— Ну что ж... Деррик, ты обиходь коня, а я поговорю пока с этим следопытом, — сказал Рыжий, глядя, как Клешнявый ведет мокрого с головы до ног пленника в дом.

Клешнявый как-то хитро завернул незваному гостю руку за спину и, хотя держал его, казалось, небрежно, пленный семенил на цыпочках и не пытался вырваться. Опасался, должно быть, что конвоир ему руку сломает! Я имела представление о таких приемах — Саннежи показывал, — но сама бы повторить не взялась, для этого нужен опыт. Сила там не особенно важна, но без сноровки ничего не выйдет...

Чище от обливания водой из колодца незнакомец не стал, сажа текла по нему черными ручьями, но хотя бы чихать он перестал. Временно, если верить пророческим словам Медды.

— Сделаю, — кивнул Деррик и повел вороного в конюшню.

Бедняга, похоже, и впрямь устал: свесил голову и едва переставлял ноги. И в руки чужому дался спокойно... Хотя почему же чужому? Если это конь из королевской конюшни, он вполне может помнить Деррика! Вдобавок норовистых там не держат... и не жеребец это вовсе, а мерин, присмотрелась я, а они всяко спокойнее.

— Идем, хозяйка, — тронул меня за локоть Рыжий, и я пошла за ним в дом. — Ян, побудь снаружи. Фонарь возьми...

— Ага.

Интересное дело, в его голосе вдруг прорезались повелительные нотки... Ишь, как распоряжается остальными! Со мной бродяга вел себя почтительно, но с другими не церемонился, а они явно признавали в нем вожака.

Мне сразу показалось, что он далеко не так прост, как может показаться, но в чем заключается эта особенность, я пока понять не могла.

Когда я вошла в дом, пленного уже надежно связали и усадили на лавку верхом — так быстро не вскочишь. Есть, конечно, и такие бойцы, которые, упав на спину, могут единым махом взвиться на ноги, но от этого подобных подвигов явно ожидать не приходилось. Вдобавок, когда руки скручены за спиной, трепыхаться вдвойне неудобно... особенно, если еще и ноги связаны под лавкой, заметила я. Помнится, Саннежи рассказывал, что у него на родине так перевозили опасных пленных, если нужно было двигаться быстро: сажали на коня, связывали так, чтобы никуда человек с этого коня не делся, да и отправлялись в путь. Взрослого мужчину везти, перекинув поперек седла, неудобно, а повозки может и не оказаться, да и тащится она еле-еле...

— Прыткий оказался, — пояснил Клешнявый, заметив мой взгляд. — И силушкой не обделен. Пускай так посидит, авось, не успеет закостенеть!

— Если быстро на вопросы ответит, то не успеет, — кивнул Рыжий и наклонился к связанному.

Тот отчаянно пытался отфыркаться, чтобы убрать с лица прилипшие волосы, но безуспешно. Добросердечная Медда подошла, вытерла ему физиономию какой-то тряпкой, и стало видно, что человек этот совсем молод, и...

Я отшатнулась в тень, подальше от свечей.

— Ты что, хозяйка? — тут же обернулся Рыжий. Мне порой казалось, будто у него глаза на затылке.

Я поманила его ближе, еще ближе... за дверь, а там уже сказала шепотом:

— Это командир гвардейцев, которые стояли лагерем возле поместья. Тот самый, о котором ты говорил, будто он был в меня влюблен. Его зовут Маррис. А каким чудом он нас разыскал, представить не могу! Никогда он не считался хорошим охотником и тем более следопытом...

— Так время пришло, — серьезно сказал Рыжий, наклонившись поближе ко мне, чтобы различать лицо в тусклом отсвете фонаря, который Ян пристроил над дверью. — Сама видишь, кого созвала королевская кровь.

— О чем ты?

— Подумай сама, хозяйка. Неужели тебе не показалась странной наша компания? Мельничиха и лесовик, старый пират и бывший королевский егерь, бродяга и сама королева? Вот еще одного южным ветром принесло, а он, поди, и сам не возьмет в толк, как это вышло!

— Ты говоришь загадками, — сказала я. — Я тебя не понимаю. Вернее, понимаю не всегда.

— Ну так просто прими, как данность: тянет к тебе всех, кто с тобою как-то связан, а более того — хорошо тебя помнит и любит. Или благодарен. Или чем-то обязан. Или виноват перед тобой... — жаркий шепот обжигал мне щеку, и я постаралась отодвинуться, но было некуда, позади оказалась поросшая вьюнком стена. — Видала, поди, как в костер затягивает соринки и щепочки? Или в водоворот — ветки и листья? Вот и ты сейчас — один в один костер.

— Или водоворот, — фыркнула я.

— Или смерч, — без тени усмешки ответил он. — Вряд ли ты видала, они как раз в шонгорских пустынях частенько приключаются.

— Тогда уж не с этим нужно меня сравнивать, а с магнитом, к которому притягиваются мелкие вещицы из металла, — сказала я.

— Можно и с магнитом, — согласился он, — да только к нему одно железо тянет, а у тебя тут и медяшка, и серебро, и вовсе не пойми, что! Нет, хозяйка, по моему — вернее выходит. Смерч не смотрит, золотую монету он подхватил или сухой кизяк. Другое дело, что кизяк порой нужнее монеты оказывается, потому как золотом костер не накормишь...

— И наоборот.

— И наоборот, без золотой монеты припасов, чьего-нибудь молчания... или ответов на вопросы не купишь, — согласился он и отстранился. — Я вижу, ты не хочешь показываться на глаза этому Маррису?

— Он меня по голосу узнает, я ведь не так давно приглашала его к обеду, — вздохнула я. — А лица моего он не видел. Если и помнит, то совсем девочкой.

— Не настолько сильно ты изменилась, хозяйка, — серьезно произнес Рыжий, взявшись за ручку двери, — чтобы влюбленный в тебя парень не сумел узнать свою принцессу.

— Не говори так, — попросила я. — Не надо. Я уже упоминала, что ненавижу зеркала? Так вот, Рыжий, нет зеркала хуже... и честнее, чем чужие глаза. В них отражается не только мое увечье...

— Понимаю, — кивнул он. — Поверь, хозяйка, понимаю. А теперь идем, не то этот бедолага к лавке прирастет! Ты просто постой в сторонке, раз уж не желаешь показываться.

Я так и сделала — вошла следом за Рыжим и остановилась в густой тени возле двери. Отсюда хорошо было видно связанного Марриса — он успел немного обсохнуть возле очага, и его темные волосы завились колечками. Физиономия, правда, по-прежнему оставалась живописно раскрашена полосами сажи.

— Ну что, не сказал еще, кто он такой и откуда взялся? — спросил Рыжий у Клешнявого.

— Не-а, молчит, как рыба на льду, — ответил тот. — Будто по одёже да конской сбруе не видно, кто он таков!

— Так может, он того служивого-то убил да раздел, а коня присвоил, — подала голос Медда.

Она возилась у очага, грея вчерашнюю кашу на завтрак. Судя по запаху, в котел пошла еще и какая-то дичь, и солонина. Ну, в дорогу лучше отправляться сытыми... На сухомятке протянуть можно долго, но если есть возможность как следует перекусить, глупо ее упускать!

— Как твое имя? — негромко спросил Рыжий, присев на лавку возле Марриса. — Звание? Откуда ты родом?

Тот в ответ грязно выругался и попытался ударить Рыжего лбом в подбородок, но не дотянулся, путы не позволили.

— Смотри, какой дерзкий! — улыбнулся бродяга, даже не подумавший отшатнуться. — Ладно, зайдем с другого конца... Как ты нашел это место, а? Какие духи тебе ворожили?

Очередное ругательство даже Клешнявый оценил протяжным свистом, прибавив:

— Постеснялся бы при девицах-то! Моя пьяная матросня и при кабацких девках такого себе не позволяла, а ты... Сразу видно: разбойник с большой дороги ободрал какого-то дворянчика, одёжу-то нацепил, а обращения не знает!

— Да уж больно он складно ругается для простого-то головореза, — хмыкнул Рыжий, протянул руку и взял Марриса за подбородок. Тот попытался было отдернуть голову, но, похоже, проще было расстаться с нижней челюстью — пальцы у бродяги были словно кузнецкие клещи. — Не брыкайся, парень, всё одно уже стреножили. Лучше скажи добром, кто ты таков и чего ищешь, пока я не начал расспрашивать всерьез... Я умею, знаешь ли.

Последовало очередное ругательство. Я видела, что у Марриса дрожат губы, но он не желал ни слова сказать о том, что привело его сюда. Почему, вот бы знать?

— Кочергу накалить? — деловито спросила Медда.

— Брось, время тратить, — отмахнулся Рыжий. — Опять же, паленым вонять будет. А если придется этого паренька с собой тащить, на кой он нам с ожогом до кости? Лечить его некому, так и помрет, а жалко, молодой еще, совсем пожить не успел!

— Ты-то больно старый! — не выдержал, наконец, Маррис.

— Ух ты, он говорящий! — обрадовался Клешнявый. — А я уж думал, он, как птица-болтун у нашего старого капитана, только ругань и запоминает! Вот сколько он пытался эту скотину пернатую научить кричать хотя бы 'полундра!', ан не вышло... Было б можно птицу линьками выпороть, дело другое, живо бы человеческой речи обучилась, но куда там, если она, не считая хвоста, с ладонь размером...

Рыжий жестом остановил его монолог и снова уставился в глаза Маррису.

— Чую, добром мы с тобой не сладим, — негромко произнес он, и тот невольно отшатнулся. — Пытать я не люблю, да и времени нет на эти глупости... Медда, подай свечу!

Я помнила, как это было со мной. Вот и сейчас он поднес свечу к самому лицу пленного, а сквозь ее огонек Маррис должен был видеть глаза Рыжего, темные, бездонные, в них будто бы вовсе не отражалось танцующее пламя... Но это только поначалу, а потом эти глаза вспыхнули золотым огнем...

Странное зрелище: Маррис вдруг перестал вырываться из своих пут, замер, а лицо его... да, поплыло, словно свечной воск, утратив всякое выражение.

— Успокоился? А теперь говори, — тихо произнес Рыжий. — Как твое имя? Кто ты такой?

— Эйнавар Маррис, командир гвардейского отряда, — отозвался тот невыразительно.

— Что ты делаешь в этих краях?

— Я должен был охранять поместье.

— Какое поместье и зачем его нужно охранять?

— Старое поместье в нескольких днях пути отсюда. Туда удалилась принцесса Жанна, когда отреклась от прав на престол в пользу мужа своей сестры.

Я невольно зажала себе рот, чтобы не ахнуть в полный голос.

— Так охрана-то для чего потребовалась? — спокойно напомнил Рыжий.

— Его величеству доложили, что на принцессу готовится покушение, — все так же монотонно проговорил Марис. — Он не мог оставить ее в опасности. Королева любит сестру. Она бы расстроилась, случись что с принцессой, а волнение может стать губительным для здоровья ее величества.

— Почему же? — сощурился бродяга.

— Ее величество тяжело болела, — сообщил тот. — Его величество тревожится о ней.

— Чем же она была больна?

— Никто не знает наверняка, но поговаривают, что Создатель не дает их величествам наследника... — выговорил Маррис. Голова его как-то странно клонилась набок, из уголка рта потянулась тонкая блестящая ниточка слюны. -Наверно... может быть... Я не знаю!

— Тш-ш-ш... — шепнул Рыжий. — Довольно об этом. Теперь скажи, как ты очутился здесь? Разве ты не должен охранять принцессу?

— Ее нет... — лицо бедняги исказилось, словно он силился заплакать и не мог, совсем, как я. — Я не уберег... Они усыпили стражу, а потом... потом был только огонь до небес! Не знаю, каким чудом успели выскочить слуги... Наверно, они были в сговоре... Экономка сказала, принцесса допоздна не гасила свечу, вот и устроила пожар... А я не видел света в ее окне в ту ночь!

— Все верно, он погас, чтобы разгореться вновь, но уже иначе, — прошептал бродяга и покосился на меня. — А что было после?

— Мой... мой помощник сказал: нужно срочно доложить его величеству. Он выпустил голубя — у нас были с собой почтовые, — но его у нас на глазах скогтил ястреб. И второго тоже... Подстрелить проклятую птицу не вышло, она будто глумилась над нами! — Маррис сглотнул, а я подумала: неужто это был Зоркий? — Последнего голубя выпустили уже в сумерках, но я не знаю, добрался ли он до столицы... Мало этого ястреба, еще и непогода разыгралась!

— Славный охотник, — едва заметно улыбнулся Рыжий и снова взглянул на меня. — Не забыл хозяйку... Гхм! И что же было дальше?

— Я хотел идти по следу разбойников, но Линдо... мой помощник... Он сказал, что нужно возвращаться. Что принцессу уже не вернуть... да что там, даже останков не найти — к пожарищу сунуться было страшно, таким жаром оттуда веяло! — а у нас приказ... — Он говорил отрывисто, а в широко распахнутых глазах стояли слезы, возможно, потому, что он неотрывно смотрел на огонек свечи. — Я сказал — нам приказано остановить злоумышленников, и, раз мы их проворонили, то нужно хотя бы нагнать убийц и приволочь в столицу... Но отряд послушался не меня...

'Немудрено', — подумала я.

— И ты...

— Я отправился в погоню один. Их не могло быть много, большой отряд мы бы заметили. Нет, всего двое или трое, а может, даже один ловкий негодяй, способный обойти посты, миновать сторожевых собак и... — Маррис судорожно сглотнул. — И убить ее...

— О чем ты?

— Я верю, что он ее в самом деле убил, — выговорил тот, раскачиваясь вправо-влево, насколько позволяли веревки. — Только бы ей не пришлось гореть заживо... только не так...

— Кажется, переборщил, — мрачно сказал Рыжий, отдав свечу Медде, и похлопал Марриса по щекам.

Тщетно — глаза у того закатились, он явно ничего не слышал.

— Что ты с ним сделал? — спросила я, подойдя ближе.

— Сама видела, хозяйка, допрашивал! — вздохнул он, глянув на меня снизу вверх. — Я мог бы и по-простецки, но, честно скажу, не люблю я хруста костей поутру... Опять же, он орать бы начал... Да и вообще, паренек — крепкий орешек, я б с ним до заката возился, а то и дольше. Так-то быстренько выходит, да, видишь, загляделся он на огонек сверх меры, увидел больше, чем было нужно, а я увлекся и не заметил вовремя...

— Хватит с меня твоих загадок! — сердито сказала я, наклонилась к Маррису и, взяв его за волосы, заставила держать голову ровно. Взгляд его, правда, все равно блуждал где-то, словно он смотрел сквозь предметы. — Командир! Очнись, это приказ!

— Да не поможет, — махнул рукой Рыжий и встал. — Фитилек сгорел дотла. Моя вина, давно так глубоко не забирался...

— Командир! — я отвесила Маррису оплеуху. — Не кажется ли тебе, что перед принцессой ты должен иметь вид молодцеватый... или хотя бы опрятный? А взглянуть на тебя — в саже с головы до ног, грязь комьями сыплется, слюни пускает, будто слабоумный, а туда же, докладывать ее величеству Жанне!

— Аделин, — неожиданно внятно отозвался он. — Ее величество зовут Аделин.

— Это у кого как, — встряла Медда. — У нас одна королева — Жанна. А ты уж, приятель, сам для себя решай, какой именно королеве служить будешь...

Маррис вдруг моргнул и уставился на меня в упор. Света уже было достаточно, чтобы он сумел меня разглядеть.

— Очнулся? — спросила я, выпустила его вихры и взглянула через плечо. — Рыжий, впредь будь поосторожнее, очень тебя прошу.

— Сказал же, виноват, хозяйка, — отозвался он. — Давно не упражнялся, сноровку растерял, да еще этот парень — нет чтоб сперва осторожно уголья ногой попробовать, сразу в самое пекло ухнул!

— Ты что же, умеешь заглядывать людям в душу? — негромко произнесла я, осмыслив это иносказание.

— В душу или еще куда, а только посветить в темных уголках могу, — не стал отрицать Рыжий. — Сам-то я ничего не вижу, это они выкладывают всё, что у них там скопилось по чердакам, подвалам и прочим чуланам. Только, сама понимаешь, когда по таким закоулкам шаришь да ветошь ворошишь, с огнем надо быть осторожней, а то искра случайно упадет — как бы весь дом не спалить! Видишь, тут уже занялось... но ты успела потушить. Кажется.