Карми. Часть 1

— Ночевать будем здесь, — распорядилась принцесса. — Это ведь подходящее место, я не ошибаюсь, Стенхе?

— Как тебе будет угодно, государыня, — поклонился Стенхе.

— Как угодно, государыня, — с полупоклоном сказал Пайра.

Он немедленно распорядился о разбивке лагеря, и пока слуги ставили шатры и разводили костры, Сава, присев на стул, смотрела вниз, туда, где более четырехсот лет назад ее предки утвердили свое право над Майяром.

— Рассказывай, — приказала она Стенхе, и тот, присев у ее ног, повел рассказ не с самого начала "Сказа о короле Нуверре", а с того момента, когда однажды после полудня король услышал разговор дозорных, стоявших как раз над кораблем короля. Они говорили, что видят много кораблей; по мере того, как корабли приближались и расстояние между ними увеличивалось, можно было различить десять или двенадцать или даже больше.

Услышав эти разговоры, король сошел на берег и поднялся к дозорным.

Король смотрел некоторое время и сказал:

"Нет сомнения в том, что приближается враг. Это паруса боевых кораблей".

Он повелел сразу же позвать своего трубача и трубить сбор всего войска на берегу. Когда все люди сошли с кораблей, король выступил вперед и сказал:

"Похоже на то, что нам, аоликану, еще раз придется потрудиться. Потому что нельзя сомневаться в том, что король Ольтари скоро пожалует сюда. Вы знаете, что большая часть нашего войска уплыла, а некоторые сейчас на юге, в Ктрогге. Только богам известно, что с ними сталось там на этот раз. Я полагаю, что если мы будем ждать здесь короля Ольтари, то, хотя у нас всегда были неравные силы, когда мы сражались с ним, на этот раз его превосходство будет бoльшим, чем когда-либо раньше. Давайте решим, окажем ли мы ему сопротивление или сойдем на берег и бросим корабли? Но мне кажется, что мы не стали друзьями тех, кто живет здесь, в Лоагне. Ясно, что, куда мы не пойдем, король Ольтари со своим войском будет нас преследовать, и весь народ примкнет к нему. Надо еще сказать, что захват этих кораблей стоил мне столько труда и тягот, что, если я потеряю их сейчас, то я едва ли снова смогу добыть корабли в Майяре, и тогда каждый пусть спасается сам. Я не хочу единовластно вести вас против превосходящей силы, если вы все считаете, что это бесполезно. Но я не побоюсь и не буду противиться, если предводители и воины сочтут, что стоит оказать сопротивление".

Когда король окончил свою речь, людям показалось, что они поняли его волю, и все решили, что лучше всего согласиться с тем, что, как они видели, было его волей. Они понимали, что надежда на победу невелика. Но почти все сразу сказали, что хотят сражаться, а не обращаться в бегство, не испробовав своих сил. Они сказали, что это все равно: они и раньше много раз сражались против превосходящих сил и все-таки одерживали победу.

Аоликану вначале приходилось плохо. Большой корабль короля Нуверре оказался зажат кораблями короля Ольтари. Тут король Нуверре спрыгнул в лодку и с ним еще один человек, и стал грести к кораблю Кайрэ, королевского сына. Король крикнул им, что они действуют скверно и несмело, и велел им грести вокруг Большого корабля и подойти там, где перед суда поменьше, и попытаться справиться с ними. Король плыл на лодке между кораблями и воодушевлял своих людей, говорил им, куда им направиться. И аоликану вдохновили слова короля, они наступали смело и сражались храбро. Но и противники их действовали не хуже. И та, и другая сторона пускала в ход все свое оружие.

Тогда король стал грести обратно к своему кораблю, и стрела вонзилась в нос лодки через голову короля, а другая в борт — у самых его ног. Король сидел и не дрогнул. А сопровождающий его человек сказал:

"Опасный выстрел, государь!"

На что король ответил спокойно:

"Так близко, как боги пожелают".

Тут король увидел, что удары оружия и камни так густо сыпались на Большой корабль, что ему не взобраться на него, и он стал грести прочь и к берегу.

— ...Стенхе, — сказала принцесса, удивив подходящего к ним Пайру. — Пока хватит, помолчи. Нарисуй-ка, как это было.

И Стенхе, взяв в руки лапару, нарисовал ею на песке очертания бухты и положение Большого корабля и четырнадцати кораблей росфэрнов, окруживших его, и стоящие чуть поодаль корабль Кайрэ, королевского сына, и тринадцать кораблей аоликану, и тридцать кораблей росфэрнов. Указывая лапарой, Стенхе показал, как устремились в бой корабли аоликану против кораблей росфэрнов, и как они стали захватывать один кораблю за другим, и как росфэрны прыгали за борт.

Аоликану высадились на берег и встречали там росфэрнов, которые пытались выплыть на берег. Также они плавали на лодках и убивали пытавшихся спастись вплавь...

— Как считает большинство летописцев, погибло не меньше восемнадцати сотен человек, — поведал Стенхе, в точности следуя "Сказу о короле Нуверре". В присутствии Пайры он не решился, как делал обыкновенно, вставить свои комментарии. Так, по его мнению, число погибших было явно завышено.

Поэтому он сразу перешел к речи, произнесенной королем Нуверре на следующий день.

"Самих богов мы должны благодарить за победу, — сказал король, — ибо в этой битве еще яснее, чем раньше, они явили нам свою мощь и силу. В ответ мы должны воздать подобающую им благодарность и причитающееся им вознаграждение. Мы должны также похоронить все мертвые тела, которые нам удастся найти; я возлагаю на всех моих людей обязанность искать тела вдоль берега, прилагая к этому все усилия. Те, кто будет делать так, получат благодарность богов, и, кроме того, им достанется добыча, потому что на всех было что-нибудь ценное, а на некоторых много. Я полагаю, что теперь власть в стране принадлежит нам, буду ли я хорошо управлять ею или плохо. И божья воля, чтобы мы были теперь миролюбивы и справедливы. Вам, моим людям, я хочу сказать: боги да возблагодарят вас за то, что вы так преданно следовали за мной. Я тоже отблагодарю вас всеми средствами, которые есть в моем распоряжении. Хорошо знать, что владения и добро, которое принадлежало этим богачам, лежащим здесь на берегу, получите вы, и вдобавок лучших невест, какие есть в стране, и те звания, какие вы захотите иметь. Потому что вы приобрели многое в этой битве, но вы приобрели и завистников, их мы должны беречься, а боги да берегут нас всех!"

По неписаной традиции рассказчики обычно заканчивали сказание на этом, но Сава сказала:

— Говори дальше, Стенхе.

И Стенхе рассказывал, как аоликану и местные жители находили в море мертвых и хоронили, и как нашли тело короля Ольтари. Его легко можно было узнать, лицо его не изменилось, румянец не сошел со щек, и оно не окоченело.

Был приготовлен гроб. Но прежде, чем тело короля было завернуто в саван, те, кто раньше знали его, стали подходить к гробу и опознавать его, чтобы потом свидетельствовать о его смерти, если бы жители Нарома стали утверждать, что король Ольтари жив, и подняли восстание.

Тело короля Ольтари обрядили к погребению, и он был похоронах в храме Тварно вне алтаря перед каменной стеной в южном приделе. Прежде, чем тело было положено в гробницу, король Нуверре призвал людей посмотреть на него, чтобы они потом не говорили, что этот самый Ольтари сражался против него позднее. Многие подходили и смотрели на тело, и многие отходили, плача.

Над могилой было сказано много красивых речей. Король тоже произнес длинную речь:

"Мы стоим здесь над могилой достойного человека, которого любили друзья и родичи, хотя нам с ним, двоим родичам, не суждено было жить в согласии. Он был суров ко мне и моим людям. Но боги да простят ему теперь все дурное, в чем он виноват, ибо он был хорошим правителем во многом и украшен родством с королями".

Король Ольтари был человеком простым в обращении и веселым. Как и многие мужи в молодости, он любил вино и женщин, был охотником до игр и был не прочь показать свое превосходство перед другими в ловкости. Он был очень силен, щедр, красноречив, умел повелевать, отлично владел оружием и любил нарядно одеваться. Он был высок ростом, крепок, тонок в поясе, ладен. Лицо у него было красивое, но у него был несколько неприятный рот.

У короля Ольтари было много друзей, и его любил народ в стране. Более всего его поддерживали жители Нарома. Его настолько любили, что, как бы ни было опасно следовать за ним, пока он жил, у него никогда не было недостатка в приверженцах. И впоследствии оказалось, что тем, кто выдавал себя за его сыновей, легко было набирать людей...

Стенхе подумал, стоит ли продолжать дальше. О бухте Домети сказание больше не упоминало.

— Хватит, Стенхе, — сказала Сава, угадав его колебания, а Пайра подарил хокарэму за рассказанную повесть перстень со своей руки.

Солнце уже закатилось и теперь быстро темнело. Сава в сопровождении Пайры и хокарэмов вернулась к кострам.

— Много ли я ошибок сделала за сегодняшний день? — спросила Сава Стенхе, когда они остались наедине.

— Мало, — госпожа, — ответил тот. — Я бы даже сказал, ни одной, но ты ведь немедленно загордишься, и завтра будет день сплошных ошибок.

— Я постараюсь, чтобы их больше не было.

— Будут, — усмехнулся Стенхе. — К примеру, вот первая.

Сава посмотрела на свой только что снятый сапожок.

— В чем дело, Стенхе?

— Майярские дамы сами не разуваются и не раздеваются. Им помогают камеристки.

— Да им без посторонней помощи ни одеться, ни раздеться, — возразила Сава. — А мне-то что?

— Не положено, сколько тебе говорить.

Сава пожала плечами:

— Ну тогда позови ко мне Лавими. А сам иди-ка подальше, надоел!

Назавтра, после молитвы в часовне, караван двинулся вперед. В Лоагне Сава настояла на посещении могилы короля Ольтари. Здесь Стенхе рассказал коротко о деяниях покойного короля; Сава, склонив голову, выслушала, а потом ее караван погрузился на речные ладьи и направился вверх по реке в Гертвир.

Водное путешествие по Майяру Саве больше понравилось, чем сухопутное. Последнее время, когда они вступили в богатые, сильно заселенные области, ей пришлось оставить привычку ездить верхом. Людские взгляды были невыносимыми; от них не скрывала даже густая вуаль. Саве пришлось забраться в тряскую повозку и сидеть там в духоте и неудобстве.

На ладье же она могла позволить себе сидеть на носу смотреть вперед и распевать песни за компанию с Маву.

Так они и прибыли в город Гертвир, где ей предстояло войти в состав Высочайшего Союза.

Гертвир встретил сургарскую принцессу оживлением. Толпы людей стекались по улицам к месту, где должны были проехать повозки ее каравана. Самой принцессы, разумеется, они не увидели — она пряталась за пологом в повозке, зато горожане вволю рассматривали всадников, сопровождающих принцессу. Помимо людей Пайры и сургарской свиты по дороге от пристани присоединились несколько знатных господ, большей частью сыновья майярских аристократов со своими отрядами, все расфранченные по-праздничному, нарядные, веселые — как и надлежит быть в сопровождении молодой дамы.

Маву для такого случая тоже принарядился, начистил до невероятного блеска свои короткие сапожки, надел щегольской узорчатый пояс, волосы тщательно расчесал щеткой, смоченной соком дерева рантал, чтобы волосы блестели и отливали под лучами солнца медью.

Стенхе суетное франтовство не признавал, но одежду почистил, а также заставил на ней сиять все пряжки и пряжечки, так что в сравнении с Маву неряхой не выглядел.

А в повозке Савы шли последние приготовления. Дорожное платье она сменила уже на нарядное; теперь камеристка, осторожно пробираясь вокруг разложенного подола, помогала Саве укладывать волосы.

Когда до замка Орвит-Пайер, где Саве предстояло жить в Гертвире, осталось несколько минут езды, произошло несчастье — Сава обнаружила, что сломала ноготь.

— Дьявольщина! — прошипела она, торопливо обкусывая его. Опиливать, придавая ногтю благородную овальную форму, уже не было времени.

Такая мелочь, как сломанный ноготь, может сильно испортить настроение. В Савитри Сава не обращала внимания на форму ногтей, нетерпеливо обкусывая, когда они начинали мешать ей, однако путешествия по Майяру в закрытой повозке Сава от нечего делать усердно полировала ногти, берегла, следила за ними... Обидно же, господа!

И едва она ступила на мощеный двор замка Пайер, ноготь стал мешать ей, цепляясь заусенцами за ткань.

Стенхе глянул на нее с тревогой. Сава поймала его взгляд и решительно сломала второй ноготь, на мизинце. Это, как ни странно, успокоило ее.

— Хороший у тебя замок, — благожелательно заметила она Пайре, и его многочисленные тетушки, старые и молодые, заулыбались шире — принцесса была вовсе не в гневе.

Глава 9

В Гертвире Сава захотела посмотреть город. Пайра показал ей улицы города с высоты стен замка Пайер, но Саве было мало этого.

— Я в самом городе хочу побывать, — сказала она Стенхе.

— Это не так просто устроить, — возразил Стенхе. — Тут нужна помощь Пайры.

— Я попрошу его.

— Разве он согласится?

После недолгого колебания Пайра согласился — предварительно посоветовавшись с Мангурре. Было объявлено, что принцесса устала с дороги и чувствует себя больной. В покоях, отведенных принцессе, воцарилась тишина, окна занавесили, создав в опочивальне густой сумрак, а в спрятанной под балдахином постели устроилась в принцессиной сорочке камеристка.

Сама же Сава в платье камеристки и в сопровождении Стенхе и Мангурре, переодетых горожанами, вышла в город. Гертвир совсем не был похож на Тавин. Улочки тесные и очень грязные. Стенхе, велев обуться в деревянные башмаки, оказался прав — ручьи помоев превращали улицы в болото.

— Не ходи под окнами, — предостерег Стенхе. — Иди по середине улицы. Не ровен час, какая-нибудь хозяйка выльет ведро. Правда, полагается делать это ночью, но всякое может случиться. И когда на тебя выльют ушат какой-нибудь дряни, ведь не будет утешать мысль, что твой обидчик нарушил закон.

Не понравился Саве грязный и тесный Гертвир. Более же всего ее поразило то, что в каждом квартале города есть виселица, или позорный столб, или и то, и другое вместе. Года не проходит, чтобы правосудие высоких властей не отправило в мир иной около сотни воров, бродяг, других преступников самых разных рангов. Конечно, в годы эпидемий, когда стихия берет на себя роль палача, эшафоты теряют значительное число своих жертв, зато во времена смут и мятежей это сокращение с лихвой покрывается.

В Майяре виселицы строятся добротно, на десятилетия, даже на века: в квартале Льеторвир виселица простояла два века, пока за ветхостью не было решено поставить новую.

Вешают не только живых, но и мертвых. Так, например, повесили одного добропорядочного торговца преклонных лет. Его преступление и состояло в том, что он "сам себя повесил и задушил".

А вот если бедняга повинен в заговоре против короля, виселицы уже недостаточно: осужденного, привязанного к лошади, волокут по улицам. Лошадь скачет галопом, и к тому времени, когда смертника притащат к эшафоту, жизнь едва теплится в нем.

Фальшивомонетчиков варят заживо. Чеканить деньги — это важнейшая привилегия короля и высочайших принцев, поэтому неудивительно, что такое преступление наказывается жестоко. Смерть превращается в мучительную и продолжительную пытку.