Агриане, потрясая длинными ромфайями, врубились в ряды илотов, как волки в собачью свору. И у тех и у других клыки и когти имеются и облик схож, да вот что-то псы заскулили, хвосты поджали...
— О дисе, Кандаоне!
— Павсаний, прикрой!
Полемарх повернулся вправо и отточенным движением вогнал копьё в незащищённый живот набегавшего фракийца. Наконечник вышел из спины на две длины ладони.
— А-а-а, улке мука! — фракиец и не думал умирать.
Полемарх легко отбил длинный слабоизогнутый вперёд клинок, и хотел выдернуть копьё из тела мёртвого фракийца, но "покойник", бешено вращая глазами, вцепился в древко и, надеваясь на него, подтягивался к Агесилаю. В его рыке уже не осталось ничего людского.
— Да умри же ты! — Агесилай потерял хладнокровие, ударив фракийца по лицу краем щита.
Взгляд того сразу погас и он обмяк, но полемарх, открывшись на мгновение для напиравшего с фронта македонянина, вдруг ощутил острую боль в боку.
— Эх... — взмахнув тяжёлым гоплоном, как дискобол, полемарх отбросил врага.
Край щита переломил кизиловое древко копья, торчавшего в пояснице, как раз в стыке между половинками кованного мускульного панциря. Огненный цветок распустился перед глазами. Полемарх отшатнулся, спасаясь от его обжигающих лепестков.
— Павсаний... — Агесилай осёкся.
Царский советник лежал лицом вниз. Враги усилили натиск. Перед глазами все плыло, рана горела. Полемарх взмахнул голой рукой, не видя, что копья в ней нет, оно осталось в теле злого фракийца. Он уже не чувствовал, ни рук, ни ног, вообще ничего...
Вражеский воин сделал шаг вперёд, толкнул полемарха щитом и, переступив через его труп, ударил копьём следующего спартанца.
"Красные плащи", так и не ставшие сверхчеловеками за годы аскезы, самоистязания и воинских упражнений, попали в клещи и гибли один за другим. Что же, все зря?
Не зря. Перемалываемые в сжимающихся тисках, спартанцы дрались так, словно само право на существование их города отстаивалось в этом бою. Им некуда отступать, за спиной море, врагов очень много и они теснят. Неся потери. Большие потери.
— Ну же! — кричал Гелланик, работая копьём, — осталось немного! Навались!
Навалились.
— Дайте им ещё! — ревел Тимандр.
Дали ещё.
— Агесилай! Агесилай мёртв!
Все, сейчас побегут.
Как бы не так!
— Эниалий! Тебе эта жертва!
Копья давно почти все переломаны, пляшут клинки.
— Ах ты тварь! — Тимандр швырнул в лицо спартанцу обломок своего меча, схватил его за щит, рванул на себя и боднул гребнем шлема прямо в лицо. А в следующее мгновение правое плечо обожгло льдом.
Стратег отшатнулся, укрылся за щитом, отразив пару ударов, нырнул вниз, подхватив первое, что в руку попалось, обломок копья, и, не обращая внимания на рану, вновь утонул в схватке.
Спартанцы умирали, но не сдавались, таща за собой в Аид десятки македонян, но те, ослепнув от ярости, не видели потерь и бились отчаянно, наказав сами себе непременно укрыть землю ковром из красных плащей.
Правая рука онемела, Тимандр почти не чувствовал её и вынужден был отойти с первой линии. Он выбрался на небольшой бугор, позволивший ему осмотреть поле боя, и первым увидел конную лаву, переваливающую через холмы.
Менон. Явился, наконец-то, бездельник, к самому концу. Не слишком торопился, мы пёхом быстрее управились. А скажет потом, что именно он решил всё дело. Тимандр поморщился, зажимая рану. Щит он опустил и прислонил к ноге.
Пора заканчивать. Стратег набрал в лёгкие побольше воздуха и заорал:
— Гелланик! Явились фессалийцы! Давай отойдём, пусть закончат! — перевёл дух и уже гораздо тише добавил, — хватит губить воинов зазря, нужно просто стоптать лаконских собак копытами.
Гелланик услышал, по рядам гипаспистов прокатилась команда отхода. Щитоносцы отхлынули, у спартанцев уже не осталось сил, подобно бойцовым псам вцепиться зубами, и в смерти не отпуская врага.
— Ну, сдохните, твари, — оскалился стратег.
Фессалийцы летели клином. А может своим любимым ромбом, отсюда не разобрать. Вот только как-то странно... Зачем взяли так круто вправо? Куда они?
— Куда ты прёшь, придурок?!
От первого жеребца Тимандр увернулся, но в следующий миг что-то со страшной силой толкнуло стратега в спину и вышибло из него жизнь.
Конница врезалась в ряды гипаспистов, как тяжёлый таран.
— Менон, предатель... — процедил Гелланик.
Он понял все и бросился в свою последнюю атаку, намереваясь подороже продать жизнь.
А над кровавым полем плыл в полуденном мареве торжествующий клич:
— Фессалия!
* * *
Наибольшего успеха на поле у западного устья Врат достигли Антипатр и Мелеагр. Перед ними стояли слабейшие отряды союзников: фокейцы, локры, аркадцы.
Регент, как издревле заведено у македонской знати, не отсиживался позади войск на высоком холме, взирая на битву, а самолично шёл в бой и ничего, что стукнуло уже шестьдесят три года, навыков не убыло, как раз наоборот. Вот сила в руках уже не та, но педзетайрам вовсе не она нужна в первую очередь, а холодная голова[21]. Мышцы же и на смертном одре будут помнить, как нужно колоть сариссой.
[21] Это действительно так. В конце похода Александра самое боеспособное подразделение его армии, "Серебряные щиты", состояло из ветеранов, многим из которых было шестьдесят лет.
Кратер на правом фланге стоял, как скала, и даже мало-помалу начал теснить этолийцев. Мелеагр выдвинулся вперёд на дюжину шагов и, не желая обнажать свой правый фланг, заворачивал всю линию посолонь, попутно разрезая фалангу союзников в стыке локров и фокейцев. Последним доставалось особенно: спереди их со страшной силой теснил Антипатр, почти оторвавшийся от остальных своих войск, а в тыл прорвались гетайры и учинили там настоящую резню. Фокейцы балансировали на зыбкой грани между, ещё беспокойством и уже паникой, строй их трещал по швам, глаза воинов метались, отчего продвижение македонян превращалось в лёгкую прогулку.
Атаку Ликурга Антипатр со своего места видеть не мог, но улавливая чутким ухом, тончайшие нотки перемен в, казалось, хаотичной какофонии, звучавшей над полем боя, заподозрил, что на левом фланге происходит что-то неладное.
Спустя короткое время торжествующие вопли раздались за спиной пятящихся фокейцев, и по их рядам прокатилось:
— Вперёд, вперёд! Навались!
Действительно, навалились. Регент, хоть и не в первой шеренге стоял, почти сразу ощутил возросшее давление. Откуда силы взялись? Полководец в строю, конечно, способствует повышению боевого духа, но требуется срочно прояснить обстановку.
Антипатр покинул строй, в сопровождении телохранителей, ему подвели коня.
Эвмен с тремя десятками продромов-разведчиков, последним македонским резервом, держался позади фаланги. При нём вестовые, гипареты, сигнальщики, а так же слуги стратегов. Небоеспособный люд. Кардиец, восседавший, посреди всей этой пестроты, на серой кобыле, облачённый в мускульный панцирь и беотийский шлем с широкими, согнутыми в складки полями, с мечом на перевязи, выглядел довольно странно, особенно, если не забывать о его должности.
Архиграмматик был мрачен и тем самым подстегнул худшие опасения Антипатра.
— Ну что? — ещё издали крикнул регент, понукая коня пятками.
— Не знаю, — ответил кардиец, — гетайры напылили, ничего не разобрать. Послал разведчика. Вот, жду. Что-то там нехорошее творится. Хоть сам поезжай.
Антипатр хмыкнул, но обстановка к шуткам не располагала и он не стал развивать тему "писаря в разведке".
— У Кратера что?
— Там все неплохо, стоит Кратер, хотя против него, судя по всему, силы тяжкие. А Мелеагр так прямо и давит в центре.
— То я и сам вижу, побольше тебя, локтем его таксиса касался, можешь не рассказывать мне.
Эвмен не ответил, прикрывая глаза от солнца ладонью, щурясь, в том числе и от пыли, что плотной занавесью разделила сражающихся, он пытался разобрать в мелькании размытых теней, хоть что-нибудь. Расшифровать, кажущееся беспорядочным, движение.
— Смотрите! — один из воинов указал рукой куда-то назад.
Все оглянулись: два всадника мчались со стороны западной оконечности Малидского залива. Подлетели, осадили коней. Один, не удержавшись, рухнул на землю: на спине колотая рана.
— Откуда вы? — почернел лицом Антипатр, уже догадываясь, каким будет ответ.
— Мы разбиты, — выдохнул второй гонец, фракиец, бледный, как мел, — фессалийцы... Менон... предал...
Антипатр застонал.
— А Гелланик?
— Убит... Войско рассеяно...
Они ещё не успели толком осознать эту страшную весть, как из серо-бурого, нежелающего оседать облака, появился разведчик. Он мчался, приникнув к шее коня, и отчаянно стегал его плетью.
— Афиняне!..
Вроде не своими ногами бежал, а воздух ртом хватает, как рыба на берегу.
— Что? — нетерпеливо рявкнул Антипатр.
— Афиняне... прорвались...
— Где? — коротко спросил Эвмен, опередив регента, — как это случилось?
Разведчик покачал головой, сглотнул.
— Не... Не знаю... Наши бе... бегут...
— Вот пёсьи дети! — воскликнул Антипатр. Не понятно, кого имел в виду, — "бегуны", за мной!
— Куда ты?
— Разберусь на месте. Остановлю!
— Опасно! Позволь мне!
— Ты — здесь! — отрезал регент и исчез в пыли. Тридцать продромов последовали за ним.
Эвмен остался один. Как часто случается в подобных ситуациях, чувство времени отказало ему. Сколько его утекло, как песок сквозь пальцы, прежде чем обстановка стала проясняться? Любитель точности во всём, не только в составляемых текстах, кардиец имел наметанный глаз и легко мог свериться по солнцу, но сейчас он забыл обо всём, страстно желая лишь одного: пусть эта проклятая пыль уже опустится. А та сопротивлялась: утренний бриз сошёл на нет, сдавшись на милость победителя — полуденного безветренного зноя.
Творилось что-то очень плохое, фаланга в центре пятилась назад. Эллины ввели в бой новые силы? Это уже очевидно, но в каком месте и как много? Правый фланг просматривается лучше, хотя и там напылили тысячи ног. А с левым совсем все плохо.
Так сколько же времени прошло? пёс его разберёт. Грохот битвы на левом фланге докатился уже до того самого места, откуда таксис Асандра двинулся в атаку. Давят афиняне, мы отступаем.
Нет, прав разведчик, не отступаем — хуже. Эвмен различил, наконец, бегущих, побросавших оружие людей. Уж точно не афиняне, те бы в другую сторону бежали. За спасающимися мчались всадники-продромы. Чужие.
Боги, где Антипатр?! Ведь в самое пекло бросился старик!
Нужно срочно спасать ситуацию. Как? Быстро, вот как, без разговоров и душевных метаний.
Сжав зубы, кардиец ударил пятками лошадь и помчался к, медленно пятящимся, педзетайрам.
— Развернуть строй противосолонь! — Эвмен скакал вдоль тыла фаланги, — развернуть строй!
Его не слышали, может, не понимали, а может (скорее всего) — не желали подчиняться приказу, отданному не понятно кем.
Кардиец спрыгнул с лошади, выхватил меч и бросился прямо в гущу сражения, проталкиваясь между рядами воинов, раздражённо огрызавшихся и бранивших писаря на чём свет стоит. Эвмен пробился почти на самый передний край, где шла жестокая сеча, и заорал в ухо одному из лохагов:
— Слева обходят, развернуть строй противосолонь и отойти на стадию!
— Чей приказ?! — не отрывая взгляда от напиравших фокейцев, крикнул лохаг.
— Антипатра! Он возглавляет отход наших! Теснят наших афиняне!
Кардиец импровизировал, прежде ему никогда не приходилось руководить сражением, да и вообще, командовать воинами, но сейчас в его голове складывалась отчётливая картина битвы. Что не смог увидеть, домыслил по косвенным признакам. Нужно организованно отходить на юго-запад, держа фронт против прорвавшихся афинян. Левый фланг, похоже, не спасти. А там регент... Но не о нём сейчас думал Эвмен, а о войске, большую часть которого ещё можно вытащить из этой бойни.
— Выполняй! — проорал он в ухо лохагу, — я к Мелеагру!
Однако добраться до Мелеагра кардиец так и не смог: тот сильно оторвался от своих, азартно преследуя побежавших аркадцев и локров, и открыл брешь, в которую незамедлительно хлынули недобитые фокейцы и ещё какие-то воины. Афиняне? Как они тут? Откуда?
Ификратиды Ликурга, стремительно перемещаясь по полю боя, казалось, были уже всюду. Они отсекли таксис Мелеагра от остальных и уже окружали его.
Кардиец бежал по тылам, которые стремительно растворялись в бурлящей кровавой пене. Его заметили. Худощавый воин метнул дротик, Эвмен увернулся. Афинянин бросился к нему, потрясая копьём. Кардиец легко уклонился от смертоносного жала, перехватил древко рукой. Выпад, противник закрылся пельтой от меча, но клинок-обманщик, не желая встречаться с лозой, на противоходе подсёк воину сухожилия в коленном сгибе. Эвмен толкнул раненого ладонью в грудь, проскользнул в пируэте, уходя от копий ещё двух проворных вчерашних гончаров. Короткие точные взмахи клинка и горшки лепить в Афинах придётся кому-то другому. Впрочем, здесь недостачи не будет, вон сколько их... Видели бы сейчас царского писаря эти надменные князья, только вчера сменившие овчинные безрукавки македонских пастухов на расшитые хитоны. Писарь, да. Папирусомаратель. А вот Филипп бы не удивился, опознав в ловком и умелом панкратиасте своего секретаря. Он, Филипп, многое знал, о служивших ему людях. Может, даже больше, чем они сами. Это ведь он первым вручил писарю панцирь и шлем, перед походом на Элладу. Все тогда смеялись...
Эвмен замешкался. Мелеагр окружён, куда бежать? Вперёд, к Кратеру? Или назад? Кратер имеет больше шансов прорваться, но отход следует начинать прямо сейчас, промедление смерти подобно.
Эвмен оглянулся: за спиной никакого строя, свалка, повсюду мелькают плетёные щиты.
Кратер. Предупредить Кратера. Сражение проиграно.
Эвмен бросился бежать.
Андроклид вновь шёл в первом ряду, подхватив сариссу из рук павшего товарища. Он, конечно, понятия не имел, что творится вокруг, но нутром чуял — в сражении наступил перелом. И явно не в пользу союзников: строй этолийцев трещал по швам, прогибаясь под напором македонской фаланги. Продвижение вперёд заметно усилилось. Ряды этолийцев смешались, а воины Кратера сохранили порядок и теперь их глаза горели, предвкушая восторг резни показавшего спину врага. Ну, ещё не показал, но скоро уже. Совсем скоро...
"Пешие друзья" рвались вперёд, но их командир сохранял трезвость, не позволял себе без памяти погрузиться в танец смерти. Он не видел, что твориться на левом краю своего монолита, но чувство, более надёжное, чем зрение, подсказывало ему:
"Не торопись!"
— А ну пыл умерить! Кто вырвется вперёд, накажу! Ровнее строй!
— Сейчас, сейчас драпанут, — в возбуждении приговаривал Неандр, работавший слева от таксиарха, — навались, ребята!
— Сохранять спокойствие! — скосил глаза на торопыгу Кратер.
Неандр заткнулся, но губы всё равно шевелились:
