Симбиоз

— Какие гадости?! — праведно возмутился Василич. — Я же любя, с искренним восторгом! Алёнушка, расскажи нам, как ты умудрилась договориться с этими кляксами?

Я на всякий случай настороженно обернулась к тюремщику, который меня сюда привёл, но он тоже когда-то успел уйти, оставив нас предоставленными самим себе. Только миска с едой обнаружилась рядом с тем местом, где он стоял. Похоже, ограничивать наши разговоры никто не собирался. Подобрав ёмкость — не пропадать же добру! — я приступила к подробному рассказу. Поделилась и собственными размышлениями об их природе, и всеми наблюдениями, и странностями, и даже постаралась по возможности точно пересказать все наши короткие беседы. Про собственные слёзы только умолчала: сейчас, когда весь дружный экипаж был рядом, за ту истерику мне было немного стыдно. Напрашиваться на сочувствие не хотелось, а иного смысла в этой подробности я не видела.

— Подозрительные ребята — эти кляксы, — подвёл итог моему рассказу Василич. — Если он когда-то знал наш язык, но умудрился его забыть, он явно имеет прямое отношение к людям. Или был человеком когда-то, или в какой-то мере остаётся им сейчас.

— Память не дотёрли? — предположил капитан.

— Не вяжется, — возразил штурман. — Если бы он один такой дефектный был, зечика бы лысого нас сейчас в кучу собрали. Устранили бы или его, или несоответствие памяти. Может, он, конечно, большая шишка, или умудрился скрыть свои отклонения от товарищей, но... тоже сомнительно.

— Может, их эта чёрная дрянь поработила? Или они — взбунтовавшийся результат какого-то генетического эксперимента? — предположил Ванька.

— Хороший, однако, эксперимент был! — Дядя с лёгкой улыбкой качнул головой. — Новые виды материи и способы перемещения, и ничего до сих пор нигде не применяется? Вряд ли. Да и про рабство тоже сомнительная версия. Каким, интересно, образом?

— Ну, проросла в мозг и начала манипулировать. А из нас они вот такое же хотят сделать, потому и берегут! Профессора небось уже съели, не просто же так его к нам не привели. Или эти ребята на самом деле — биороботы, созданные на базе живых людей!

— Кто-то смотрит слишком много фантастики, — поморщившись, укорил дядя.

— Борь, не скажи, — заступился за моего братца Василич. — Парень дело говорит. У тебя что, есть более разумные объяснения? Поделись!

— Нет, — вынужден был признать капитан. — Но они должны быть, нам просто не хватает информации. Может, попробовать разговорить этого меломана?

— Попробовать-то можно, только как? — вздохнула я. — Он странный какой-то, заторможенный и весь в себе, — пожаловалась, покрутив пальцем у виска. — Я Ванькину теорию заговора не очень разделяю, но они правда похожи на роботов, просто высококачественных, склонных к творчеству и способных ценить прекрасное. А вот что они с нами сделать собираются, мне тоже совершенно непонятно. Разве что, он утверждал, что мы едем к ним домой; может, как роботы они не имеют права самостоятельно принять такое ответственное решение, и везут нас к хозяевам, разбираться? Что ж у них за хозяева тогда? Может, потомки каких-нибудь древних колонистов?

— А вот эта версия мне нравится больше всего, — согласно кивнул дядя. — Иначе объяснить их сходство с людьми и знание языка не получается. Язык ведь за всю космическую эру — что первую, что вторую, — изменился незначительно, можно сказать — не изменился вовсе. Есть, кстати, ещё одна странность, мы не сказали; нас с Адой поселили в одной комнате, — сообщил он.

— Ты полагаешь, они заглянули в ваши личные файлы и увидели отметку о женитьбе? — ехидно поинтересовался Василич.

— Я ничего не полагаю, я говорю тебе то, что есть. Нас с Адой поселили вместе, как будто действительно знали, что мы муж и жена. При этом, обрати внимание, Алёну с Ваней, хоть они и кровные родственники, расселили. Может, кстати, поэтому и расселили, что они явно не могут быть парой. И при этом тебя, Жень, тоже не поселили с Алёнкой. То есть, они предположительно имеют представление об институте брака и общие моральные нормы у них близки к нашим. Ну, или они действительно ознакомились с нашими документами, — с иронией резюмировал дядя.

Некоторое время мы продолжили делиться впечатлениями. Ни к каким выводам, разумеется, не пришли, но хоть наговорились вдоволь: сидеть в одиночестве и тишине устали все. Да особенно и не пытались, сосредоточившись на простом и понятном. Василич (при поддержке брата) пожаловался на кормёжку и посокрушался об отсутствии мяса, я поплакалась о невозможности нормально вымыть голову, тётя Ада поворчала обо всём сразу — и о ненормальном рационе, и об отсутствии распорядка, и об антисанитарии. И всем стало легче. Как оказалось, сильнее тяготили не условия содержания, а невозможность поделиться с кем-то собственным возмущением и получить согласие и искреннее сочувствие от близкого человека.

Мы обнаружили, что ведущие в соседние комнаты арки не исчезают и не пытаются снова изолировать нас друг от друга. Но стоило кому-то выйти, проём затягивался мутной голографической завесой. То есть, понятие личного пространства нашим тюремщикам было знакомо. Поначалу все сошлись на том, чтобы остаться спать вместе, но постепенно к этой идее остыли и решили понадеяться на авось. Слишком привыкли все спать именно так, как нас расселили. Василич честно сообщил, что храпит, Ванька сопел и ворочался (он с раннего детства так спит), дядя тоже похрапывал, а лично я привыкла спать в тишине и не могла уснуть под любые шорохи. Поэтому разбрелись в итоге по своим камерам, оставив в одиночестве и брата; так получилось, что именно его закуток оказался посередине и стал местом общего сбора.

Утро у меня началось уже знакомо, с чужого пристального взгляда. Хотя, наверное, не такого уже и чужого: к нашим тюремщикам в целом и этому меломану в частности я уже начала привыкать. И не удивилась, обнаружив его на том же месте в той же позе. Мужчина сидел и внимательно наблюдал за мной, терпеливо дожидаясь, пока я проснусь. Может, мне почудилось, но сейчас он действительно выражал всей своей позой именно ожидание. Исполненное терпения, человеческое, а не безразличную неподвижность выключенного механизма. Сложно было объяснить, в чём разница, но впечатление у меня сложилось именно такое.

— Как тебя зовут? — первым делом поинтересовалась, твёрдо настроившись извлечь из наладившегося контакта максимум пользы. — Я — Аля, а ты? — переспросила, потому что тюремщик продолжал молча на меня таращиться. — Как твоё имя?

— Имя? — переспросил он. На пару мгновений прикрыл глаза, а потом проговорил — неуверенно, с вопросом, даже как будто едва заметно нахмурился. — Сур?

— Наверное, — я растерянно пожала плечами. — Тебе виднее. Хорошее имя, — похвалила на всякий случай. — Сур, спасибо, что вы разрешили нам общаться между собой. Для нас это очень важно, понимаешь?

— Да, — без раздумий согласился он.

— А для чего в таком случае вы сначала нас разделили? — осторожно полюбопытствовала я.

— Так получилось, — после короткой паузы проговорил собеседник, причём у меня сложилось впечатление, что ему попросту не хотелось объяснять. — Музыка. Сыграй? Пожалуйста, — осторожно попросил он. Хоть мужчина по-прежнему говорил не связными предложениями, а отдельными словами, произношение его определённо стало уверенней, а голос — менее надтреснутым. И я готова была поклясться, что в речи чужака начали проявляться эмоции. Пока ещё бледные и неуверенные, как будто он пытался вспомнить, что это такое, но слишком отчётливые, чтобы продолжать списывать это на собственную фантазию.

— А у тебя не будет из-за этого проблем? — на всякий случай уточнила я, послушно беря в руки скрипку. — Извини, но ты ведёшь себя... иначе. Это не страшно?

— Нет. Всё хорошо, — заверил он меня. — Я выбрал.

— Выбрал что? — подозрительно поинтересовалась я.

— Не важно, — вновь отмахнулся он, и я решила пока прекратить расспросы. Пожалуй, сейчас стоило запастись терпением. С самого начала стоило, но сейчас я, кажется, была на это способна. А там, глядишь, действительно удастся разобраться, в чём дело.

Сейчас я играла почти механически; куда сильнее музыки меня занимала реакция единственного слушателя. Он сидел, прикрыв глаза, и тихонько подпевал себе под нос, а под одну мелодию даже начал тихонько покачиваться из стороны в сторону явно в такт. Вот уж действительно — меломан...

Во время концерта в комнату настороженно заглянул Василич, — ночью "занавеска" звуки не пропускала вовсе, а теперь, кажется, начала, — окинул нас обоих очень озадаченным взглядом, медленно кивнул и точно так же тихонько скрылся. Видимо, заглянул удостовериться, что всё в порядке.

— Сур, скажи, пожалуйста, зачем вы везёте нас к себе домой? — мягко полюбопытствовала я, взяв в концерте паузу. — Нас очень тревожит этот вопрос. Вы ведь не собираетесь нас убивать?

— Убивать? — он нахмурился уже вполне явственно и медленно качнул головой. — Нет. Проверить и помочь. Здесь нельзя, некому.

— Помочь с чем? — опасливо уточнила я. — Надеюсь, вы не собираетесь как-то нас изменять? Ну, как остальных людей с той планеты, откуда вы нас забрали. Например, пожилой мужчина, который был с нами в корабле, — попыталась пояснить я. Сур смотрел на меня почти стеклянным пустым взглядом, и я чувствовала себя довольно глупо. Как будто пытаюсь что-то объяснить не разумному существу, а стенке.

— Наоборот, — наконец, после достаточно продолжительной паузы сообщил он. — Он... болен? — неуверенно проговорил чужак, опять некоторое время напряжённо помолчал, после чего вдруг заговорил уверенно и значительно более связно, чем прежде. Кажется, нашёл нужные слова. — Паразиты. Нужно убрать, мы не можем, дома — могут. Вы были в контакте, могли... тоже получить.

— Какие паразиты? — испуганно выдохнула я, вытаращившись на него и обняв скрипку. — То есть, мы в любой момент можем точно так же, как профессор... Погоди, а остальные на планете? И спасатели! Должны были прилететь другие люди, чтобы помочь больным! — окончательно всполошилась я.

— Не бойся, — ответил он очень уверенно. — Дома всё уберут. Это... не страшно. Тех, кто прилетит, встретят, — добавил Сур в конце концов.

— Надеюсь, не залповым огнём? — нервно хмыкнула я. Но, запнувшись о пустой стеклянный взгляд, поспешила уточнить: — Это не надо понимать, это была шутка. Имею в виду, вы же не будете убивать тех, кто прилетит? Или, наверное, лучше сказать — не убили тех, кто прилетел, — добавила я, вспомнив, сколько прошло времени.

— Не убивать, — он вновь качнул головой.

— Это радует, — глубоко вздохнула я. — Сур, а что это за паразиты? Какие-то насекомые? Где они? Почему сканер на них не реагировал?

— Не могу, — через несколько секунд, тяжело вздохнув, проговорил мужчина. — Слова. Надо вспомнить. Давно не говорил. — Под моим озадаченным взглядом он вновь замолчал, прикрыл глаза и совершенно отчётливо нахмурился, после чего вдруг уставился на меня совершенно осмысленным живым взглядом и проговорил, кажется, с искренним удовольствием. — Дальние патрули. Много подряд. Забыл.

— То есть, вы не разговариваете словами в патрулях? — сообразила я. — Значит, дома, на планете, разговариваете?

— Да, — с явным облегчением кивнул он. — В основном. Патруль... нельзя словами. Страшно.

— Но ты же сейчас разговариваешь; тебе страшно? — переспросила я растерянно.

— Нет. Не то, — он устало качнул головой. — Слова не помню.

— Может, я могу чем-нибудь помочь? — озарённая внезапной идеей, предложила я. Но Сур в ответ только качнул головой, поднялся на ноги и молча вышел, а я осталась предоставлена самой себе и попыталась переварить полученную информацию. Правда, в одиночестве так ни до чего не додумалась и, подхватив миску с традиционным йогуртом, пошла делиться последними новостями с остальными. Оказалось, местные занавески звук пропускали, но не целиком. То есть, понять, что за ней кто-то разговаривает, было возможно, даже различить отдельные голоса, а вот разобрать слова не получалось, как ни прислушивайся.

— Вот так и выясняется, что самый ценный член экипажа космического корабля — это скрипачка. — Братец подвёл итог моего короткого рассказа глумливым хихиканьем.

— Лучше бы ты пример с сестры брал, — со смешком оборвал его Василич. — Говорил же я, музыка — универсальный язык человечества!

— Это не ты говорил, — возразил дядя Боря.

— А кто? — Штурман подозрительно сощурился.

— Ты интересный; как будто я помню! — Капитан развёл руками. — Но я эту фразу слышал уже очень давно.

— Вот пока не вспомнишь, считай — я говорил. Ты, может, от меня её и слышал!

— Не от тебя, а от Юрки Кима, — вновь возразил дядя.

— Образованные все стали, куда деваться, — ехидно пробурчал Василич. — Ладно, я всегда был согласен с этой народной мудростью; так тебя устраивает?

— Запомни, Алечка, — прервал их беседу спокойный голос тёти Ады, — мужчины не взрослеют никогда. И это хорошо, не стоит на это обижаться. Но привыкнуть — надо!

— Кхм, — очень похоже смущённо кашлянули мужчины, и разговор очень быстро свернул в конструктивное русло.

— В общем, лично мне кажется, этот... Сур говорил правду, — взял слово капитан. — Просто потому, что особого смысла в его лжи я не вижу. Зачем? Мы и так полностью в их руках, сопротивления оказать не можем, и они наверняка это понимают.

— Только про паразитов он глупости говорил, — высказалась тётя. — Или это не паразиты, или они мельче вирусов!

— Или они органично встроились в структуру имплантата, — в том же тоне продолжил дядя. — Как мы и предполагали ещё на Мирре. Или, может быть, вовсе под них замаскировались.

— Боренька, но это очень странно, — возразила тётя. — Для того, чтобы некая инопланетная гадость могла так плотно взаимодействовать с человеком, нужны по меньшей мере тысячи лет направленной эволюции! Ну, или несколько успешных генетических экспериментов, — добавила она и заметно помрачнела.

— Полагаешь, у нас есть шанс стать подопытным материалом? — иронично поинтересовался Василич.

— Да что вы прицепились к этому слову, — вмешалась я. — Человек, может, просто перепутал. Может, он вовсе не паразитов имел в виду, а... что-нибудь другое.

— Ну, ничего. У мужика есть отличный стимул — внимание такой девушки! Алёнушка его разговорит и всё выведает. Ты только, Алёнка, спуску ему не давай и руки распускать не позволяй. Мы, мужики, по натуре своей...

— Кобель ты по натуре своей! — возмущённо перебила его тётя Ада. — Ты на что ребёнка толкаешь, гад?!

— Я? Да я наоборот! — праведно возмутился штурман. — А что, скажешь, не прав? Мужик, можно сказать, заново речь освоил ради нашей красавицы, имя вон своё вспомнил. Жить, можно сказать, начал с чистого листа!

— Жень, не паясничай, — поморщившись, оборвал его уже дядя Боря. — Алён, а ты бы узнала у этого Сура, чем ему так скрипка-то нравится? Если он просто музыку самозабвенно любит, это одно. А если у них музыка что-то серьёзное значит — это уже совсем другой коленкор, как бы проблем не было. Мало ли, какие обычаи в галактике могли народиться за столько лет!