Утерши рукавом злые слезы, девушка сжала кулаки и засопела, словно ёж. Это было первым признаком того, что упрямая леди приняла решение... "Ладно,— про себя воинственно бормотала она, грохая на столик свой письменный прибор и снимая крышку.— Хотите в молчанку играть — бога ради!.. Сами виноваты. Могли ведь соврать что-нибудь, успокоить... А раз нет — с меня и взятки гладки!"

Нэрис звякнула крышкой чернильницы, выхватила из связки перьев одно, поострее, и склонилась над чистым листом бумаги. Ну, начнем, пожалуй!.. "Здравствуй, моя милая Бесси..."

— Так и знал,— вздохнул над ухом чей-то ворчливый голос.— Кричит она тут про совесть... а самой-то не стыдно — бабу на сносях по всему дому гонять?..

Пойманная с поличным леди, подпрыгнув от неожиданности, уронила перо. И раскрыла от изумления рот — из-за пузатого бока настольной вазы торчала знакомая шерстистая мордочка брауни. Колпачок сбит набок, ушки топорщатся, в глазах — немой укор...

— Ты!— ахнула Нэрис, вскакивая и заключая брыкающегося друга в восторженные объятия.— Вот почему не ответил... Сам решил!.. Только... как же ты дом бросил? И как сюда добрался?

— Руки... п-пусти!— прохрипел полураздавленный домашний дух, судорожно дергая задней лапой.— Чуть не задохся... Я тебе не подушка диванная!

— Ох, прости,— повинилась она, разжав пальцы, и осторожно поставила шипящего дружка на стол.— Я так рада тебя видеть!

— Заметил ужо...— с деланным недовольством проскрипел брауни, приглаживая взлохмаченную шерсть.— А раз так рада, что себя не помнишь, лучше бы сливок принесла. Голодный, как крыса амбарная...

— Сейчас Кэти кликну,— пообещала девушка, делая шаг к двери. И, остановившись, обернулась:— Погоди-ка! Раз ты ничего мне не написал, да еще и сам сюда примчался... Значит, Ивара я могу не ждать?!

— Чего несешь-то?..— проворчал он.— Жди, понятно. Чай, не покойник...

— Так с ним все в порядке?

— Того не ведаю,— помолчав, честно признался хранитель замка лэрда Максвелла.— Вестей не было, ни плохих, ни хороших. Дак оно и понятно...

— Что — "понятно"?— Нэрис свела брови на переносице.— Говори ты толком! Где мой муж?!

— На службе...

— Это я и без тебя поняла уже! Конкретно — где?.. В Стерлинге?

— Нет. В Ирландии. Как ты уехала — он той же ночью и отплыл.

— Так я и знала!..— топнула ножкой леди. И вдруг замерла:— В Ирландии? Но там же... Это же...

— Черти чего там делается,— согласно кивнул брауни.— Короли воюют, норманны лезут со всех концов, да и помимо... В общем, я сам толком не понял, что "помимо", но, кажись, супружнику твоему с его нюхом дело там точно найдется!.. Эй, эй, ты чего?! Не смей глаза закатывать! Покорми сначала, а потом ужо в обмороки падай, коли делать больше нече... тьфу ты. Как с убивцами какими задушевные беседы вести — это у ней запросто. А как муж на два шага отойдет — мы чувств лишаемся!

Он спрыгнул со стола и, просеменив по ковру, склонился над лежащей без движения Нэрис.

— От ведь малахольная,— беззлобно проворчал домашний дух и, поплевав на передние лапы, легонько похлопал девушку по щекам. Не помогло. Брауни сердито фыркнул, размахнулся посильнее... И замер от громкого стука в дверь.

— Госпожа!— донесся из коридора возбужденно-испуганный девичий голосок.— Госпожа, это я, Кэти!.. Отворите! Там с леди Кэвендиш неладно... Она так стонет, госпожа! И вас зовет... Кажется, началось!

— Чего началось-то?— буркнул раздосадованный комок шерсти, снова занося лапу вверх.— Одна другой дурнее!..

— Хватит драться...— раздался слабый голос с ковра. Нэрис открыла глаза и кое-как села.— Всё лицо мне когтями расцарапал. Я что, в обморок упала?

— Нет, с устатку на пол прилегла...— сварливо отозвался брауни. И ткнул лапой в сторону двери:— Подымайся. Там какая-то Кэти завывает... Про какую-то леди, у которой что-то там "началось"... Да куды так шарахнулась?! Чуть каблуком не придавила!

— Подожди меня здесь,— велела леди МакЛайон, метнувшись к двери и снимая засов.— Я сейчас... Господи, как же не вовремя!..

Брауни юркнул под кровать. До него донесся голос Нэрис:

— Что ты вопишь на весь дом, Кэти? Я не глухая. Где леди Кэвендиш?

— Ульф ее в спальню отнес, госпожа. Прямо из коляски... Видать, растрясло во время прогулки-то! Ой, госпожа, она так стонет, так стонет!..

— Кэти, я тебя умоляю — перестань делать из этого трагедию. У леди роды начались, а не агония смертельная!.. Она в своей спальне, я не расслышала?

— Да...

— Хорошо. Я пойду к ней, а ты принеси из моей комнаты саквояж с лекарствами... И вытри нос! Смотреть же не хочется. Можно подумать, ты рожать собралась, а не она!..

— Простите, госпожа...

Брауни быстро высунулся из-под кровати, ухватил за угол лежащую сверху подушку и юркнул обратно. Он уже понял, что сладких сытных сливок в ближайшее время не дождется. "Хоть поспать чуток, на мягеньком... Все бока себе отбил, у гонца этого в подсумке сидючи!.. Эх, судьба-судьбинушка... Попал в бабье царство — одна рожает, вторая ревет, третья вообще в обмороки бухается! Ирландии она испугалась... Ну, Ирландия. Ну, воюют. И что с того-то?.."

* * *

Лицо усопшего было прикрыто платком. Так, конечно, не полагалось, но уж слишком большой контраст был между умиротворенно сложенными на груди руками монаха и страшным выражением его лица!.. Брат Колум, что нашел вчера на рассвете в молельном доме тело брата Антония, до сих пор пребывает в полнейшем смятении и отказывается от пищи, беспрестанно творя молитвы Всевышнему. Да и остальные братья близки к недостойной панике... Почтенный аббат подавил тяжкий вздох, отполированные горошины четок замелькали с удвоенной скоростью. Полностью отрешиться ото всего, дабы спокойно прочесть заупокойную, никак не получалось. Мешали мысли, грызла тревога за будущее общины, да и, что греха таить, мучил обыкновенный человеческий страх.

Брат Антоний был уже пятым. Пятым по счету монахом маленькой христианской общины, который отошел в мир иной всего за прошедшие две недели. Едва похоронили брата Ниалла, умершего в страшных муках от заражения крови, настал черед для других... Брата Эдриана поутру нашли мертвым в его келье — безмятежного, словно всего лишь спокойно спящего, но, увы — уже холодного. Брат Антоний пережил его лишь на два дня, и отдал Богу душу в молельном доме, вероятно, прямо во время чтения. Он любил возносить хвалу Господу в одиночестве, поэтому что там произошло, так никто и не узнал. Но искаженное до неузнаваемости лицо монаха, словно перед смертью он увидел нечто настолько жуткое, что сердце его не выдержало, до сих пор стояло перед глазами остальных членов общины...

Отец Бэннан, вспомнив о долге, нашел в себе силы собраться и закончить заупокойную. После чего поднялся с колен, намотал четки на запястье и покинул последнее пристанище усопшего. Завтра на рассвете его тело будет предано земле... Подумав об этом, аббат вдруг почувствовал, будто чья-то холодная рука сжала сердце. Да простит нас Господь, но... кто следующий?

Он, чуть склонив голову, посторонился, пропуская в келью ждавшего снаружи брата Лири, и медленным шагом направился вверх по выложенной камнем тропинке мимо молельного дома. Там было тихо, темно и пусто. Монахи после смерти брата Антония боялись входить сюда с заходом солнца, и аббат, обычно чуждый таких предрассудков, сейчас был с ними солидарен. "Почему?"— вот какой вопрос задавал себе святой отец, машинально перебирая пальцами правой руки верные четки. И ответа на него не находил. Да, жизнь человека — в руках Всевышнего. И монахи на Скеллиге не жили вечно, умирали каждый в свой срок — кто от старости, кто от болезни. Это было закономерно и понятно... "Но чтобы пятеро крепких мужчин за две недели?— думал почтенный аббат, останавливаясь на верхней площадке Южного Пика.— Такого нет даже в летописях, исключая один случай морового поветрия... Сейчас всё совсем не так. В чем наша вина?.. И чего нам ждать дальше, Господи?"

Отец Бэннан преклонил колени пред каменным крестом, прикрыл глаза и, оставив в покое истерзанные четки, молитвенно сложил ладони. Подумал с минуту, поколебался, вспоминая святые слова, веками служившие для обращения к Нему, и все-таки выбрал другое. Древняя, как мир, молитва зазвучала в тиши каменных стен утеса...

— Боже, Который ведает неведомое и силен сделать явным сокрытое для человека! Ты видишь, что сердце моё неспокойно. Посему прошу Тебя по Твоей великой милости открыть загадку, лежащую передо мной! Не считая себя достойным понять неизведанное, но зная, как велика Твоя благодать, осмеливаюсь я просить о помощи в деле своём...

Аббат сделал паузу, чтобы набрать в грудь побольше воздуха для изложения, собственно, "дела". И услышал вдруг:

— Беги! И возьми с собой то, что должен сберечь!

Голос был подобен шуму камнепада, он доносился и сверху, и снизу, и со всех сторон одновременно. Он был одновременно властным и безличным. Он был... Он — был?..

Святой отец замер. Потом, более ничего не услыхав, поднял голову. Лицо его посуровело, в глазах промелькнуло понимание.

— На всё воля Божья!..— отрывисто произнес аббат и поднялся с колен, осенив себя крестным знамением.

Этой же ночью, спешно погребя тело усопшего брата Антония в узкой могиле на маленьком кладбище против закрытой молельни, оставшиеся члены общины собрались в тесной келье аббата. Судя по его лицу, выражавшему странную и непривычную решимость, разговор предстоял серьезный...

Вопросительное, тревожное молчание нарушил сам отец Бэннан:

— Братья! Последние события, о которых упоминать я не буду, вынудили меня сделать то, что никто и никогда, со дня основания нашей общины, не делал. И просить вас о том, о чем я не смею просить. Но во имя Того, кому мы служим, и ради того, что защищаем...

— Мы должны уйти отсюда,— замогильным голосом перебил его брат Колум, который до сих пор был несколько не в себе. Сидевший рядом с ним брат Филип гневно отшатнулся в сторону:

— Опомнись! Да что ты говоришь такое?!

— Не время ссориться, братья,— одним жестом руки утихомирив негодующего Филипа, сказал аббат.— Тем более, что брат Колум абсолютно прав.

Что тут поднялось!.. Братья повскакивали на ноги, загалдели, словно стая диких чаек, замахали руками:

— Но это невозможно!

— Разве вы забыли...

— Не спорьте с аббатом!..

— Я не понимаю... Отец Бэннан, вы...

— Тихо!— негромким, но твердым, как сам утес, голосом приказал аббат.— Я знаю, что говорю. Скеллиг не одну сотню лет служил нам пристанищем. И не одну сотню лет он охранял от чужих глаз и рук то... то, что не должно быть названо. Но теперь наш остров перестал быть той крепостью, о стены которой обломал зубы не один десяток варваров... Все мы видим, что происходит! Нас становится всё меньше и меньше, и враги христианства тут не при чем. В упрямстве своем и нежелании понять очевидное мы не разглядели того, что нам было Сказано!.. Не поняли, что Он направляет нас, братья! Он хочет, чтобы мы ушли. И мы не должны спрашивать, почему... Не должны роптать, ибо тогда зачем мы здесь?.. На всё воля Божья,— повторил святой отец свои недавние слова, сказанные на вершине Южного Пика.— А наш долг — исполнить Его волю.

Монахи пристыжено молчали. И лишь один, практичный и сухой как хлебная корка брат Лири, дождавшись окончания речи аббата, коротко уточнил:

— Когда?

— Завтра же,— ответил отец Бэннан.— Потому я вас всех и собрал в столь поздний час, пренебрегши кратким отдыхом и молитвой... На рассвете отплывем.

— Но куда?..— подал голос нервно оглянувшийся на выход брат Колум. Аббат обвел всех присутствующих спокойным взглядом:

— Это я решу тоже завтра. Сейчас нужно подумать о том, как успеть собраться до рассвета. Брат Лири, час уже очень поздний, но все-таки разбудите кого-нибудь из паломников и объясните положение дел. В двух словах, только то, что мы решили перебраться на материк. Пусть передадут остальным. Брат Кевин, на вас послушники. Сообщите им, что мы покидаем Скеллиг-Майкл, и наши кельи утром освободятся... Завтра будет дождь, что им мокнуть?.. Брат Филип, брат Августин — соберите книги, оберните и перевяжите. Остальной скарб, кроме самого необходимого, можно оставить... Брат Колум, если позволите, на вас я взвалю манускрипты.

— Как скажете, отче,— с готовностью кивнул тот, явственно воспрявши духом. После вчерашней страшной находки в молебном доме брат Колум до сих пор не мог унять дрожь в руках и голосе...

— Храни вас господь,— ответствовал аббат и повернулся к двум оставшимся монахам:— А вам завтра весь день грести, так что идите в крайнюю келью и хорошенько выспитесь. К ранней молитве можете не подниматься.

Братья Патрик и Даллан слаженно кивнули и молча вышли. Остальные тоже потихоньку потянулись наружу, каждый согласно своему заданию. Оставшись один, отец Бэннан постоял еще какое-то время посреди кельи, бездумно перебирая четки, потом опустился коленями на потертый пеньковый коврик у стены, где висел простой деревянный крест, и знакомо прикрыл глаза.

Четверть часа спустя пробегающий мимо кельи аббата брат Колум, нагруженный бережно обернутыми в ткань свитками, приостановился, услышав, как молится святой отец, и удивленно приоткрыл рот. Из кельи доносилось:

— ...Я прошу Тебя, о Сын Марии —

Именем любимого апостола,

Именем святых, что Тебе служат —

Защити меня в грядущей битве!

В час, когда уста навек умолкнут,

В час, когда навек закрою очи,

В час, когда дыханье прекратится —

Защити меня в грядущей битве!

Брат Колум поднялся на цыпочки и, подойдя поближе к келье, осторожно заглянул внутрь. И глаза его разменялись по крупной монете: отец Бэннан, сняв монашеское одеяние и оставшись в одних штанах да нательной рубахе, поверх которой была надета совершенно непонятно откуда взявшаяся короткая кольчуга, вынимал из-под соломенного тюфяка... широкий двуручный меч! Оторопевший брат Колум, прижав к груди бесценные манускрипты, попятился от дверного проема в привычную черноту ночи. Потом круто развернулся и припустил по каменной дорожке в молельню. Там, под полом, хранилась еще одна часть старинных свитков с летописями... Нервный монах даже позабыл про свой недавний страх перед молебным домом — настолько он был оглушен только что виденной картиной. Быстро перебирая ногами, брат Колум спешил вперед, а вслед ему летело затихающее:

В час, когда Судья на трон воссядет,

И мои грехи на суд воздвигнет,

Будь моим щитом, о Сын Марии,

Светлый ангел, отвори ворота...

Глава 7

Ивар отвлекся на гомон за стеной и состроил недовольную гримасу: наемники вождя О`Нейлла сегодня как-то уж чересчур разгулялись. Не то чтобы их пьяный гогот сильно мешал королевскому советнику думать, но раздражал порядочно.

Предусмотрительный братец Дейдре поселил охрану сестры в непосредственной близости от собственных людей — надо полагать, во избежание недоразумений. Каких — он и сам пока сказать затруднялся. Но что Ивар ему не нравился до сих пор, это был неоспоримый факт!.. "Вот что он взъелся-то на меня?— размышлял лорд, крутя в пальцах перо.— Легенда вроде грамотная, комар носа не подточит! И места упомянули известные, и людей, с кем "вместе воевали"... Сто к одному — О`Нейлл не поленился все эти россказни проверить. А раз проверил и до сих пор не вышвырнул нас из дому — стало быть, беспокоиться ему не о чем!.. Так что ж он на меня таким волком смотрит? Налицо ведь полнейшая благонадежность... Самое смешное — к Творимиру у вождя никаких вопросов, сплошное уважение. Но легенда-то у нас одна на двоих!" Он пожал плечами и, мысленно махнув рукой на излишнюю подозрительность хозяина дома, вернулся к своему занятию. Те неполные две недели, проведенные в поместье О`Нейллов, даром для гончей Кеннета МакАльпина не прошли. И сейчас, пользуясь тем, что госпожа Мак Кана занималась у себя в комнате вышиванием (и поэтому в "охране" не нуждалась), Ивар усердно скрипел пером, записывая собранную информацию. Ее было много. Гораздо больше, чем ему самому хотелось бы...