— Па дё куа! Миль пардон! Нет, я не могу. От них дурно пахнет тухлой рыбой, фи! — Я, прославленный капитан, любимец фортуны, человек начавший писать книгу о великих скитаниях и путешествиях. Одним словом... нет, нет и еще раз нет. Я не могу! Что обо мне подумают в свете? Что скажут родственники губернатора? Как к этому отнесется Элизабет?

— Значит так! — Хейлли с деловым видом встряхнул напудренным париком, выставил вперед ногу и помпезно произнес. — Мон ами! Либо ты мне находишь нормальных юных матросов и я начинаю их учить, либо... я ухожу к другому нанимателю!

— Пожалуйста! — Рязанцев закашлялся от смеха. — Плыви на все четыре стороны. Тебя здесь никто не держит. Но, знай, сейчас время нашей договоренности о твоей свадьбе с Элизабет увеличилось ещё на полгода. Будешь вести себя так — я вообще не буду помогать тебе! И помни, Элизабет не простит тебе, что ты так долго откладывал свадьбу, из-за дурацких капризов. А, я ей обязательно расскажу об этом.

— Биверстон! — скиталец во времени громко позвал первого помощника Хейлли.

— Я, — смуглый бородач в красной феске и грубой рубахе выдвинулся вперед. Золотая серьга болтались в его ухе, горбатый нос хищно раздувался. В вырезе рубахи была видна мускулистая грудь с розоватым рубцом давней раны под правой ключицей. Могучие руки его, обвитые толстыми канатами вен, были обнажены, у бедра свисал тяжелый палаш.

— Хочешь быть капитаном?

— Ну-у... Э-э-э... — Биверстон тянул с ответом, рассеянно глядя на Хейлли.

— Удваиваю жалованье, — резкая фраза — щелчок как будто удар кнутом. — Нет, утраиваю...

Старпом весь вытянулся от радости и величины услышанного предложения. — Дд...— начал звучать ответ от благодарного, счастливый моряка.

— Подожди, — Хейлли громко выкрикнул, опередив всех. Он потянул Рязанцева за рукав. — Ладно, будем считать, что ты меня уговорил. Остаюсь и начинаю обучать этих... переростков — недорослей морской науке. И... насчет большего жалования я тоже согласен. Но, мой друг! Ответь мне на вопрос... Почему ты думаешь, что они не сбегут с корабля после недели плаванья? — Он обернулся и ещё раз внимательно осмотрел суровые лица новых моряков. — Что их держит?

— Их привлекает ожидание новой жизни!

— Как это?

— Понимаешь, Хейлли, с одной стороны у них нет ничего кроме цепей и рваных тряпок, с другой я даю им полное обеспечение вместе с работой приносящей хороший доход. Более того, по договоренности со мной, через год каждому бонусом я предоставлю дом с наделом на моей земле и.... молодую жену, которую они выберут в моей деревне или купят на невольничьем рынке. А ещё через год каждый, проявив себя, сможет стать капитаном на арендованном у меня корабле...

* * *

Глава 8.

Метель гудела, ревела и завывала дикими голосами. Она рывками прорываясь из леса, пьяно плутала по деревне между избами, свистела в проломы и щели, жалобно стонала в печных трубах и под стропилами, накатывала сугроб на сугроб, словно помелом обхлестывая стены, занося белым снежным саваном изгороди, двери и окна. Снег, вихрь, стужа облаками налетали словно из какой-то огромной пропасти. Ни зги не было видно на расстоянии вытянутой руки... Под непрерывное завывание вьюги деревня медленно засыпала.

И только в одном небольшом слюдяном оконце почти занесенной снегом избы чуть-чуть светил огонек, мерцая звездочкой сквозь мрак и метель. Тишина в избе. Чуть слышно как потрескивает лучина, да раздается хриплый голос хозяина избы гордо восхваляющего себя и свое умение пословицами с поговорками перед старым другом Иннокентием Колодиным.

— Вот, поди ж ты, Кеша, погляди — всё Таганово спит-храпит без задних ног, — а я, Михайло Бажутин, кручусь — верчусь как белка в колесе — славлю своим умением родную обитель! Ты видел какой мы клуб построили — любо дорого посмотреть! Все соседи завидуют. Ни у кого нет такого! А кто был старшим по плотницкой части... — Михайло Бажутин!!! Вот так то куманёк! Кабы не клин, да не мох, так давно бы и плотник издох. Верно в народе сказывают про нас умельцев — Мастерство не кнут — из рук в руки не перебросишь. С мастерством люди не родятся, но добытым мастерством гордятся. Как мастера почитают, так и величают. А меня, все почитают с уважением... И Алексей Петрович и Павел Александрович и даже новая учительница Татьяна Сергеевна. Кстати, друг сердешный, а ты чаго на ночь глядя, в такую непогодь печь без надзора оставил? Мотри как бы клыкасты супостаты не увели со двора самое дорогое. Глазом моргнуть не успеешь — а её уж неть.

— Михайло, дельце у меня к тебе, тайное, — Кеша заговорщицки наклонился вперед и, понизив голос до шепота, произнес. — Потап сказывал, барин поселок собирается строить на чужой стороне, за тридевять земель? У далёкого моря — океана. Старшим тебя назначил в плотницкую артель, мужиков умелых набирать будешь?

— Верно, сказывал, — ухмыльнулся в бороду хозяин избы. — Умей работать, умей и помощников подбирать, умей и язык за зубами держать. — Балагур — весельчак сузил глаза. На его переносице появились морщины. — Хотя это догада не для всех. Тайна это покамест.

— Михайло, возьми меня в артель. Ты же знаешь, я топором махать умею!

— Да, ты, что, Иннокентий? — мастеровой удивленно посмотрел на Кешу. — Борода по колена, а дров не полена! С чего ради? Старый, что малый, а малый, что глупый! Зачем нам в артели сухое весло?

— Это я старый? Мне ещё и пятидесяти нет. Я же на пять годков моложе Потапа. А у него уже и звание, и уважение, и почет! А, я, что? Хуже что ли! Он ранее меня обидел, в свое время Владиславу увёл! Михайло, ты же знаешь меня? — Иннокентий слёзно обратился к хозяину дома. — Мы же с тобой не один пуд соли съели за работой.

— Эх, старость — не радость, а пришибить некому. — Бажутин недовольно скорчился. Начал чесать затылок. Отвел глаза в сторону. — Стар да упрям: ни людям, ни нам. Кеша, да оглянись ты вокруг! Погляди по сторонам! Какой с тебя работник? Да и внук малой у тебя на руках.

— Какой малой? Ему почитай восемь скоро. Взрослый он! — Я его к тетке родной свёл. Какая никакая, а ей помощь. Присмотрит если, что.

— Не знаю, Иннокентий, — упрямился лучший бригадир тагановских плотников. — Ты же инструмента нового не знаешь. Да и от дел отошел уже как года два назад.

— Не хочешь, значит брать? А как же наша дружба, с тобой?

— Эх, когда это было? — Бажутин беспечно махнул рукой. — Что было, то сплыло, а былое быльем поросло.

— Ты мне слово давал! — старец грозно свел седые брови и с размаху громко стукнул кулаком по столу. — Вспомни, когда я твою дочку Лизу почти замершей в лесу нашел. Вспомни как ты места себе не находил, пока моя Матрена вытаскивала её с того света! Ты говорил, что в долгу будешь! Как же твое слово? Бажутин? Али ты хочешь, чтобы тебя на всю деревню болтуном считали? Кто без устали болтает, в том толку не бывает. — Он ехидно скороговоркой передразнил хозяина избы.

Михайло заскрипел зубами. Сморщился как от зубной боли. Начал тереть лоб раскинутой пятерней. — А, ладно, так и быть. — Проигравший недовольно махнул рукой. — Верно говорят... — Отвяжись, плохая жизнь, привяжись хорошая. Твоя взяла, Колодин. Только, не говори потом, что тяжко или здоровьем слаб. Собирайся, завтра с утрица с караваном выходим. Дорога дальняя. Вернемся не скоро...

— Если вообще вернемся, — Бажутин закончил фразу про себя.

Иннокентий радостно потерев руки, встал изо стола. Довольно крякнул и деловито натянув на голову шапку, вышел из избы.

Под завывание снежной метели, гордо подняв голову, шел по деревне улыбающийся человек. Его сердце стучало от радости. На глаза от переживаний и порывистого, колючего, морозного ветра накатывались слезы. Он снова, как в старые, былые времена был молод душой и возвращался в большую, кипучую жизнь. И от этого он был счастлив...

* * *