Осколок империи

— Что решили?

Я намеревался было пройти в комнату, но как-то сложно было в довольно узком коридоре пройти мимо заслонившего проход чекиста, продолжавшего отбрехиваться от им же созданных проблем. Пока я их не видел, но догадывался. И догадки эти мне очень сильно не нравились.

— Понимаете ли, Алексей, — вновь завел шарманку насчет понимания Сомненко. — С первого раза никогда все не говорят, стараются приберечь... А если воздействовать...

— Халиловым? — презрительные интонации в моем голосе, уверен, ощущались всеми присутствующими. — И теперь придется иметь дело с измордованным до полусмерти фигурантом. Вы молодец, Сомченко, ибо умудрились изгадить простейшее дело. И подвиньтесь, наконец!

Отстранив с дороги несколько опешившего чекиста, я сделал несколько шагов и... Нахлынувшую жажду убийства удалось подавить привычным усилием, но вот волна брезгливости и омерзения к господам чекистам, пусть тоже привычная, вновь окатила душу зловонным и гнилым валом. Мордобоем, пусть и жестким, дело не ограничилось...

Валяющийся в беспамятстве хозяин квартиры, Устинов Виталий Арсеньевич. Хорошо так избитый, до той степени, когда опознание по фотографии выходит с большими сложностями по причине неузнаваемого лица. Обстановка в комнате, когда-то неплохая, сейчас напоминала пословицу о прошедшем мимо Мамае. Да бес с ней, с обстановкой, меня беспокоило другое, а именно безжизненное тело женщины лет сорока. Еще недавно тело было вполне себе пристойного вида блондинкой лет сорока, ухоженной и явно следящей за собой. Сейчас же... Пятна на шее и неестественно повернутая голова однозначно свидетельствовали о том, что ее сначала душили, а потом свернули шею. Как куренку. Х-халилов, гнида абрекская!

Нет, ничего в ЧК-ОГПУ не меняется. Как с восемнадцатого года начали резвиться, так и не оставили свои садистско-душегубские привычки. Не по необходимости же все это делают, а исключительно ради собственного удовольствия. Как таких земля носит? Хотя... именно такую погань она лучше всего и носит. Грязь к грязи крепко прилипает, порой аж оторвать сложно. Но можно, проверено!

Донесшийся из соседней комнаты не то стон, не то всхлип... Как это еще не все? Спокойно, Алекс, спокойно, ты знал, на что шел и что еще предстоит. Поэтому всполохи эмоций внутрь, под засов, и иди смотреть, что еще за 'подарочки' тебе приготовили временные 'коллеги'.

В небольшой комнатке было куда менее разгромно... Но лежащая на кровати связанная жгутами простыней девушка с кляпом во рту выделялась сразу. Страх и ненависть в глазах, спутанные черные волосы, какие-то лохмотья вместо платья, открывающие вид на нежную кожу и немаленькую грудь. Красивая... Похоже дочь хозяина квартиры и его ныне покойной жены. Сходство прослеживается, если присмотреться. Да уж, все сложнее и сложнее. И что тут можно сказать и сделать с учетом моей маски? Впрочем, если получится поправить хоть часть зла, устроенного чекистами, не выпадая из своей роли, я это сделаю. Честь, она всегда при мне, фон Хемлоки никогда не отбрасывали ее в сторону, словно ненужный мусор.

Разворачиваюсь и выхожу из комнатки, оставляя девушку в том же неприглядном состоянии. Прости, но по иному нельзя.

— Сотрудник особых поручений Сомченко, агент первого разряда Халилов, — цежу слова сквозь зубы, заранее настраивая двух уродов, что у них возникли серьезные проблемы. — Я здесь от лица нашего общего начальника, товарища Руциса. Докладывайте, Сомченко, живо!

— Я не...

— Вы именно что НЕ... Не сумели справиться с простейшим заданием, поставили под угрозу планы начальства и еще что-то пытаетесь возразить? Докладывайте!

Сдулся, аки проколотый воздушный шарик. Ведь одно дело возражать мне, младшему по званию, а другое — идти против самого Руциса, являющегося сейчас, помимо всего прочего, его непосредственным начальством.

Произошедшее было... театром абсурда, если подходить к этому с обычной, а не чекистской точки зрения. Ну про то, что эти идиоты подъехали на автомобиле прямо к дому. Я уже знал. Затем они не удосужились позаботиться о черном ходе, но это мелочь, на фоне прочего. Открывшему дверь хозяину квартиры Халилов сразу дал в зубы. Просто так, как было сказано, 'для того, чтобы знал, куда попал, гнида холеная'.

И пошло-поехало. Перемежая вопросы мордобоем и угрозами, заставили написать признание, но сделано это было столь неряшливо, что половина нужных вопросов так и осталась неосвещенной. Ну да и не в этом суть.

Сомченко, преисполнившись энтузиазма, решил попробовать проявить инициативу и выбить из арестованного что-то еще. Заранее не запланированное. Ну а единственный его метод насчет добиться чего-то от человека, был прост и известен. От слова 'добиться' отбрасывалась приставка 'до' и окончание 'ся'. Человека просто били — тупо и безъискусно. Ну а то, что некоторые от битья помирали — так то издержки производства.

В данном же конкретном случае ситуация и вовсе пошла вразнос. Ведь били не просто так, а прямо при семье. Для большего, по словам Сомченко, 'эмоционального воздействия. Умных слов, скотина, нахватался!

Естественно, нервы и не выдержали. Первой сорвалась дочь, Елена, набросившаяся на Халилова и даже ухитрившаяся расколотить о его башку вазу. Зря, кстати, вазу выбрала. Такую толстую кость лучше всего было бы во-он тем яшмовым пресс-папье прошибать. Был бы хороший шанс на летальный исход. А так... Тупая гора мяса лишь зарычала и не без удовольствия попыталась сменить объект приложения сил. Думаю, он ее собирался не бить, а по иному воздействовать, еще боле паскудным манером. Даже порвал платье, что я успел лично заметить, но...

Любая нормальная мать стремится защитить своего ребенка. Покойная же мадам Устинова была именно такой. Вот только попытка закончилась в лапах сумасшедшего садиста на службе ОГПУ, который сначала ее придушил, а потом свернул шею. А вот тут я потребовал максимальных подробностей, причем не от этого горного животного, а от его начальника, который должен был держать в узде первобытные порывы подчиненного.

Сомченко вновь пытался вилять, как угорь. Пришлось снова грозить ему всеми возможными карами и напоминать, что своя задница всяко ближе к телу, нежели чужая. Естественно, что разумно подобранные аргументы помогают в убеждении почти любого объекта. Помогли и сейчас. Правда подробности убийства оказались гадкими сверх ожидания. Думаю, что я их смог выдавить лишь по той причине, что не узнай я их от, кхм, коллеги, узнал бы от непосредственных свидетелей: находившегося тогда еще в сознании Устинова и его дочери.

Оказалось, что, душа жену Устинова, Халилов буквально светился от счастья и орал следующие фразы: 'Смотри, вражина, как я твою суку удавлю... Ты у меня во всем признаешься, всех сдашь, а я в это время твою дочку сношать буду! А потом вы оба будете просить, чтобы я вас сразу пристрелил...'. Разумеется, говорил все это сам Сомченко, поэтому я явно лишился 'удовольствия' слышать грубый акцент 'дитятко горного розлива' и немалой части примитивных непристойностей. А они наверняка имели место быть в куда большем количестве.

Наворотив же дел, эта несвятая парочка засуетилась. То есть засуетился Сомченко, потому как Халилов просто не понимал, чего натворил. Что же до старшего по званию коллеги, так тот осознавал, что одно дело мордовать и гробить 'от случайностей в ходе дознания' тех, кто больше не нужен начальству, а совсем другое — лишаться перспективного для дальнейшей работы 'материала'. Вот и нес при разговоре с Руцисом околесицу, потому как и признаваться страшно, и ничего не сказать тоже нельзя.

Мда, хорошо хоть не вздумал 'вычищать' место событий, уничтожив всех свидетелей. Похоже мозги еще не полностью атрофировались за малым использованием оных. А ведь мог, такое частенько случалось в первые годы становления ЧК, да и в последующие было, пусть и реже.

И никакого особого страха. Знал, собака страшная, что система за подобные фокусы хоть и наказывает, но так, в меру. К примеру, понижением в должности и отправкой в какой-то из многочисленных медвежьих углов. Наказание посерьезнее — перевод из всесильной родной системы в ту же народную милицию. Ну и самое страшное — под зад коленом со службы, на так называемые вольные хлеба. Но последнее было совсем уж редкостью. А чтобы под суд, да за подобное... Не смешите, эта система за творимые мерзости никогда жестоко не карала. Она ж сама их и культивировала всеми возможными силами и средствами.

Плюс еще один нюанс. Он всерьез считал, что сможет со мной договориться, чтобы я поддержал его. Не скрыл все, но представил произошедшее в таком виде, чтобы вина Халилова как главного лица и его как допустившего все это безобразие. Была минимальной. Расчет был прост — мало кто из чекистов поставил бы на одну доску жизни каких-то там случайных 'девок', к тому же из семьи арестованного, и благополучие коллег. И точно...

— Ну как, Алексей, поможешь все это... смягчить? — и рожа стала хитренькая такая. — А я в долгу не останусь, найду как отплатить. Ты ж сейчас звонить товарищу Руцису будешь?

— Непременно буду.

— Я здесь же побуду?

— Да не жалко. Слушая на здоровье.

Доволен, аж улыбка во всю харю. Считает, что это знак моего согласия насчет 'смягчить'. А вот обойдешься, помойное отродье! Сейчас я тебя перед начальством буду равномерно смешивать с навозом, причем делать это со всем усердием, но исключительно в рамках твоей и Халилова непригодности к мало-мальски серьезному делу. А то, что дам тебе и особенно ему все это слушать — на то особый резон. Может выгорит, может и нет, но лишним точно не будет.

Звонок, знакомый голос в трубке... Руцис явно обеспокоен и не считает нужным этого скрывать:

— Да?

— Аркадий Янович, Фомин у аппарата. Как вы и приказывали, я прибыл в адрес и выяснил, что тут произошло. К сожалению, ситуация вышла из-под контроля и для того, чтобы хоть как-то спасти операцию, требуются экстренные меры.

— Это плохо, Лешенька. Совсем плохо... Большие люди мной обнадежены. Так что ты постарайся, а я помогу, чем смогу. И не надо официоза, мы с тобой привыкла нормально разговаривать.

— Ситуация такая, товарищ начальник следственной части, — даю понять, что сейчас нас слушают те, кому надо слышать именно официоз. Руцис та еще сволочь, но дураком его сроду не назову. Поэтому должен с ходу понять. — Разрешите доложить!

— Вот оно как... Давай, Леша, докладывай. Я очень внимательно слушаю.

Ага, насторожился чекист. Принял посыл. Думаю, что попытку сорвать его планы он воспримет как личное оскорбление, а осмелившегося подложить ему свинью, пусть и не специально, сожрет со всеми потрохами, причем заживо.

— Руководитель группы, сотрудник особых поручений Сомченко, в процессе проведения операции допустил сразу несколько нарушений. Во-первых, когда я прибыл, машина группы Сомченко стояла прямо у дома, создавая риск. Что заметят что-то странное. Отсутствие контроля за черным ходом я даже в расчет не беру...

— Зато я в расчет возьму и это. Продолжай!

— Слушаюсь, товарищ Руцис. При моей попытке войти в квартиру агент первого разряда Халилов некоторое время отказывался меня впускать, мотивировав это тем, что не узнал. Это при том, что мы значительное время ежедневно находимся в одном кабинете. Мне пришлось представляться, рискуя, что мои фамилия и звание станут достоянием всего подъезда.

— Он что, с ума сошел? — первый раз я слышал как Руцис вполне натурально изображает шипение, достойное любой змеюки. — До сведения всех участвующих доводилось, чтобы не было никакого шума!

— Халилов не мог сойти с ума, Аркадий Янович. Идиотам сходить не с чего. И я сейчас вовсе не оскорбляю агента Халилова, я констатирую медицинский факт. Услышав, что я застал внутри квартиры, вы сами с этим согласитесь.

Начальство желало услышать мой рассказ. А вот лица Сомченко и Халилова надо было видеть. Картина, доложу я вам, достойная того, чтобы быть увековеченной художниками не из последних. Но если на роже Сомченко была смесь неверия, удивления и даже обиды, то дитя гор испытывало лишь злобу. Тупую, ограниченную, но зато огромной концентрации. Примерно как бык при виде красного плаща тореадора. И накал этой самой эмоции возрастал с каждой секундой. Верной дорогой идешь, 'товарищ', совсем верной. Сейчас мы тебя еще подогреем, чтобы все предохранительные клапаны сорвало.

— Сомченко отдал приказ применить жесткий вариант дознания. Тут я ничего не скажу, данный приказ мог быть оправдан, — заранее открестился я от неуместного для тайной полиции гуманизма. Да и маска, того, не позволяла. Хотя я и гуманизм... слабо сочетаемся. — Однако не стоило проводить это самое жесткое дознание в присутствии членов семьи. Непредсказуемые реакции, вы же понимаете, товарищ Руцис.

— Пострадавшие есть? — тяжко выдохнул мой собеседник. — Если есть, то надо будет идти на послабления. Устинов важен для последующей работы.

— Вы еще мягко выразились, товарищ начальник следственной части. Дочь Устинова, Елена, попыталась вступиться за избиваемого на ее глазах отца, кстати, уже подписавшего признание. Реакция же агента первого разряда Халилова была... неадекватной ситуации. Вместо нейтрализации он начал рвать на девушке одежду с озвучиваемыми намерениями насчет своих дальнейших действий в интимном плане.

— Идиот! На Камчатку... Нет, на Чукотку поедет, медведей на контрреволюцию проверять! Надо же понимать, кого можно, а кого не стоит, пусть до поры. Правильно Сомченко позвонил, но мог бы сам все рассказать.. Он же не первый...

— Сомченко? — специально добавленные нотки удивления сбили начальство с мысли, чем я и воспользовался. — Вы слишком хорошо думаете о том, по отношению к кому даже термина 'преступная халатность' маловато будет. Куда больше ему подойдут 'вредительство' и 'саботаж'. Дело в том, что Сомченко даже не попытался остановить разбушевавшегося подчиненного. Видимо, хотел посмотреть на процесс полового акта с участием агента первого разряда Халилова. Только вот мать девушки... Попыталась остановить. За что Халилов ее и задушил.

— Как?!

— Руками, Аркадий Янович. А потом еще и шею свернул, чтоб уж наверняка. Кстати, привожу те слова, которые при этом произносились. Сам, не слышал, конечно, но со слов очевидца...

— Ш-шайтан!! Убью, да!

Никакой попытки вынуть 'наган' из кобуры — просто выставленные вперед руки-лапы и звериная ненависть в глазах. Атакующий носорог... Попадалась мне в одной из детских книжек такая картинка. Вот что-то и вспомнилась сейчас. К тому же и нос у Халилова был размеров немалых. Да, действительно носорог в атаке. Мощь, напор... и инерция.

Роняю телефонную трубку и ухожу немного вправо. Не слишком сильно, но и этого достаточно, чтобы немаленькая туша пронеслась мимо. А вслед ей выстрел прямо через карман куртки. Не с целью убить, хотя и есть такое желание. Увы, приходится сдерживать естественный душевный порыв, ограничившись тем, чтобы всадить зверю в получеловеческом обличье пулю в колено.

Хорошо проняло! Сказал бы. что до глубины души, да не уверен в ее присутствии у таких как Халилов. Зато любо-дорого посмотреть, как этот урод катается по полу и даже не орет, а тихо скулит на одной ноте. Вытаскиваю 'наган' из кармана, во избежание повторения инцидента, но уже со стороны Сомченко, после чего желаю несколько шагов вперед и... Пинок окованным сапогом по голове порой истинные чудеса творит. Например, возвращает в помещение столь нужную сейчас тишину. Насчет спокойствия увы, не судьба.