Нежданно-негаданно...

Следующим предметом была, как называли предмет школьники, 'допризывка', где спрашивали по изученным на двух прошлых уроках вопросам военной топографии, после чего учитель подвел итог по оценкам за четверть и, сообщив, что после каникул начнут изучать темы по гражданской обороне, закончил урок рассказом об еще одном случае времен гражданской — на этот раз эта было из истории партизанской войны с колчаковцами... Как 'белые' солдаты пили самогонку вместе с земляками-партизанами, а потом говорили командованию, что 'никак не могут найти красных бандитов', рисуя на картах откровенную чушь и заявляя, что обшарили-де все окрестности, но никаких следов не нашли!

— А потом что было? — когда дедок-учитель замолчал, спросил у него Тоха.

— А потом красные пришли, — усмехнулся он в ответ. — И почитай весь тот полк так и перешел на их сторону! Они ж сами из крестьян из местных были. Сдались им Колчак с его кодлой...

— А что тогда за него воевали? — спросила Анька.

— Будешь тут воевать, когда тебя штыком под зад да в армию, — ответил дед. — А будешь против — так либо запорют нагайками до полусмерти и все равно воевать отправят, либо и вовсе дом пожгут да баб с девками изнасилуют толпой... В назиданье другим, так сказать.

После этих слов по классу прокатился возмущенный шепот, а девчонки даже побледнели, услышав такое разъяснение... Как ни крути, но одно дело читать про 'зверства белых карателей' в учебнике по истории, а другое — услышать вот такое. Совсем другое впечатление производит...

— Звери, — тихо прошептала сидевшая перед Михаилом Томка.

— Эх, ребят, — грустно усмехнулся учитель. — Повезло вам в мирное время жить. А я вон уже в вашем возрасте воевать ушел...

— А расскажите про войну, Степан Николаич? — спросил Димка Никифоров, будущий военный-артиллерист, уволившийся из армии вскоре после развала СССР, как помнил Михаил из своей реальности.

'А ведь у него же две войны за спиной!' — подумав про учителя, вспомнил вдруг про его биографию Михаил. Первой стала та самая Гражданская, истории из которой, в основном достаточно 'комичные' и не слишком неприятные, он порой рассказывал в качестве иллюстраций к темам урока. А вторая — уже Великая Отечественная, хотя там ему все же относительно повезло. Оказался в автобате...

— Не хочу, — поморщившись, произнес учитель. — Не самые приятные воспоминания в жизни... Век бы всего этого не видеть.

Последним уроком была физика, где им огласили результаты контрольной и те, кому это было надо, написали работу над ошибками — после чего всех распустили по домам. Новую тему начинать времени уже не было. Быстро пообедать — и опять до вечера в библиотеку, где Михаил продолжил изучать историю параллельного мира — точнее говоря, уже более подробно читал про последние годы. И тут-то нашлось немало интересного...

В первую очередь, Михаила всерьез заинтересовало идущее в газетах широкое обсуждение 'общегосударственной автоматизированной системы управления народным хозяйством', создание которой считалось 'важнейшей задачей социалистического строительства'. 'ОГАСУ — будущее социалистической экономики!' — пестрели лозунги в газетах. Приводились цитаты академиков Китова и Глушкова, где те обосновывали необходимость и полезность 'ОГАСУ', высказывания экономистов и лично товарища Пономаренко — из всего этого следовало, что в течение двух-трех пятилеток необходимо создать 'материальную базу' для реализации данной программы, и максимум к 1980 году довести ее до окончательной реализации. Хотя, как упоминалось, первые шаги в этом направлении начаты уже сейчас...

Значительное внимание в газетах уделялось и космической программе... Писали про полеты 'Рассветов', которых в этом мире оказалось семь. Про 'Восходы' — которых здесь, как оказалось, состоялось не два, а уже четыре запуска — после первого и второго, летавших на месяц раньше, чем в его истории, последовали третий в июле и четвертый в декабре 65-ого года. Однако про них в газетах уже писалось, что вскоре на смену 'Восходу' придут новые, более современные ракеты-носители и новые пилотируемые корабли. Упоминалось и про лунные планы — рисовали картинки советских лунных баз, писали про масштабные исследовательские планы и перспективы освоения космоса. Кое-чего было и про Венеру с Марсом...

Разумеется, много писали про успехи народного хозяйства СССР, писали цифры построенных заводов и фабрик, электростанций и МТС, километры железных и автомобильных дорог с твердым покрытием, число сданных в эксплуатацию мостов и тоннелей, миллионы тонн собранного с полей урожая, выплавки стали, количество произведенных станков, автомашин и прочей техники самого разного назначения. Писали, кстати, и про производство бытовой техники и 'рост качества бытового обслуживания', из чего делался прямо-таки сталинский вывод о том, что 'жить стало лучше, жить стало веселее'... 'Что ж, посмотрим, насколько оно и впрямь лучше, чем было', — подумал Михаил, мысленно сравнивая два Советских Союза.

Домой Михаил вернулся опять затемно, когда все были дома. Ужинали в этот раз тушеной картошкой с курицей, и Михаил с наслаждением вспоминал давно позабытые вкусы детства. Как ни крути, но каждый человек готовит несколько по-разному — и в итоге одни и те же, казалось бы, блюда получаются несколько разными. Впрочем, его Оля-то готовить умела неплохо... В отличие от, не к ночи будет упомянута, Ленки — впрочем, тогда они жили в одном доме с его родителями. Лишь когда мама была в отпуске и уезжала куда-нибудь к родственникам, то готовила его жена. И тогда ужин обычно представлял из себя либо яичницу, либо жареную картошку, а завтрак — 'макарошки' или ту же яичницу. Обед же по выходным и вовсе готовил он сам... И ведь относился к этому как к вполне нормальному явлению! Твою дивизию! Да как его в той жизни угораздило в такую влюбиться? Самовлюбленная, ленивая девка... Красивая? Ну да, есть такое... Но как он ее нутро-то сразу не распознал? Уж лучше б тогда с той же Викой или Томкой, которая в том мире и вовсе ему в любви признавалась, попытался бы жизнь связать... А не с той, кто потом чуть не убила в нем веру в женскую порядочность. 'Да как ты не видишь! Она же врет тебе! Обманывает!' — вдруг вспомнились ему сказанные когда-то той самой Томкой слова. Примерно о том же его предупреждал Тоха. Сестра советовала не связываться с 'этой воображулей', но ему все до одного места было...

— О чем задумался? — отвлек Михаила от воспоминаний голос Машки.

— О любви, — неожиданно для самого себя брякнул он в ответ.

— Чего? — чуть не поперхнувшись чаем, произнесла сестра.

Оглядевшись, Михаил понял, что за столом остались только они вдвоем — Машка пила чай с конфетами, а родители уже ушли.

— Да про поговорку... 'Любовь зла — полюбишь и козла'. Точнее, козу, — хмыкнул Михаил.

— А, это ты про Ленку...

— Ага, — согласился Михаил. — Бегал за ней как собачонка чуть ли не с восьмого класса, а потом вдруг словно с другой стороны увидел... И сразу всякое желание ее видеть отпало.

— Это ты правильно, — усмехнулась Машка. — Давно бы так...

А Михаилу вдруг вспомнилось, как он, вернувшись со сборов, застукал свою жену, свою 'единственную и неповторимую, любовь всей жизни' с другим, а потом и вовсе узнал, что она уже давненько налево ходит... Заявление о разводе он подал на следующий же день, а 'женушке' дал два часа на сбор вещей и отправил домой к родителям. К тому времени-то они жили в доме его родителей, которые ему тоже не раз намекали о своих подозрениях относительно Ленки. Но он на них не обращал внимания, считая услышанными от соседей сплетнями. Доказательств-то не было, свечку никто не держал! Вспомнилось, как к нему прибегала мать его бывшей 'женушки' и вопила, что он-де позорит ее дочь, как сама Ленка орала, что он ей внимания не уделяет и вообще не любит, что ему 'удобно' с ней жить и много чего еще... Вспоминать те времена было до сих пор мерзко, но вновь ходить в один с ней класс и не вспоминать не получалось.

Потом что-то вдруг вспомнилась Томка... Одна из самых неприметных девчонок класса, на кого никто никогда не обращал особого внимания. И которая тоже была влюблена в него, о чем прямо сказала в предпоследний учебный день. 'Да люблю я тебя! Понял? Не могу я смотреть, как эта тобой играется!' — вдруг вспомнились ее слова. О дальнейшей ее судьбе, кстати, Михаил не знал почти ничего. Как в школе она была неприметной 'мышкой', четыре года просидела перед их партой и за это время перебросилась лишь несколькими короткими фразами, да и вообще все время больше молчала, так и потом ей осталась. На встречи выпускников не ходила, на глаза не попадалась больше ни разу... Слышал, правда, что дочь у нее есть, что работает где-то на 'Серпе и Молоте' в заводской конторе, но на том и все.

Последний учебный день четверти пролетел как-то стремительно... Литература, алгебра, история, немецкий язык. Затем физкультура, где в этот раз 'доигрывали' в волейбол — в этот раз сошлись одна 'девчачья' и одна 'пацанская' команды во главе с Викой и Лехой. Игра за финальное место поначалу шла почти поровну, однако все поменялось с выходом на подачу Вики, забившей сразу четыре гола, три из которых прямо с подачи, потом, оказавшись в центре поля, добавила еще парочку — и в итоге со счетом 15:11 девчонки выиграли соревнования. Не помогло даже то, что два гола пацаны забили уже под контрольный мяч.

— Ну что, уговор помним? — весело крикнула Вика после победы.

Настроение у девчонки явно было на высоте, поиграть-то она всегда любила, а уж когда победа... Внезапно Михаилу вдруг вспомнился их 'матч двадцатипятилетия', который они неожиданно для всех решили устроить на встрече выпускников в 1991 году... И хоть большинство и сыграло тогда откровенно позорно, да и одежда большинства к этому как-то не располагала, за то всем было весело. Словно в детство на миг вернулись! И в тот раз тоже победила команда Вики — хотя более-менее нормально играло тогда буквально пять человек из всего их большого класса... Сойдись они даже с их нынешней командой — проиграли бы с треском! Тогда же они дали слово, что теперь будут проводить такой матч на каждую встречу — однако в 1996 году ни у кого уже не было настроения. Семка вспомнил было про то обещание, но от него лишь отмахнулись...

— Пацан сказал — пацан сделал, — ответил Леха. — Щас после уроков заберете...

После урока пацаны из занявшей второе место команды и впрямь раздали победительницам по ириске — никто, собственно говоря, был не в обиде. Класс у них всегда дружный был... Сегодня они проиграли — завтра, глядишь, выиграют. Обычное дело!

После уроков в этот раз всех собирали на классный час, который проводила историчка — их классная руководительница. Традиционно поздравив всех с окончанием четверти, она приступила к оглашению оценок, перечисляя список предметов и говоря, кто и что за них получил. В отличие от той жизни, четверок у Михаила оказалось две — по истории и немецкому, а вот литературу он как-то сумел вытянуть на 'отлично'. А вот в среднем по классу успеваемость оказалась явно гораздо лучше! Тот же Тоха оказался пусть и не отличником, но близко к этому, у той же Вики тоже оказалось больше половины пятерок, даже у Таньки была всего одна тройка...

— Средний бал в 4,3 не преодолело пять учеников, — закрыв журнал, подвела итог историчка. — Ну вы сами знаете, кто именно. Все те же самые, что и в прошлой четверти, ничего не изменилось.

— Знаем, — кивнул головой их вечный троечник, непонятно зачем вообще пошедший в старшие классы, Никита Федоренко.

После школы он, как помнил Михаил, так никуда поступить и не сможет и отправится на службу в Советскую армию, а по возвращению оттуда пойдет на завод и станет работать слесарем-сборщиком, став в этом деле весьма неплохим специалистом. Женится на Таньке, которая будет работать в парикмахерской, нарожают троих детей. А в начале 90-х он лишится работы, начнет выпивать, поначалу станет жить случайными заработками, а в конечном итоге станет таксистом. Пару раз Михаил даже видел его стоящим недалеко от городского вокзала... А Танька так всю жизнь и будет работать в парикмахерской. Старшая их дочь станет проституткой — и мать проклянет ее, велев никогда больше не появляться на пороге их дома, сын после школы пойдет на стройку, а младшая дочь к моменту 'переноса' Михаила в другую реальность будет студенткой — на повара учиться будет.

— И помним, что впереди у нас самая важная четверть! — продолжала тем временем историчка. — Скоро вам всем сдавать выпускные экзамены, а потому сразу после каникул начнем усиленно к ним готовиться. По каждому предмету у вас будут консультации, по два часа в день — и только попробуйте их прогуливать! Спрашивать буду как за уроки. Со временем консультаций определимся позже, исходя из расписания второй смены. Кроме того, у нас весна — так что опять будут и комсомольские поручения. Так что прошу уделить этому особое внимание!

— Понимаем, Ирина Анатольевна, — кивнула в знак согласия Анька.

— Ну вот и хорошо, — кивнула историчка. — Надеюсь, меня все услышали. Особенно товарищи троечники! А теперь классный час закончен. Комсомольцы остаются на собрание, а все остальные могут идти по домам...

О комсомольских собраниях, особенно о школьных, в памяти у Михаила осталось очень немногое... И, в основном, это было по категории 'дурацких' случаев — вроде того, как его как раз в десятом классе попросили договориться с батей о том, чтобы им с завода металлолома привезли. На заводе его, дескать, дофига, так что мы тогда точно победителями будем! Или собрание на счет драки Лехи Рогова с одним пацаном из девятого на перемене. Тоже, мать его, 'комсомольцем' был! А то негоже ведь если кто-то в классе не будет в ВЛКСМ состоять! Так что даже за откровенные косяки зачастую отделывались выговором с занесением в учетную карточку, а уж чтобы кого-то выперли... Слышал он, конечно, про такие случаи, но в школьные годы это было большой редкостью. А вот уже в более взрослом возрасте такое бывало гораздо чаще. Даже у Михаила были на памяти такие случаи... Впрочем, он честно 'отсидел' в комсомоле до 28 лет, до самого предельного возраста. Почему 'отсидел'? А потому, что, как и большинство других комсомольцев, тупо отсиживал собрания пока докладчики что-то невнятно бубнили на счет международной обстановки, неизбежности победы коммунизма, борьбы всяких негров против угнетателей, 'самом передовом строе' и много чем другом. Высказывали лозунги, в которые зачастую давно не верили и сами докладчики, призывали бороться за дело Ленина... Обычная 'обязаловка', отказаться от которой мешало лишь то, что выход из комсомола всегда становился поводом для общественного осуждения — на таких начинали коситься не только коллеги по работе, но зачастую даже и самые близкие люди, друзья и родственники.

А вот вступать в партию в прошлой жизни Михаил так и не стал — хоть начальник их КБ его и настойчиво уговаривал. Но нет уж! И дальше ходить на собрания, где большинство откровенно дремали, отвлекаясь лишь на поднятие рук при голосовании, или и вовсе читали книжки, не было никакого желания... И ведь все эти комсорги, парторги прекрасно понимали, что людям их выступления, вся та 'вода', что выливают на них, откровенно неинтересны! Что они просто 'отсиживают' собрания, в лучшем случае забывая все сказанное сразу после выхода с него, а в худшем и не слушая вовсе. Однако в большинстве своем не делали ничего для того, чтобы изменить это! Вот и договорились до того, что многие люди стали куда охотнее стали слушать не собственных партсекретарей и членов советского правительства, а западную пропаганду. Зачастую в разы более лживую и лицемерную, но преподнесенную в совсем иной форме, без всем надоевших занудства и обязаловщины...