Академия истины (Академия Веритас)

— Да ну какая же это корона, скажешь тоже! Это кокошник. Праздничный, конечно, но не из золота-брильянтов же.

Подруга устало прикрыла глаза рукой:

— Нет, я живу с ненормальной, это факт! Завтра же, ты слышишь, завтра же пойдем в торговые ряды: что-нибудь прихватишь для примера, приценишься, тогда и поговорим. Это же сумасшедшее богатство! До сих пор мне казалось, что такой сказочный костюм себе только придворные дамы могут позволить! Подожди, а ты что, ненакрашенной идти собираешься?

— Так Храм же, к чему там краска на лице?

— Горе ты мое! Волосы светлые, платье почти совсем белое, сольется же все! Обязательно надо глазки поярче сделать! Сядь к столу, сама все сделаю, ты пока еще не умеешь толком. Будешь сегодня самая красивая!

— Спасибо, солнышко, а ты сама-то успеешь одеться-причесаться?

— А ну не мешай творческому процессу и не болтай под руку!

Все же Чеккина прирожденная волшебница: буквально за пятнадцать минут умудрилась сделать мне глаза огромными и яркими, да и цвет лица стал поприятнее.

Когда мы спустились на улицу, Питер, по своему обыкновению поджидавший нас у крыльца, даже не сразу меня узнал. Было так забавно наблюдать, как он, приметив Франческу, немедленно перевел взгляд на дверь, видимо, выглядывая меня.

— Ой, ты посмотри, не признал свою раскрасавицу! — немедленно начала издеваться над оплошавшим парнем подруга. — Что мы ему за это сделаем?

— Не знаю, — улыбнулась я. — Защекочем?

— Интересно, но опасно: он случайно локтем двинет, и нас с тобой обеих от ступенек отскребать придется! Надо придумать что-нибудь поковарнее...

— Ты... ты сегодня такая... — совершенно не обращая внимания на рассуждения Чеккины, произнес юноша, разглядывая меня, но умолк, не окончив фразы.

— Какая 'такая'? Скажи уже девушке комплимент, я хочу это услышать! — продолжала измываться соседка.

— А у тебя в роду точно змей не было? — мрачно поинтересовался у нее Питер.

— Огнедышащие драконы считаются? — немедленно парировала Франческа.

Так, за шуточками и подначками, мы и не заметили, как добрались до Храма. Подруге, почему-то, очень нравилось дразнить богатыря, который лишь вяло отмахивался от ее нападок.

Храм Великой Веритассии возвышался над городом скоплением ажурных тонких башенок из белого камня. Громадный и величественный, он, в то же самое время, выглядел легким и невесомым. На крыше, среди башенных скатов, была установлена огромная статуя богини. Казалось, будто белоснежная, раскинувшая руки женщина парит над Веритеррой, ограждая последователей Истины от всего дурного и темного. Это зрелище было столь прекрасно, что душа сама самой рвалась в горние выси, стремясь достичь единения с богиней.

Высокие стрельчатые окна выложили блестящими мозаиками, щедро расплескивающими внутри Храма яркие пятна, создающие настоящую симфонию цвета. Невероятная, возвышающая душу красота, дарящая восторг и наслаждение. У меня не было слов, чтобы описать потрясение, которое рождало это невероятное здание.

Нам следовало выстроиться на ступенях вдоль стен храма, чтобы в проходе жрецы провели службу, до которой еще оставалось время. Люди подходили, но покамест Храм не был заполнен и наполовину. Я во все глаза рассматривала убранство, запоминая витые колонны, статуи, изображающие богиню в моменты триумфа, бесконечно высокий потолок, напоминающий хребет живого существа, чтобы позднее попытаться в рассказе передать родичам хоть толику чуда, пронизывающего это место.

Заглядевшись ввысь, я не заметила, как к нам приблизились Элинор Олбанс с еще двумя богато одетыми девушками.

— Ах, вы только полюбуйтесь, какая красота! — воскликнула рыжеволосая девушка, нынче облаченная в темно-зеленое платье. Вырез, впрочем, остался неизменным, чуть ли не до талии. — До чего тонкая работа, глазам не верю, — восхищалась Элинор, легонько оглаживая пальцами ткань моего платья.

— Благодарю за добрые слова, ты тоже прекрасно выглядишь! — вежливо ответила я. Девушка улыбалась вполне мило, но мне почему-то захотелось спрятаться за спину Питера.

— Ну, что ты, сегодня тебя никому не затмить, — рассмеялась рыжеволосая, продолжая ощупывать мой наряд.

— Ты б руки убрала, — буркнула Чеккина, брезгливо скривив губу.

— Клянусь, они у меня чистые! Вот, смотри! — Элинор вскинула ладони, демонстрируя Франческе пальчики с длинными вызолоченными ноготками.

Что произошло, я толком не поняла: кажется, от резкого движения богачки чуть колыхнулись рясны на кокошнике, и одна из нитей зацепилась за массивное кольцо, украшающее ручку девицы Олбанс. Миг, и крупные жемчужины весело попрыгали вниз по ступенькам, оставляя оборванную нитку сиротливо болтаться над плечом.

— Ох, прости, я такая неловкая! — простонала рыжая, прикрывая рот веером.

— Вот гадина! — вскрикнула Чеккина, шагая к Элинор. — Подними, быстро!

— Вот еще, это ее жемчуга, пусть она и подбирает! — уже не скрывая ухмылочки, заявила наглая девка, переглядываясь со своими товарками.

Я на мгновение представила, как буду выглядеть в своем белом наряде, ползающей по полу Храма у ног собравшихся, и меня впервые в жизни обуяло желание ударить человека. Это очень постыдное чувство, к тому же неуместное в Храме, но я ничего не могла с собой поделать. Видимо, эта дрянь специально хотела меня унизить. Я же не смогу бросить жемчуг валяться просто так, слишком большие деньги были плачены за украшение.

— Я подберу, — Питер придержал меня за плечо.

— Не стоит утруждаться, — с ленцой произнес кто-то, скрытый от меня широкими плечами блондина. Впрочем, мои полыхнувшие огнем щеки безо всяких слов могли бы рассказать любому, что голос этот принадлежал вериту Филиппу.

Мужчина шагнул на ступень ниже, произнес какую-то странную фразу, в которой преобладали свистящие и шипящие звуки, и раскатившиеся жемчужинки сами собой собрались в его раскрытую ладонь.

— Большое спасибо! — пролепетала я, порываясь забрать свое богатство, но магистр предпочел ссыпать ношу в широкую горсть Питера.

— Адепт Олбанс, вам необходимо прилежно выполнять упражнения на внимание и концентрацию, вы крайне неуклюжи, это непозволительно для мага! — холодно заметил верит Филипп.

— Магистр Кальдерон, я не премину воспользоваться вашим мудрым советом, — опровергая заявление наставника, Элинор прямо на ступенях умудрилась отвесить ему столь глубокий реверанс, что ее грудь чуть не выпрыгнула из платья. — Может быть, в мудрости своей вы не откажетесь рассказать нам, правда ли, будто в королевских садах Либерьяна растет столь сладкая и пьянящая вишня, что после нее даже кисленькие северные яблочки кажутся настоящей экзотикой?

— Для столь юных лет вы изумительно хорошо разбираетесь в садоводстве, адепт Олбанс. Жаль, что обучаетесь вы не на факультете истинного Мастерства, там ваши знания нашли бы лучшее применение. Но я обязательно расскажу вашему глубокоуважаемому отцу о разносторонних талантах его дочери. Думаю, его заинтересуют ваши познания, и он выразит желание использовать их на каком-либо из своих отдаленных сельскохозяйственных угодий, — скучливо произнес верит Филипп.

Девушка продолжала мило улыбаться, но глаза ее полыхнули яростью. Впрочем, она поспешила прикрыться веером и отойти от нас. Две молчаливые девицы слаженно потрусили за ней следом.

— Пусть Великая Веритассия будет к вам благосклонна, неофиты! — кивнул магистр и отправился в противоположную сторону.

— Чеккина, а о чем это они сейчас говорили? Мне показалось...

— Не обращай внимания, эта дура бредила, — отмахнулась подруга.

Но мне все равно казалось, что в словах Элинор и магистра был какой-то скрытый смысл, причем все, кроме меня, поняли его преотлично, очень уж тяжелым взглядом буравил Питер спину удаляющегося мужчины.

Глава 15. Студит

По случаю скорого Дня Благодарения в Академии устроили длинные выходные: занятия прерывались на пять дней, желающие могли съездить домой, чтобы провести праздник в кругу семьи.

Мне несказанно повезло: администрация предоставила портальный амулет, чтобы я могла забрать заказанные врачевателями травы. Без такой оказии я бы ни за что не сумела навестить родных. В полной эйфории я бегала по базарной площади и торговым рядам, прикидывая, чем порадовать семью. От украшений и нарядов сразу отказалась: в столице все стоило совершенно неразумных денег, а качество, зачастую, оказывалось ниже, чем на уездной ярмарке. Чеккина оказалась права насчет рукоделий: в модной лавке нашу с сестричками работу готовы были оторвать с руками и ногами. Когда я услышала, сколько мне готовы заплатить за запястья, чуть дара речи не лишилась, но решила не спешить и сперва обсудить все с матушкой. Оговорив с хозяйкой, какие узоры предпочтительней, пообещала прийти с ответом после праздников. Может, и впрямь подзаработаем девчатам на приданое, пока меня не вытурили из учебного заведения. Впрочем, за прошедшие месяцы во мне угнездилась робкая надежда, что первую сессию я как-нибудь сдам: занималась я усерднее всех и там, где недотягивала знаниями, получаемыми в рамках начального образования, брала усидчивостью, старательностью и кропотливой зубрежкой. Так что перспективы на продолжение обучения уже не так удручали, как в первые дни.

Рассеялся и мистический страх перед выходом за ограду Академии: после поминальной службы я неоднократно бегала в торговый район, и ничего страшного со мной не случилось. Может, и зря тот сипящий голос меня пугал. Единственное, я все забывала забежать на факультет Врачевания и вернуть декану оздоровительный амулет, так и таскала его, не снимая. Чувствовала себя отлично, а периодически поднимающие голову угрызения совести заглушала простым соображением, что лекари сами потребовали бы подвеску обратно, если б она им нужна была.

В итоге за две недели обыскала все лавки, и пришла к выводу, что порадую сестренок местными сластями, а матушке привезу очень полезную в хозяйстве вещь — особый крюк для пояса, к которому крепились десятки цепочек с подвесками. Называлась эта штучка красивым словом 'шатлен' и предназначалась для хозяйственных мелочей: ключи, флакончики, ножницы, швейные принадлежности и прочие нужные вещички всегда хранились под рукой. Очень удобно и практично! Вот батюшке гостинец долго не могла сыскать. Случай помог.

Однажды я наткнулась на лавочку, торгующую хмельными напитками. Сунулась я в нее по ошибке, просто свернула не в тот закоулок, когда искала кондитерскую. Почти сразу осознала свой промах и поспешила к выходу, но тут моих ноздрей коснулся странный запах: вроде размоченного в спирту дерева, присыпанного какими-то фруктами... И запах этот показался мне таким знакомым, что я еще какое-то время принюхивалась, пытаясь сообразить, где бы могла чуять его раньше. Так и не сумела вспомнить, но заинтересовалась источником аромата. Оказалось, что так пахнет крепкий напиток: бренди. Я никогда раньше не слышала этого названия, и все равно не могла отделаться от мысли, что мне уже приходилось когда-то обонять что-то очень похожее. Отчего-то пришло в голову, что это напиток сильных мужчин. Подивилась своим мыслям, но решила купить отцу фляжечку. Удовольствие оказалось весьма недешевым, но я надеялась, что странная темная жидкость с дурманящим ароматом придется батюшке по вкусу.

И вот теперь гостинцы для родителей покоились на дне саквояжа, а за сластями я намеревалась сбегать утром, чтобы все было свеженькое, с пылу, с жару, то-то детвора обрадуется! Мои друзья уже отправились по домам, когда у меня закончилась последняя лекция, так что Брианда, коршуном налетевшая на меня в коридоре факультета Искусства, наконец-то добилась своего: я поплелась в мастерскую позировать. Просто не сумела быстро выдумать очередной предлог для отказа.

Позировать оказалось совсем не увлекательно: надо было стоять неподвижно на ярко освещенном помосте и смотреть в одну точку. Перед началом сеанса, как называла это художница, меня тщательно завернули в бархатную зеленую тряпку размером с простыню. Да, еще пришлось распустить волосы. Я ныла и стонала, что их потом долго собирать обратно, но девушка шипела на меня, пуще разъяренной кошки, и обещала обкромсать все к тьме и хаосу, если я не потороплюсь. Пришлось подчиниться.

Тело затекало, нос все время чесался, да к тому же я совсем не хотела опять встретиться с веритом Кальдероном.

— Ты кого-то ждешь? — вопросила Брианда, высовываясь из-за мольберта — той самой здоровущей конструкции, что в изобилии были расставлены по всему помещению.

— Нет, нет, что вы!

— Ты все время косишься на дверь, как будто сюда вот-вот кто-то должен зайти. Если переживаешь из-за своего мальчика, приходи в следующий раз с ним, он мне совершенно не помешает, — блондиночка не забывала за разговором черкать палочкой по натянутой на мольберт холстине.

— В каком смысле — мальчика? У меня одни сестры, и они дома остались! — удивилась я.

— Тьфу, пропасть! Да при чем тут сестры! Ну, как это у вас называется: поклонник? Кавалер? Ухажер?

— А кавалеров у меня тем более нет, — даже немножко обидно стало.

— Ага, конечно! Только сын Севера с этим вряд ли согласится.

— Я не знакома с сыном Севера, — разговор с Бриандой каждый раз напоминал шараду.

— О, Тьма! Я говорю о том юном воплощении бога войны, который все время отирается вокруг тебя. Ну, такой высокий с серебристыми волосами!

— Так это же Питер! — озарило меня. — Я не знала, что он сын Севера. Но он не кавалер.

— Правда? А кто?

— Друг, наверное. А вообще, по-моему, он ко мне относится, как к маленькой сестренке.

— Три ха-ха! Вот уж точно не так!

— Да вы же его даже не знаете!

— Во-первых, прекрати 'выкать', меня уже тошнит от этой твоей привычки! Я всего на несколько лет старше, а ты заставляешь меня чувствовать себя старой развалиной! Во-вторых, мне не обязательно знать, у меня есть глаза, я умею ими видеть!

— Не знаю, что вы... ты увидела, но он никогда не вел себя, как кавалер.

— Ого! И как же ведут себя кавалеры?

— Ну, они ухаживают за возлюбленными, всячески демонстрируя им свою мужественность...

— Знаешь, будь на твоем месте кто другой, я бы решила, что он издевается. Но самый ужас, что ты убийственно серьезна. Это откуда у тебя такие потрясающие сведения?

— Ну... из книг... — мне стало неловко.

— Оно и видно. И как ты себе представляешь эту самую демонстрацию мужественности?

— Ну... не знаю... я, вообще, как-то об этом не задумывалась...

— Н-да, тяжелый случай! Скажи, а ты, вообще, в курсе, за каким Хаосом незамужние девицы таскают на талии эту ненужную цацку?

— Вы про опояску? Ты, то есть...

— Угу.

— Конечно, знаю: так заповедовала своим дочерям Великая Веритассия!

— Чудненько! А зачем?

— Что 'зачем'?

— Зачем она это заповедовала?

— Ну... так надо!

— Незамутненное создание! Внимай же зернам разума, пока я жива...

Со слов Брианды выходило, что война богов нанесла огромный ущерб всей природе: где-то высохли моря, где-то были выжжены леса, а где-то, наоборот, посреди песков образовались болота. Привычный жизненный уклад рухнул. Тогда боги не только поделили мир, но и дозволили каждому человеку выбрать место для жительства по собственному разумению. И началось великое переселение народов: одни жаждали обрести привычную среду обитания, другие шли за избранным небесным покровителем, третьи просто искали лучшей доли в дальних землях. Но у разных народов были различные представления о нравственности, о допустимом поведении и форме одежды. И когда все перемешались, происходило много непонимания, особенно это касалось поведения женщин в обществе. Многие женщины подвергались бесчестью, потому что мужчины огрубели за время войны и, к тому же, неадекватно реагировали на непривычное. Тогда Великая Веритассия решила оградить своих дочерей от волны насилия, и благословила их носить опояски — своего рода охранные обереги. Любой мужчина, посмевший каким-либо действием оскорбить девушку против ее воли, получал серьезные увечья. Поэтому до сих пор, во время брачного обряда, невеста сама снимает опояску, вверяя свою защиту избраннику. Незамужние же, как наиболее уязвимые, пребывают под защитой самой богини. За истекшие века мужчины очень хорошо уяснили, чем заканчиваются попытки насилия по отношению к женщинам Веритерры. В наши дни особой надобности в обереге уже и не наблюдалось, поскольку только самоубийца рискнет принуждать к близости дочь Великой богини. Тем не менее, традиция ношения опоясок все еще была жива: тем самым благодарные женщины отдавали дань уважения своей мудрой защитнице.