раз нам любезно пожаловали сигареты в красной пачке с надписью 'Rheni', являющихся одними из основных сигарет вермахта. Еще раз поймал себя на мысли, о необходимости бросить курить, или хотя бы сократить потребление сигарет. При чем я обратил внимание, что тот же Кривонос курит очень мало и только тогда, когда не предвидится никакого боевого выхода, а вот получив задание, о табаке, даже не думает. На мой вопрос по этому поводу, он пояснил, во первых его не выдает запах, а во вторых обостряется обоняние, и увеличивается шанс не влипнуть в передрягу. Ну, тут то и сказать нечего, старшина и здесь как говорилось молодежью в мое время, рубил фишку.