На неведомых тропинках 1. Шаг в темноту

Я не была на всех окрестных переходах, но о расположении и о путях, ведущих туда и обратно, знала. Есть вещи, знать которые необходимо.

Машину я оставила на обочине метров за двести до монастыря. Стоянка была забита, у стен разворачивались белобокие автобусы, предварительно выпустив из своего нутра людское море. Крестящиеся женщины в платках и длинных юбках — я посмотрела на свои белые бриджи и вздохнула, и, главное, с собой ничего такого, что могло бы сойти за головной убор, мужчины в светлых рубахах и с фотоаппаратами, дети с усталыми лицами: кого-то уже разморило от жары, и он уснул на руках у родителей, а кто-то капризничал и оглашал округу истошным рёвом. Солнце, пот, крики, гомон толпы и рёв моторов. Не такого я ожидала от монастыря и даже придумывала предлог повесомее, чтобы проникнуть на территорию. Но темно-зеленые ворота были распахнуты настежь, беспрестанно впуская и выпуская группы людей.

— Рождество крестителя Иоанна.

Я обернулась, меня нагонял Веник.

— Что?

— Праздник у них сегодня, — пояснил сосед, замедляя шаг, — торжественное богослужение, плюс экскурсионные группы. А деревенские, — мужчина махнул рукой, — торговлю устроили.

Вдоль дороги на импровизированных прилавках в основной массе на старых ящиках люди торговали всякой всячиной: молоко и творог, мед и овощи, мясо и рыба, даже холодильник с мороженым и напитками стоял, правда, ближе к монастырским стенам, туда и была самая большая очередь, святыни святынями, а пить хотелось всем.

— Старик сказал, где его амулеты? — Веник остановился.

— Примерно где-то здесь, — я развела руками.

— Жаль, — судя по голосу падальщика, ему было плевать и удовольствия от поручения он не испытывал, скорее, отбывал повинность. Интересно, за что? — Что ищем?

Я достала из сумки цветные фотографии. Семеныч оказался не только не чужд техническому прогрессу, но на редкость предусмотрительным. Три крупных снимка. Темный бархат фона. Три предмета: кулон, гребень и кольцо. Три артефакта.

"Медальон матери" — это обобщающее название, раскрывающее назначение предмета, а не его форму. Им может быть предмет, по сути своей медальоном не являющийся, — любая вещь, годная к постоянной носке на теле и длительному контакту с кожей, будь то украшение, заколка, очки, сгодились бы и часы, если бы между магией и механизмом не было своих особых отношений, а вот сломанные годятся, наверное.

Капля кулона с голубым камнем в центре и изящными завитушками, выполненными из красноватого золота низкой пробы, даже на фото выглядела древней. Матовый костяной гребень с симметричными желобами узора по краю и россыпью прозрачных мелких камушков был поновее, это тысячелетие, по крайней мере. Золотое массивное кольцо с дымчато-коричневым камнем напоминало гербовый перстень какого-нибудь рыцаря, до того было толстым, массивным и грубоватым.

От каждой вещи веяло стариной. Камни — обычные самоцветы, не стекляшки, но и не драгоценные. Думаю, каждую из этих вещей можно сбыть коллекционеру за неплохие деньги. Колдовская же составляющая превращала коллекционные вещи в артефакты, разом поднимая их стоимость раза в три.

— Кулон и гребень здесь, — я протянула соседу фотографии, — кольцо пока не настроено и не активировано.

— Ты там, — он кивнул на ворота, — я здесь. Встречаемся через час. Если что... — Веник достал сотовый, нажал пару кнопок.

Из сумки тут же полилась Ti Amo итальянских Ricchi E Poveri (Ри?кки э По?вери). Музыкального романа с современными исполнителями у меня пока не случилось, я предпочитала песни моей прежней жизни. Я сбросила вызов, тут же сохранив в памяти, спрашивать, откуда у гробокопателя номер, который я ему никогда не давала, пустая трата времени.

— Через час, — повторил сосед, и сутулая фигура смешалась с ближайшей многоголосой группой. Сотрудничество обещало быть недолгим. Я поправила ремешок сумки и пошла к зеленым створкам.

Помимо праздношатающихся отдельных личностей и групп личностей, по территории монастыря водили экскурсии. Я минут пятнадцать шла за одной из них, слушая звонкий голос монахини, рассказывающей об истории обители, строительстве и восстановлении того или иного здания. Народу тут бродило немало. От церкви к пруду, от пруда к стенам, от стен к клумбам, от клумб к решетке, за которой скрывалась спрятанная от простых смертных кедровая роща, от нее обратно к церкви. Если бы не поиски, не медальоны, не Семеныч, не Веник, мне бы здесь понравилось. Просторно и легко дышится, чистота, все газоны в цветах. Их очень много, их пряный аромат разливался по жаркому дню, придавая воздуху сладость, ни одни духи не сравнятся. Пруд — оазис прохлады, небольшой, искусственный, природа никогда не создает столь прямых линий, но один взгляд на гладь воды — и становится легче, пусть это чувство и иллюзорно, но оно есть. Хорошая праздничная атмосфера, много улыбок и добрых пожеланий. Жаль, что мне вместо того, чтобы присоединиться, пришлось заниматься поисками.

Сперва я задалась вопросом, а не мог ли воришка спрятать товар на освященной земле, закопать вон под тем розовым кустом — и пусть ведьмак локти кусает? Вполне. В этом случае наши поиски ни к чему не приведут и можно сразу разворачиваться и ехать домой. Укромных мест тут без счета, и я сомневаюсь, что получу разрешение перекопать клумбы, обыскать кельи и часовни. Бесперспективный вариант. Так что исходим из того, что покупатель носит артефакт.

Вместо красот архитектуры я рассматривала шеи и прически всех встречных женщин. Надо сказать, что вырезами сверкали не многие, у половины блузки были застегнуты наглухо. С прическами дело обстояло еще хуже. Почти все прикрыли волосы платками, и лишь несколько смелых, подобно мне, девушек, выделялись конскими хвостами, иногда ловя на себе осуждающие взгляды представителей старшего поколения.

Я обошла территорию дважды. Ничего. Люди приходили и уходили, я плохо понимала, рассматриваю я одних и тех же или каждый раз новых. Идея, поначалу казавшаяся простой и действенной, обернулась пшиком. Судя по молчанию телефона, у Веника дела обстояли не лучше.

Что мы не учли? Пусть медальон нужен самому заказчику, а не на перепродажу, значит, тот его носит. Так? Так. Медальон тут, значит ,и заказчик тут. Заказчики. Два медальона настроены. Настроены на разные пары, разные родители, разные дети, это Семеныч гарантирует. То есть...

Я рассмеялась, напугав двух пожилых женщин, обходящих меня, неожиданно застывшую на середине дорожки. Они шарахнулись в разные стороны и перекрестились. Я уже почти бежала к выходу. У нас есть еще одна примета, по которой мы найдем носителя артефакта. Если медальон не спрятан в укромной норке, а выполняет свою функцию, значит, здесь те, для кого он предназначен, для кого его настраивали. Мать и ребенок. Очень маленький ребенок. Артефакт заказали сразу после его рождения, когда заметили отличия и сделали правильные выводы. И таких пар здесь как минимум две.

Я вышла из ворот. На территории монастыря не было ни одной женщины с младенцем на руках или в коляске. Немногие маленькие посетители уже ходили, а чаще бегали, заставляя родственников нервничать. Но и это было не важно. Ребенку, в котором течет хоть часть нечистой крови, нет хода на освященные земли. Они были снаружи, где мне на глаза точно попадались яркие пятна колясок. И их было больше, чем две.

Народ, разморенный жарой, стал перебираться ближе к реке и к деревьям в тень. Предусмотрительные захватили с собой одеяла, фрукты, соки. Церковный праздник больше напоминал пикник на природе, что неожиданно понравилось еще больше. Никакого пафоса, никаких перегибов, песнопений и тому подобного.

Веника нигде не было видно, и я пошла вдоль берега. Даже если ничего не найдем, о такой прогулке жалеть не буду.

Пока я осматривала внутренние территории монастыря, народу прибавилось. Не скажу, что это напоминало день города, нет, столпотворения не было. Больше походило на выходные в парке развлечений на острове Даманский. Люди сидели, стояли, лежали, ходили, кто-то втихаря пил, кто-то в открытую чокался пластиковыми стаканчиками, но таких было немного.

Первое, что я вынесла из общения с новоиспеченными мамами, — они воспринимают в штыки любого постороннего человека, пытающегося заглянуть в коляску. И второе: от их враждебности не остается и следа, если восхититься ребенком и заметить его сходство с мамой, бабушкой, тетей, крестной, с тем, кому хочешь польстить.

Я нашла ее минут через сорок, с третьего раза, не зря же это число считается магическим. До этого стоило преодолеть напряжение первых минут общения и убедить бдительных родственников, что не будешь приближаться к их сокровищу, и знакомство шло как по маслу. Особенно, когда они узнавали, что бедная девушка мечтает о ребенке, для того и приехала сюда, дабы к святой иконе приложиться. Я понятия не имела, есть у них такая икона или нет, но меня никто не поправлял и во лжи не уличал, значит, либо сами не в курсе, либо действительно есть. Так что я давила на жалость и вызывала сочувствие, от таких ждать подвоха не принято. Способ срабатывал безотказно. Целых два раза. А вот с третьей не повезло. Ей.

Под деревом был расстелен очередной плед в крупную клетку, на котором наполовину опустошенная валялась хозяйственная сумка. Рядом девушка на десяток лет моложе меня с каким-то покорным отчаянием трясла коляску, из которой далеко разносился скорбный плач.

— Простите, — виновато сказала девушка, когда я приблизилась. — Знаю, он у меня громкий, но мы специально отошли подальше, чтобы не мешать.

— Может, вам помочь?

— Я... — молодая мама растерянно осмотрелась, но никого, кроме меня, не увидела, в ее глазах разгорались первые огоньки беспокойства. — Нет, спасибо, все в порядке.

Платка на голове не было, как и гребня, темно-каштановые волосы были собраны обычной резинкой в небрежный, чуть растрепанный хвост. Ворот блузки застегнут по горло.

— Простите, — я изобразила смущение, — мне немного завидно. Очень уж хочется так же качать коляску.

Она рассмеялась и чуть-чуть расслабилась, амплитуда рывков снизилась, плач поменял тональность.

— Поверьте, все не так радужно, как обещают картинки из рекламы детского питания и энциклопедии материнства. Жизнь, знаете, преподносит сюрпризы.

— Надеюсь на это, — я указала на разбросанные по покрывалу вещи, — зубки сильно чешутся?

Глупый вопрос. А с другой стороны обычный. У детей зубы могут начать прорезаться месяцев с четырех или позднее. Повторяю: "начать". У моей Алисы к четырем с половиной был уже полный комплект. Кормление превратилось в пытку. Благодаря медальону мы чувствовали друг друга, и она ни в коем случае не хотела причинять мне боль, но иногда это выходило случайно. Клыки слишком острые для тонкой кожи груди, которую рвет любое неосторожное касание. Молоко с привкусом крови не смущало мою дочь совершенно, а лишь увеличивало аппетит. Проблема решалась введением в обиход бутылочек и целой коробкой желтых резиновых сосок, который рвались после каждого кормления, но уж лучше они, чем я.

Этого ребенка я не видела, так как на коляску была накинута противомоскитная сетка. С одинаковым успехом ему могло быть как месяц, так и полгода. И это бы ни о чем не говорило. Пусть среди вещей, вывалившихся из сумки: бутылочек, подгузников без упаковки, салфеток — и валялось пластиковое кольцо прорезывателя для зубов, но что с того? Будь я обычной матерью обычного ребенка, отреагировала бы тоже обычно. Ребенок слишком мал для игрушки? У нас полно друзей, не разбирающихся в таких тонкостях, но жаждущих сделать подарок.

Но она не была матерью обычного ребенка. Она была очень напуганной молодой женщиной, которая вдруг обнаружила, что мир не такой, каким он казался ей раньше. Я видела страх в ее глазах и узнала его, тринадцать лет назад я каждый день видела его в зеркале. Мне не у кого было спросить совета, не с кем поделиться. Вопросы как катализатор: пока не прозвучали вслух, можно делать вид, что все в порядке. Так легко убедить себя, что ногу во время родов распорола я сама, обезумев от боли. Правда, порезы появились на внутренней стороне бедра, где моих рук и близко не было, но и на это можно малодушно закрыть глаза — чего только не случается. Помню испуганное лицо акушерки и яростный шепот неонатолога, убеждающий в чем-то медсестер. За два часа в родовом зале много чего услышишь или придумаешь, особенно если ребенка даже не показали. Как говорится, у роженицы на фоне гормонального скачка разыгралась фантазия и сдали нервы. Кирилл решил все проблемы в течение часа. Больше никто не видел странностей и не помнил ран на бедре, не замечал маленьких заостренных коготков на крошечных пальчиках новорожденной, которые я состригла при первой возможности, никого не удивляли беленькие, очень мягкие на ощупь кисточки на кончиках ушей. Они перестали видеть то, что не вписывалось в привычную картину мира. Я была частью этой всеобщей слепоты. Вернее, я видела, но предпочитала молчать. Пока не произнесешь вслух — этого как бы не существует.

Сейчас я нарушила табу. Сказала то, чего эта девушка молча боялась. Любая мать рассмеялась бы, ее мир строен и четок. Любая, но не та, чей ребенок наполовину не человек. Зубки для нечисти — это важно.

— Вы... вы кто?

Она совершила еще одну ошибку. Инстинкты трудно контролировать: когда Семеныч заговорил о материнских медальонах, я машинально потрогала сережки, которые получила в подарок от мужа на рождение дочери и с тех пор не снимала ни на мгновение. Она сразу же подняла ладонь к горлу и закрыла артефакт. Тонкая ткань блузки натянулась, стала видна часть цепочки и очертания капли кулона. Слова — это катализатор, помните об этом. В такие моменты очень важно правильно отреагировать. Как скажешь, так и будет. Таким неподготовленным врушкам, как она, для этого требуется время, и тогда на смену растерянности придут возмущение, отрицание и гнев. Никто не ожидает от окружающих тех знаний, в которые мы боимся поверить сами.

— А вы? — я подошла ближе. — Вы слишком нервничаете без видимой причины, и он чувствует это, через медальон матери. Поэтому вы и не можете его успокоить. Успокойтесь сами — и половина проблемы исчезнет.

Несколько секунд она смотрела на меня широко открытыми глазами, а потом закрыла их. Обычная немного растерянная молодая девушка, едва вышедшая из подросткового возраста. По щекам потекли слезы, рука упала, отпустив коляску, и она осела на плед, вжав голову в колени.

— Кто вы? — глухо спросила она, когда я присела рядом. — Что вам надо?

Дрожь и страх в голосе, ребенок в коляске снова закричал.

— Возьмите его на руки, — посоветовала я, — поверьте, при всех советах педиатров не приучать к рукам именно для этого ребенка так будет лучше.

Она колебалась лишь мгновение, а потом с видимым облегчением сделала то, чего ей давно хотелось, но было запрещено авторитетным мнением врача, матери, подруги-советчицы. Ребенок, очутившись в крепких родных объятиях, услышавший стук сердца матери, тут же затих. Такие дети отличаются от обычных, они по-другому видят мир, и, если мать действительно устанет, он будет знать об этом, он чувствует вместе с ней, на интуитивном уровне, на уровне ощущений он будет знать о ней все и спокойно полежит в кроватке. Хорошо одному — хорошо и второму, волнуется мать — не спит и ребенок, вот оно фактическое проявление магии артефакта.