"Камень Богов"

— Я уж думал, что придётся вас дожидаться. Как обстановка?

— Тихо, — равнодушно ответил Тай.

— Давно здесь?

Вистан, для виду, пошарил глазами по сплошным облакам, сосредоточенно нахмурился и ответил:

— Минут двадцать.

— Очень может быть, — согласился Харди, взглянув на примятую разведчиками траву. — Что видели?

— В основном, стену форта, сэр, — поспешил сообщить Вистан, решив сразу представить свою версию событий. — Какой-то солдат вышел на неё помочиться. Больше мы ничего не видели.

— Солдат, значит. Цвет мундира? Особенности экипировки и вооружения?

— Не было у него оружия, разве что... — двусмысленно ухмыльнулся Тай. — На цвет мундира мы внимания не обратили.

— Сначала думали, что это часовой, поэтому решили себя не обнаруживать, — добавил Вистан.

— Наблюдательность — не самая сильная ваша сторона. Будем тренироваться. Сейчас следуйте за мной, к месту расположения ведущей пары.

Передвигаться следом за инструктором было легко и просто. Он сам выбирал наиболее удобный маршрут, оставалось лишь повторять его движения и выдерживать заданную скорость. Холм, на котором расположились остальные члены разведгруппы, пришлось обходить по довольно длинной дуге. Со стороны дороги, подъём на него был совершенно невозможен. Поросшая вереском, плоская вершина представляла собой удобный наблюдательный пункт, способный надёжно укрыть от посторонних глаз, гораздо больше чем пятеро разведчиков.

Харди жестами указал, где должен залечь каждый из вновь прибывших, а сам переместился еще дальше, на левый фланг, откуда, по его мнению, должен показаться противник. Вистан оказался между Таем и Аррином, а на правом фланге за дорогой наблюдал Лейн.

— Как тут у вас дела, Ари?

— Час назад из форта выехал дозор — пять всадников, — так же шёпотом ответил Аррин. — Больше ничего.

Инструктор подал сигнал "внимание". Из-за поворота дороги показались ещё пять всадников в зелёных с красным мундирах. Они ехали неторопливо, и посматривали по сторонам, изучая местность. Разведчики затаились, не дожидаясь сигнала "опасность", чем весьма порадовали своего инструктора. "Готовность" — объявил он, когда всадники скрылись из вида. Время текло, а ничего не происходило. Парни заскучали, стали позёвывать, кое-кто был бы не прочь перевернуться на спину и вздремнуть, когда Харди вдруг забеспокоился и стал пристально рассматривать холм, находящийся прямо против них, по другую сторону дороги. К удивлению Вистана, он никак не отреагировал на появление запряжённой лошадьми повозки, которую сопровождали шестеро всадников. Повозка была не такая, как в Долине, явно не используемая для перевозки сена или мешков с зерном. Высокие борта должны были скрывать сидевших внутри людей, но, с высоты было прекрасно видно, что пассажирами повозки были две женщины. Одна из них повернула голову в сторону их холма, и он невольно залюбовался, увидев её лицо в обрамлении золотистых волос. На миг показалось, что она, скользя взглядом по окрестностям, смогла увидеть его, и, даже улыбнулась, выделив только его одного из всех. Но рациональная составляющая рассудка тут же отмела эту мысль, не дав настроится на лирический лад.

С правого фланга послышался странный звук, как будто кто-то, пробыв слишком много под водой, вынырнул и никак не может надышаться. Приподняв голову, Вистан посмотрел туда и, с удивлением увидел сидящего к нему спиной Лейна. Парень судорожно скрёб по земле пятками, словно пытаясь отодвинуться. Переведя взгляд еще правее, он увидел... это, потому что никакого другого слова для описания этого, найти было нельзя. Из горла Лейна вырвался крик, попытавшись вскочить на ноги, он потерял равновесие и кубарем полетел вниз, прямо под ноги лошадям, проезжавших мимо всадников.

В который раз, он пожалел о том, что не стал жертвовать Духам леса полагающуюся, в таких случаях, долю. Охота не задалась с того самого момента, когда он, подстрелив и зажарив жирную утку, не положил лучшую часть к подножию тотемного столба, в награду за дарованную удачу. Разумеется, оставить Предков совсем без подношения он не мог, но ограничился, лишь перепончатыми лапами, да парой отрезанных крыльев. Он пытался убедить Духов, что был слишком голоден, что, будучи сытым, добудет много дичи и тогда сможет щедро отблагодарить их, но Духи принимать такую жертву не стали и решили отомстить. Все ловушки оказались пустыми — лисы смогли миновать их. Стрелы застревали в кронах деревьев — ни одна белка не упала к его ногам. Звери разбегались, лишь только он приближался на дистанцию верного выстрела. Лес отвернулся от охотника, нарушившего закон предков и теперь нет ему ни удачи, ни добычи, пока не умилостивит злопамятных Духов.

Обычаи племени, в таких случаях, требовали покинуть то место, где Предкам была нанесена обида и не возвращаться до тех пор, пока нарождающийся лист на рябине не подрастёт и не сравняется со старым. Только тогда можно задобрить духов, окропив тотемный столб свежей кровью кабана, или оленя, и, посулив отдать им всё, что будет добыто на следующий день. Был и другой способ, заключавшийся в том, что Предков помогал умилостивить шаман, не меньше их любивший подношения и, отнюдь не в виде перепончатых лап.

Он пересчитал припасы. Выходило так, что прожить положенное время, не охотясь, было невозможно, а перейти на угодья, принадлежавшие другому племени, было равнозначно объявлению войны. Конечно, родное племя прокормило бы неудачливого охотника, но, что это была бы за жизнь... Заставят выполнять женскую работу — собирать коренья, мять кожи, дробить зёрна. Каждый будет тыкать в него пальцем и говорить:

— Смотрите, Дигахали совсем обабился! Ещё немного, и он станет заплетать косы, вышивать бисером и нянчить ребятишек! Пусть лучше охотится на мух, это у него должно получиться!

После такого позора, никто не захочет пригласить его вместе добывать зверя — не помогут никакие уловки, с помощью которых он, бывало, ухитрялся завоёвывать доверие лучших охотников племени. Недаром, его нынешнее прозвище означает "пиявка". А, если он будет заниматься женской работой, острые языки, глядишь, нарекут его Агавейла — старуха, или ещё как-нибудь похуже. Пускай уж будет Дигахали. Впрочем, так его звали только соплеменники, всем прочим он представлялся как Дигадога, что можно перевести, как "выслеживающий". Йонейга — люди, живущие за пределами леса, называли охотника, на свой лад, Роющим Псом*, услышав именно это в звучании его имени. Вот к ним, наверное, и придётся обратиться, чтобы получить, хоть какую-то работу, пока духи леса не успокоятся. Дигахали уже приходилось работать на этих странных людей, совершенно не умеющих ни охотиться, ни собирать в лесу съедобные коренья и полезные травы. Неумение выслеживать животных доходило до такой степени, что им приходилось собирать целые стада и, даже строить для животных дома. Когда Дигахали впервые пришёл в поселение йонейга, то думал, что ему — охотнику, занимающемуся самым, что ни на есть мужским трудом, окажут подобающее уважение. Но мужчины, которые — стыдно сказать — собирали в поле зёрна, не предложили разделить с ними пищу и не пригласили на ночлег. А их своевольные и крикливые женщины смеялись над тем, как он произносит слова их грубого и неблагозвучного языка. Маленькие дети боялись его, а те, что постарше, корчили рожи и высовывали языки, показывая своё неуважение к старшим.

Но йонейга знали толк в хороших ножах и наконечниках для стрел, поэтому Дигахали пришлось смирить свою гордость и носить послания между поселениями, выслеживать пропавших животных и заблудившихся в лесу людей. За это он получил замечательный острый нож, ручку которому сделал сам из оленьего рога. Было у белых людей и ещё кое-что, привлекавшее не только его одного, но и других соплеменников.

____________________________________________________________________________________

* Digging dog (англ. Роющий пёс)

Вода, обжигавшая рот, как огонь — аджила. После неё становилось легко, весело, хотелось петь и радоваться жизни. Йонейга пьют много аджила, и дают попробовать всем, кто на них работает. Некоторые из детей леса так привыкали к ней, что забывали вкус настоящей воды, быстро становились старыми и больными. Дигахали боялся аджила. Огненная вода сначала веселила, но развязывала язык и никакая тайна не могла удержаться за зубами. Потом становилось очень грустно, противные лица йонейга вызывали тошноту, хотелось прогнать их подальше, но в руках и ногах уже чувствовалась слабость, и он проклинал и себя и аджила за это бессилие.

Дойдя до опушки леса, Дигахали ещё раз попросил у Предков прощение, заверив их, что вернёт свои долги. До поселения было совсем близко, но через поля он идти не хотел. Вид мужчин, собирающих зёрна, оскорбительно действовал на охотника. Он вышел на большую тропу, по которой йонейга ездили верхом и возили грузы. Посмотрел на отпечаток своего мокасина в пыли, покачал головой, и пошёл по траве, вдоль дороги, широким шагом привычного к долгой ходьбе человека.

Охотник старательно обошёл дом, где белые люди собирались, чтобы выпить аджила. И хотя там легко можно было получить работу, платили за неё, как раз тем, чего он изо всех сил старался избегать. Пройдясь взад-вперёд по окраинным улицам поселения, Дигахали не услышал ни одного призывного возгласа, никто не махнул ему рукой, приглашая подойти. Даже дети не слишком обращали на него внимание, а это означало, что кто-то из соплеменников опередил его и раньше предложил свою помощь здешним жителям. Уже не надеясь на успех, охотник двинулся к выходу из поселения, намереваясь идти дальше, вглубь земель йонейга.

— Эй, да это же Роющий Пёс! — Услышал он, добравшись до последнего ряда домов. — Давненько тебя не было видно!

В окружении трёх мужчин стоял давнишний знакомый, один из немногих йонейга, с которым Дигахали мог считать себя на равных. Звали его Джисилберт — единственное прилично звучащее имя, которое приходилось слышать среди белых людей. Видимо, они завидовали этому, называя его коротко и странно — Джис. На языке племени Куницы это означало — "птичка", поэтому охотник не мог называть, безусловно, детским прозвищем уже пожилого человека, которого следовало уважать. К тому же, про Джисилберта говорили, что он когда-то считался хорошим охотником, если такое слово вообще применимо к йонейга. Но, пообщавшись с ним, Дигахали был готов признать, что этот старик достоин так называться.

— Рад тебя видеть, — сказал Джисилберт и, уважая обычаи детей леса, прижал правую руку к своей груди.

— Оссдадью, — ответил на приветствие охотник. Он понимал язык йонейга, но не любил общаться на нём, хотя и мог поддержать несложный разговор.

— Вам повезло, что здесь оказался Роющий Пёс из племени Куницы, — обратился старик к одному из мужчин, носившему на поясе очень длинный и узкий нож, так любимый белыми людьми. — Если он согласится на ваше предложение, то не придётся больше никого искать.

— Вы уверены, Джис? Нам нужен надёжный человек, знающий язык племени Выдры, — ответил незнакомец, внимательно глядя на Дигахали.

— Знать выдра, — сказал охотник, не став распространяться о том, при каких обстоятельствах он выучил их язык. Он не любил об этом вспоминать. Тогда Дигахали оказался в плену у Выдр, и немало натерпелся, прежде чем смог себя выкупить. С тех пор куница шесть раз обновила свой мех, но кровоточащая рана в его сердце до сих пор не зарубцевалась и, временами давала о себе знать.

В плен он попал по глупости, умудрившись забрести в охотничьи угодья их племени. Оправданием, отчасти, может служить то, что он слишком торопился домой, спешив преподнести свадебные дары своей возлюбленной. Охотник очень долго не был дома, всё это время работал на белых людей. Такая жизнь ему не нравилась, но ради улыбки на лице любимой, можно было и потерпеть. Он прижимал к груди заветный свёрток с подарками и, не чуя ног, спешил в родное становище, когда внезапно оказался перед лицом четырёх мрачных воинов из племени Выдры. Дигахали знал неписанные законы детей леса и признал свою вину, надеясь отделаться тем, что предложил воинам в качестве компенсации весь свой запас стрел. То ли этого оказалось мало, то ли не в настроении были Выдры, но скрутили они его и приволокли на суд племени. Их шаман — злобный и кровожадный — дал понять, что когда-то пострадал от племени Куницы. Он тыкал в лицо охотнику своей левой рукой, на которой отсутствовала пара пальцев, и призывал соплеменников отомстить соответствующим образом.

На счастье Дигахали, вождь Выдр предпочёл не калечить пленного, а превратить его в раба. Трудиться пришлось много, но не это мучило его. Он не мог дать знать о себе красавице Авиосди, тогда пришлось бы объяснять, что он столько времени делает в враждебном племени, а признаться, в каком унизительном положении оказался, не было сил. Охотник мог бы выкупить себя и раньше, но красивые вещички, которые он нёс любимой, слишком приглянулись жёнам вождя, и забрать их просто так не было никакой возможности. Когда он вернулся, прижимая к груди заветный свёрток, его ненаглядная Оленёнок, уже нянчила малыша и не смела поднять на него глаза, будучи хозяйкой в типи совсем другого охотника.

— Моя знать выдра, — повторил он, заметив, что йонейга смотрят на него с недоверием.

— Хорошо. Меня зовут Манфред, — обладатель длинного ножа коснулся рукой груди и, слегка поклонился, не отрывая взгляда от Дигахали.

— Дигадога. — Он сразу понял, что эти люди не станут утруждать себя выращиванием зёрен, или выделкой кож. Перед ним стояли воины, не пытавшиеся это скрывать, а говоривший с Джисилбертом был полон силы и уверенности, что позволяло предположить его старшинство среди остальных. Двое других белых тоже были вооружены — один топором на длинной рукояти, а у другого был за спиной лук. Они не вмешивались в разговор и смотрели на охотника без всякого интереса.

Манфред вскинул брови, на мгновение задумался и спросил:

— Хорошо идёшь по следу?

Согласно обычаям детей леса, охотник избегал смотреть на незнакомых людей. Даже узнав имя одного из этих йонейга, он не изменил этому правилу. Но, последние слова старшего, заставили его повернуть голову и пристально вглядеться в этого странного белого.

— Ты знать много.

— Да, — согласился Манфред, — я много общался с детьми леса, но языка племени Выдры не знаю.

— Земли выдра ходить нет. Табу.

— Нам туда не надо. Двое из племени Выдры пойдут с нами, — сказал старший, наблюдая за реакцией охотника.

Дигахали остался невозмутим, лишь ноздри его крупного, похожего на клюв хищной птицы, носа дрогнули в знак презрения.

Манфред, казалось, остался доволен увиденным. Улыбнувшись, он сказал:

— Я знаю, что Выдры трусливы и любят нападать из засады, но они живут у самой границы дикого леса и хорошо знают его обитателей. Ты когда-нибудь бывал в диком лесу?

— Плохой место. Мы звать мёртвый лес. Охналухе.

— Разве мы похожи на безумцев? — Он по очереди посмотрел на своих спутников, потом на Джисилберта.