| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Потом, как ни в чем не бывало, щелкнула по носу бронзового павлина, стоящего на похожем столике рядом, и неспешно направилась в противоположном от меня направлении — догонять группу.
Еще толком не разобравшись в ситуации, я, недолго думая, перепрыгнул через стойку, схватил злосчастное яблоко со столика и запихнул его в карман брюк. Не убудет. Наспех разложив оставшиеся муляжи на подносе так, чтобы не было заметно пропажи, я сиганул обратно.
И...
...чуть не врезался носом в пожилую женщину-экскурсовода, заводившую в зал сдержанно гомонящую группу иностранцев.
— Извините, — буркнул я, не поднимая головы, и крабом стал процарапываться среди импортных брюх, животиков и талий, — I'm so sorry... I'm so clumsy... I`ve no excuse...Fucking bunch of fatties...[1]
Последнее, надеюсь, не очень громко.
Но какова Галина!
* * *
— Вах! Какой джиги-ит. Вах! Савсэм маладэ-эц! Вах!
С каждым "Вах!" пол павильона ухает куда-то вниз, на миг замирает и несется мне на встречу. Но огромные лапы очередной раз подхватывают под мышки мое хлипкое тельце и как перышко снова забрасывают его к потолку.
— Вах!
Прорвавшись через лабиринт тучных иностранцев, я метнулся было в следующее помещение, но тут же со всего размаху врезался в необъятную массу гигантского грузина, загораживающего практически все пространство. Не успел я опомниться, как немедленно был подхвачен на руки и мне стали делать "Вах!".
— Вах! Мак-кхеркхеббулоба бавшви! Вах!
Я подозревал, что вместо чадометания, видному представителю славного кавказского народа достаточно было просто несколько раз присесть, успокаивая неприятные ощущения внизу живота, куда и пришлась моя голова при встрече.
Но не тот темперамент! Из любой неприятности могут сделать праздник. До чего ж замечательные люди.
Ик! Когда ж он устанет?
— Вах!
— Генацвале! Эй, генацвале! Ик!
— Уф-ф, дагк-кхлили...
Меня возвращают на землю.
— Ты куда бэжишь, бавшви? Зачэм бэжишь? Э?
Грузин все-таки уселся на корточки и дружелюбно потрясывает меня за бока. От его "нежностей" моя голова болтается из стороны в сторону как груша и норовит совсем оторваться от своего черенка.
— Я н-не знаю...н-не хотел..., — мямлю я, пытаясь осторожно освободиться от беспокойных объятий, и постепенно закипаю, — я ж не знал, что у вас в Грузии все такие мелкие!
— Ахк-га-га-га-га! Ахк...маладэц! — дядька нисколько не обижается и грохочет на весь зал, смеясь раскатистыми басами, — Ахк-харамзада!
— Простите...
— Ахк...чэртонок, рассмешил. Ну, рассмешил!
Тайком ощупываю яблоко в кармане. Не раздавил этот Минотавр? Да, вроде нет...
— Пайдём! Паёдем со мной! Обэд будэм. Угощу обэд. Что нравытца, всо будэм.
— Извини, генацвале, нельзя обед без вина. А мне... никак. Понимаешь? Нельзя! В завязке я. Бросил...
— Ахк-га-га-га-га!
Блин, да у него сейчас удар будет. Грузин хохочет всем телом, от макушки до кончиков ног. Сотрясается могучим студнем и хлопает гигантскими лапами по своим столбообразным ляжкам. Вот же природа не поскупилась!
— Слушай...Ахк...Послушай, малчик...Фу-ух...Нэ хочешь обэд...Смотри...Вот, смотри, что у мэня...
Он суетливо роется в бездонных карманах штанов и вдруг извлекает на свет бронзовую звездочку, покрытую легкой благородной патиной.
— На, дорогой. Держи! На память. Подарок от старого Гиорги! Держи!
Я кручу в руках темно-коричневый кусочек чеканки в форме семиконечной звезды размером с мою ладонь. В ее центре — всадник с копьем и развевающимся плащом за спиной. Неизвестный талантливый мастер проделал невероятно тонкую работу: конь выполнен из белого блестящего метала, а его копыта, копье всадника и звезды за его спиной — из желтой латуни. Сам всадник — из ярко-красного сплава непонятной мне природы. И все это в таких тонких и подробных деталях, что угадываются даже морщины на микроскопическом лице героя. Острые лучи звездочки покрыты замысловатой вязью.
Я поднял глаза.
— Это же старинная вещь.
— Вах!
Опять "Вах!"?
— Нэ пэрэжевай, дарагой. Ат всэго сэрдца подарок! Был вещь у старого Дадиани, стал у малэнького...мм...
— ... Вити-ани..., — задумчиво произношу я и опускаю звездочку в нагрудный карман, — Мадлобт, пативцемуле...Спасибо...
Ну, ничего себе, широта души!
[1] Извините...Я такой неуклюжий...Мне нет прощения...Чертовы толстяки...
Глава 18
Не пелось мне чего-то.
Фан-группа, жаждущая очередной раз услышать полюбившийся хит, еще немного поклянчила и безнадежно махнула рукой. Готовились к пешему переходу. Какие тут песни!
Что-то подтягивали, утряхивали, кто-то из девчонок надевал легкие вязаные носочки из шерсти, кто-то вообще порывался пройти весь маршрут босиком. Его сначала отговаривали, крутя пальцем у виска, потом надавали тумаков и заставили надеть кеды. Я понял, что парень просто прикалывался, оттягивая на себя девчачье внимание.
Развлекались. Тем не менее, веселье не распространялось дальше неоговоренных рамок, чувствовалась серьезность и собранность группы. Все говорили, что "десятка это фигня", "прогулка часа на три", "рейд по колхозным задворкам", однако, слова словами, а дело спорилось.
Выдвинулись цепочкой. Впереди инструктор, темноволосый мальчишка по имени Рустам с картами в планшете, стайка девчонок. Сзади все мальчишки. Я порывался встать последним, но меня мягонько перепихнули в центр. Торг был неуместен. Единственно, чего я добился — идти впереди Родиона. По большому счету, я только ради общения с ним и пошел в поход.
А оно смотри, как получается! Время от времени я оглаживал круглый предмет в кармане своих штанов. Загадка, что называется "жгла мне ляжку". Что выходит — Галина клептоман? Напрашивалось само собой. Почему не может быть скрытых пороков у пламенных комсомолок? Спортсменок, красавиц, и просто...симпатичных в смеющемся состоянии девушек.
А зачем тогда этот клептоман с крепкими ножками ползал по камням под мостом и что-то там махинировал с непонятным пакетом, светя незагорелой задницей перед малолетками? Очередной приступ порочной болезни? Не смешно. Может быть, подсказка у меня в кармане? Я очередной раз пощупал муляж в кармане. Картон слегка продавливался под пальцами. Ну, ничего, волшебное яблочко, дай время, я тебя раскурочу...
Мы шагаем мимо персиковых садов, стройных рядов виноградных шпалер и миндальных плантаций. Воздух струится от жары. Одуряюще пахнет горячей землей, пыльной сухой травой и усталой зеленью, уже предчувствующей свое осеннее увядание. А еще иногда ветерок приносит запах моря, соли. Или винограда, вон студенты копошатся между контейнерами для сбора благородной культуры. Ха! Кидаются друг в друга гроздями, дурачки. Машут нам рукой. Мы шумим и машем в ответ.
Доброжелательность — вот, что бросается в глаза в этом чудесном мире. В мире моего детства...
Да, оказывается, здесь тоже убивают. А до последней войны вообще рукой подать, какие-то три десятка лет. Вон, валяется в пыли ржавое железо осколков. Его здесь полно. Но, и тогда, и сейчас зло здесь, как бы чужое. Оно родом не отсюда, инородное тело в здоровом организме. Пуля, застрявшая в мягких тканях, но так и не сумевшая раздробить позвоночник. Тот самый хребет, на котором и держится вот эта самая доброжелательность, эти наши пацанские правила "не бить лежачего", "слабого не трогай", "девчонок надо защищать".
Вы думаете, там, на Коммунарке меня стали бы лупить всей толпой? Меня, первоклашку. Ошибаетесь! Это в наши дни такое возможно повсеместно. Стаей на одного, сами отчаянно труся. И чем страшнее, тем больше и озлобленнее стая. А тогда возле кладбища на меня просто натаскивали молодняк, хулиганского юнгу, который не страдает особым пиететом к английскому языку. И все избиение окончилось бы моим расквашенным носом. Так, чтобы юшка потекла — знак окончания драки. Финальный свисток поединка...
Вдоль цепочки, двигаясь задом короткими шажками так, чтобы дождаться хвоста колоны, просеменила на носочках Галина Анатольевна. Загадочка моя. Оценивает темп. Развернулась и легко побежала вперед. Отличная подготовка!
В голове колонны ускорили шаг. А! Это ведь меня оценивали. Мои ходовые качества. Да у меня все путем! Надо быстрее? Пожал-ста!
Мы приближаемся к живописным холмам массива Кара-Тау. "Каг-га-Тау", по версии сумасшедшего музейного алхимика. Я слышу в цепочке смешки и похрюкивания — не один я вспомнил.
Выцветшая трава, белесые ребра скал на склонах балок, карликовые деревца и зеленые пятна колючих лесов на вершинах Керменчика и Таш-Кобана. Места хоть и не дикие, но и не "колхозные задворки". Красота!
Привал. Все опускаются на траву, не снимая рюкзаков. Вытягивают ноги.
— Слушай, Родик, — говорю я, полуобернувшись назад, — а у бати твоего утряслось на службе? Ты говорил там, комиссии всякие, проверки...
Родион делает круглые заговорщицкие глаза.
— Да, вообще непонятно. Батя офигивает. Говорит, никогда такого не было! Поклепы какие-то, подставы. Вообще не в тему! Задолбали!
— Поклепы, говоришь?
Я задумался. В наше время так освобождали место под очередного "волосатого". Порой, в наглую и не шифруясь особо. Могли и открытым текстом предложить — сваливай или сожрем. Похоже. Очень похоже.
— А эти поклепы — они по реальным косякам?
— Да я ж и говорю, вообще не в тему. Батя кругом отличник, на доске висит, по боевой, там, и, какой еще... политической, в газете печатали, в школе, там... урок мужества...
Сумбурно, но понятно.
— А перевод на новое место не предлагали? Верх или вниз по службе?
— А я знаю?
С досадой откидывается на рюкзак.
— Родик. Ро-оди-ик!
— Чего еще?
Злится на весь белый свет.
— А в ментовку твой батя ходил? К жирной?
Родион снова по-заговорщицки поворачивается ко мне.
— То-то и оно! Вернулся злой. Как черт. Матерился в комнате, Думал, я не слышу. Стену пинал. Он никогда не матерится. А вечером напился. В дугу. Слушай, а меня даже пальцем не тронул. Во, как!
— Подъем! Встряхнулись, — звенит голос Галины Анатольевны, — Рустам, дирекцию по азимуту, определяй ориентиры. Вперед!
Кряхтя, встаю. Значит, матерился, а потом напился? Интересно.
Тренькнула струной гитара, привязанная сверху. Под рюкзаком заныли синяки. Зар-разы...
Глава 19
Ба! Да у нас тут прямо-таки шекспировские страсти, оказывается!
Несмотря на сопливый возраст, наша команда практически насквозь пронизана треугольниками симпатий. "Любовными треугольниками" язык не поворачивается их называть в силу недостаточности лет фигурантов. Среди девчонок только у красавицы Оксаны более или менее значительно начинает вырисовываться грудь. А прочие... шпана с косичками. А все туда же!
Мы легко прошли маршрут. "Отработали дистанцию", как говорят наши правильные спортивные туристы. Замечу — именно "спортивные", потому что просто "туристов" мы не уважаем и презираем. Никто не растер ноги, не потянул связки. Даже дыхание на ускоренном передвижении никто не сбил. Включая меня. Теперь мы расползаемся по лагерю предстоящих соревнований каждый со своим поручением от инструктора.
Кроме меня. Я мелкий и бесполезный.
Зато я умею наблюдать, и... постепенно обалдеваю от этих своих наблюдений.
Смешная Леночка в пестрых гетрах оказывается просто сохнет по взрослому и серьезному Олегу. Он и вправду неплохой парнишка, ответственный и не зануда. Есть подозрение, что Галина Анатольевна поручила ему присматривать за мной. По крайней мере, Олег не выпускает меня из виду ни на секунду. И при этом, умудряется почти постоянно держать под своим визуальным контролем чернобровую дивчину Оксану, которая уже прекрасно осознает свои два преимущества перед другими девчонками, и не устает потягиваться, разминать плечи, наклоняться назад, выразительно натягивая футболку.
Мой друг Родион как-бы случайно частенько оказывается около Леночки. Она и правда, прикольная. И очень добрая. И очень несчастная с Олегом. Если бы могла жечь взглядом, от Оксаниных "преимуществ" остались бы только два темных пятнышка на футболке. Вот только Родика она, к сожалению, игнорирует. Хотя и общается с ним приветливо и доброжелательно. Как со всеми. Соль на рану!
А сам Родион, с его папиной осанкой, интеллигентностью и начитанностью, нравится аж двум девчонкам — Танюхе (коренастый толстячок) и Милане (самое мелкое, не считая меня, и хрупкое создание в команде). При том, что они обе дружат между собой и ссориться из-за своего предмета симпатии не собираются.
Танюха, кроме всего прочего, (вот уж не подумал бы, что кого-то заинтересует) оказывает знаки благосклонности еще и Рустаму. И симпатия здесь, как ни странно, обоюдная. Немного неприятная девчонка, грубая, с хриплым голосом и мужиковатыми ухватками.
А Рустам... Вы еще не устали? Тогда я коротко, Рустам трется с Танюхой, но пускает слюнки по Оксане. А Оксане не нужен никто. Кроме зеркала. Точнее, нужны все в роли безусловных почитателей, но не ближе.
Фу-ух!
Сел понаблюдать часик-другой. Заметил на свою голову кусочек айсберга! Не хочу и думать, что там внутри. Вот, чертенята малолетние!
Впрочем, все эти страсти бушуют на каком-то приветливом, добром и дружном фоне. Нет злобы как таковой. Есть максимализм, эмоции, гормоны, а грязи нет. Пошлости нет. Унижений и опусканий. Даже в приколах и подначках. Хорошие ребята!
Лагерь представляет собой стойбище из десятка палаточных "хуторков" в небольшой лесистой долине между дачей Кокараки и Графскими развалинами. Чуть ниже шумит электричками железнодорожная ветка. Урочище Горный ключ. Таинственное и живописное место. Только сейчас здесь бедлам! Детские крики, беготня, звон гитар. Здесь собрались для ежегодных соревнований команды со всего юго-западного побережья. Обживаются, собирают хворост, жгут костры и варят кулеши. А еще — ходят к друг другу в гости знакомиться. Это здесь в порядке вещей.
Возраст у всех — до четырнадцати лет. И что характерно — нет пива. Непривычно, да? Здесь будет дикостью появление алкоголя в любом его виде. Становишься "нерукопожатным" моментально. Изгоем. Опустившимся дурачком. А, вот, курят многие. К слову, из наших — никто. А, скажем, деревенские команды, так те смолят втихаря. Подчеркиваю — втихаря! Нычкуя беломорины в кармашках рюкзаков...
— Витёк! Корни пустишь!
Юрась, обормот, сзади подкрался. Я аж вздрогнул.
— А я то как рад... — ворчу, хотя настроение на подъеме.
Надоело думать, подозревать. Вот оторвусь от Олега, расколочу "золотое яичко" в форме яблока и успокоюсь.
— Там дикари возле родника, — Юрась усаживается рядом, — Хипы, битлов рубят. Пойдем? Свой класс покажешь.
— Своим дошкольным тенорком? Хиппарям? Не смеши, Юрась.
— Девчонки там уже...
Ага. А ты на кого уже запал?
Родион, рядом заколачивавший обухом топорика колышек на растяжке, в панике озирается. Упустил, дружок. Упустил свою Леночку.
— Ну, готово, вроде, — он деловито встает, втыкает топор в дровянину, — сходить что-ли, послушать...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
