Теперь и он уже слышал звон и выкрики, приглушенные расстоянием в полмили. Каменный остров, на котором стоял отряд Герта, казалось, пылал. На глазах Мэлвира взметнулся огненный факел — видимо занялось сухое дерево.

Мэлвир торопливо отдавал распоряжения, таща Пряника под уздцы, велел Энебро удерживать лагерь. Марк, злой, не выспавшийся, воспротивился было, собираясь сам повести отряд в бой.

Соледаго рявкнул на него, вскочил в седло и поднял Пряника в тяжелый галоп.

За ним последовал конный отряд — бледные злые лица, наспех застегнутые шлемы, обнаженные клинки.

Правая рука плохо слушалась, Мэлвир с трудом сжимал пальцы на поводе, но в седле сидел крепко. Щит он не взял.

Копыта загрохотали по деревянному настилу, брызги воды и щепа полетели в стороны.

Туман наползал клочьями, доходя Прянику до носа. С обеих сторон от дороги, прямо в трясине, тускло светили зеленые огни.

Выкрики, звон оружия и треск пламени стали слышнее.

Плотный, липкий туман ловил алые отблески, тек струями, колыхался от потоков жаркого воздуха. Запах дыма, и крови разъедал ноздри.

Они подожгли мою дорогу! — у Мэлвира потемнело в глазах от дикой ярости.

Он пришпорил жеребца, поднял копье и каменным ядром понесся по обугленной и чадящей гати. Кровь стучит в ушах. Вслед за ним коротким галопом скакали конные, растянувшись по узкой дороге попарно.

В дыму и огне Мэлвир выломился на сухое место, пара разбойников выскочила навстречу — и отлетела в топь. Копье хрустнуло, нападавший рухнул с торчащим обломком в груди.

Пряника схватили за повод, тот рванулся, злобно взвизгнув

Мэлвир вытянул из петли на поясе шестопер, ударил, не глядя.

Они подожгли мою дорогу!

Против конницы у разбойников не было ни шанса. Ржали и крутились на месте кони, скалили зубы, королевские рыцари с хаканьем наносили удары. Тяжелые мечи опускались, рассекая доспехи, шлемы и головы.

Снова полетели стрелы, одна ударилась в щиток мэлвирова наплечника.

Кони оскальзывались на влажных камнях, били копытами. Один из рыцарей начал оползать в трясину вместе с конем, тот рванулся, подгибая задние ноги, заржал. Кто-то из разбойников швырнул топорик, попав всаднику в забрало. Мэлвир вывернулся в седле, проносясь мимо, ударил врага крепко, с плеча, раздробив шейные позвонки.

Гать очистили в считанные мгновения. Белые как смерть, урсино рычали и грызли врага у ног коней.

Мэлвир проскакал к догоравшему шатру, огляделся, тяжело дыша. Справа и слева от него рубились пешие и конные, шум битвы сливался в непрекращающийся грохот и рев. Глаза застилало красной пеленой. По лицу под шлемом струями катился пот.

Почти рассвело. Мэлвир выхватил взглядом плотную группу оборонявшихся, признал цвета Раделя — лиловый и золотой, пробился туда, топча тела убитых.

На его глазах рыцарь в богатой кольчуге получил мечом под щит, упал на колено. Шлем с него давно слетел, лоб рассечен, мокрые волосы прилипли к ране.

— Герт!

Пытаясь подняться, тот глянул на надвигающуюся громаду коня и всадника. Мэлвир понял, что лорд Радель оскальзывается в собственной крови.

— Гееерт!

Сомкнулись щиты, прикрывая лорда и господина. За спиной Мэлвира кто-то коротко вскрикнул. Лязгнула сталь.

Несколько черных фигур, высоких, хорошо закованных, с боем отходили к трясине, прижимаясь к краю холма. За ними устремились остатки разбойничьего войска.

Они отходят к трясине! Значит, там есть тропа...

Быстрый промельк справа. Мэлвир снова опустил шестопер, не глядя, куда бьет, почти не ощутив сопротивления. Пряник споткнулся на мягком, скакнул вперед.

Сражение затухало, словно водой плеснули. Лошади не могли преследовать отступавших, трясина их не держала.

Мэлвир спешился, бросил поводья и подбежал к стоявшему на коленях Раделю.

У того приняли щит, двое поддерживали раненого. Подол котты стремительно темнел, на камнях растекалась глянцевая лужа.

На измученных боем лицах его людей проступал ужас. Они любили своего лорда.

— Лекаря! Лекаря! — не своим голосом закричал Мэлвир. — Сейчас же!

Герт прижал ладонь к бедру, стиснул зубы. Его повело вперед, скулы побледнели. Голова упала на грудь, вьющиеся волосы закрыли лицо.

Остов шатра догорел и рухнул, подняв тучи сажи и искр.

— Здравствуйте, госпожа Авента. Здравствуйте, госпожа Брана. Привет, Васк, добрый вечер, Мирина, с праздником вас! Здоров будь, Корешок! Велта, что это такое ты тащишь интересное?

— А пирог с ливером, луком и яйцами, теть Ласточка! Глянь, какой большой!

Пирог и впрямь был огромный, Велта несла его на голове, на плоской плетенке для хлебов, он один занимал всю плетенку.

— А у вас что? — девушка кивнула на полотняный узел на каевом плече. Узел размерами не впечатлял, но был тяжеленький, словно камнями набитый.

— Тебе понравится, — пообещал Кай. — Если сядешь поближе.

— Да тут на один зубок, — Велта смерила взглядом узел вместе с хозяином.

Кай прищурился:

— Мал золотник, да дорог!

— Халва там, — объяснила Ласточка. — Ореховая. Нашим золотником собственноручно тертая. А потом многажды дегустированная.

— Чего многажды? — не поняла девица.

— А-ам, — сказал Кай, сладко улыбнулся и тронул пальцем губу.

Велта вспыхнула, фыркнула и понеслась вперед, будто он ей непристойный жест показал.

Ласточка только головой покачала.

— Что-то ты рано начал праздновать, парень.

— Почему же рано? Самое время. Ого, смотри, сколько всего натащили!

Торговую площадь перед воротами очистили от палаток и заставили столами на козлах. Запах свежей древесины мешался с благоуханием горячего печева, имбиря и меда, корицы, муската, жарящегося мяса и яблок.

Дощатый помост в центре площади, с которого каждую пятницу лорд Радель творил суд, покрыли цветным сукном, а над лордским местом соорудили шелковый балдахин, украшенный флагами, перевитыми лентами рябиновыми венками и пучками колосьев. На помосте тоже расставили столы для знати и застелили их новыми скатертями в два слоя. Перед помостом оставалось свободное пространство для танцев и представлений.

В истоке улицы, подымающейся от площади к лордскому замку, выстроили ворота — подобие тех, что ставят на дорогах, пересекающих границы владений. Сверху, из ниши, на площадную суету смотрела статуя святой Невены с чашей в руках, у воротных столбов красовались пшеничные снопы, створки отсутствовали, а с перекладины свисала бахрома пестрых лент.

На нескольких открытых очагах жарились целиковые туши — вклад в праздничный пир от слободы медников и камнетесов. Полуголые парни, прячась от жара за сырыми плетеными ширмами, накручивали вертела. На площадь стекались разряженные горожане, несли кульки и корзины со снедью, женщины и девочки споро распределяли дары по столам. Разномастные гости, охочие до дарового угощения, шныряли тут же. Сегодня на праздник пускали любого, кто не оскорблял взгляд и обоняние своим видом, даже городским нищим в стиранных лохмотьях поставили стол у самой стены и выделили котел для похлебки.

Сегодня никто не брал денег за хлеб и мясо, за музыку, цветные огни, фокусы и кувыркание акробатов — изобилие множит щедрость, щедрость угодна Господу, а грядущее изобилие в руце Его.

За почетным столом у помоста Ласточка увидела мастера Одо в компании с лордским библиотекарем. Две сдвинутые лысины — крапчатая и обрамленная сивым пухом — нависли над каким-то свитком, у библиотекарского носа то и дело мелькал крюковидный акридовский палец. Блюдо с пирожками было пренебрежительно сдвинуто в сторону, а его место занял горящий светильник, хоть вечер только начинался.

Вручив женщинам узел с халвой, Кай сцапал в одну руку кусок сыра, в другую — яблоко, и откусил сразу от того и от другого. На лавках потеснились — Ласточке и Каю нашлось место за средним столом.

— Тра-та-та! — запели трубы от пшеничных ворот.

— Лорд едет! — Народ заволновался, завертел головами. — Да здравствует господин наш, лорд Гертран! Ура лорду Герту! Ура леди Дитте! Молодому господину Грано ура! Молодым леди трижды ура!

Ленты в проеме ворот раздвинули копьями, пропуская лорда Раделя с семейством и свитой. Площадь встретила их восторженным криком, в котором потонули голоса труб. Лорд, в праздничной лиловой котте с золотыми шнурами, помахал рукой и разулыбался, кивая направо и налево. В седле перед собой он вез белоголовую девочку лет семи, вторую, младшую, вез его наследник, отрок лет четырнадцати, с такими же как у отца каштановыми кудрями по плечам и голубыми глазами матери. За ними ехала леди Дитта — цветущая светловолосая дама с тяжеленными косами. Под широким платьем леди заметно круглился живот. Срок у госпожи как раз под Юль выйдет, подумала Ласточка.

Под приветственные крики лорд доехал до помоста и взошел на него. Пока его семейство и свита устраивались за столами, лорд шагнул к краю и поднял обе руки ладонями вперед, утихомиривая площадь.

— Друзья мои! — заговорил он, когда гомон немного приутих. — Нынче возблагодарим мы Всевышнего и заступницу нашу святую Невену, что поля наши убраны, а закрома наполнены. Каждый сегодня делится своим достатком, чтобы преумножить его, каждый делится своим весельем, чтобы трижды преумножить его, во славу Господа, во славу короля, во славу лордов, во славу себя самого среди людей. От чистого сердца приношу вам свои дары, выпейте за меня и мою семью, как я буду пить за вас и ваших детей.

Лорд прижал правую руку к груди и низко поклонился горожанам. В толпе заорали, засвистели, люди поднялись с мест, стуча кулаками по столам и хлопая в ладоши, а на свободное место перед помостом уже выкатывали бочки из лордских подвалов.

К бочкам тут же выстроилась очередь, Кай, схватив кувшин, побежал туда же.

— Что за парнишка у тебя, Ласточка? — спросила госпожа Брана, жена капитана городской стражи. — Экий шустрый. Родственник?

— Ученик, — Ласточка ощутила тепло в груди и невольно улыбнулась.

— Хорошенький мальчик.

— Хороший, да.

Госпожа Брана посмотрела на нее, подняв бровь, ничего не сказала и вернулась к пирогу.

Посуду для праздника делали на один раз — нарочито грубая, кособокая, обожженная не в печи, а в яме у реки, она не должна была пережить эту ночь. Столы — козлы и доски, крытые соломенными циновками. Яблоки и орехи, горами наваленные на столах, затекали в блюда с пирогами и прочей снедью, просыпались на землю, под ноги пирующим.

Кай приволок кувшин красного виноградного вина — редкое угощение для простецов. С другой стороны мужчины понесли куски жареного мяса — от его аромата рот наполнялся слюной. Кай набросился на еду как голодающий — только хрящики захрустели.

— Кай! — К столу протолкалась Тинь — разрумянившаяся, возбужденная, с блестящими глазами. Она немного задыхалась. — Еле нашла тебя. Пошли скорей!

— Ага, иду.

Кай поспешно запихал в рот кусок, кривовато улыбнулся Ласточке, но ответить на ее вопросительный взгляд не смог — рот был набит мясом. Поэтому он просто махнул рукой, вытер ладонь о штаны и канул в толпу следом за Тинь.

— Ах, молодежь, — покачала головой Брана, — Шестую четверти посидеть за столом не могут.

Ласточка опустила глаза и разломила пирожок.

* * *

Когда Кай спустился по лестнице, уже почти рассвело. Он так и не смог заснуть, проходил полночи по комнате, потом Чума разозлился и выгнал его вон.

Он спускался вниз, во двор, когда увидел, что дверь в лордские покои приотворена и оттуда пробивается огонь свечи.

Кай постоял, подумал, потом вошел без стука.

Сын Лайго не спал, сидел на широченной кровати, мрачно глядя перед собой. В вороте черной рубахи виднелись свежие бинты.

Услышав скрип петель, он обернулся, привстал, замялся, не зная, как приветствовать хозяина крепости.

— Да брось, — сказал Кай, садясь рядом. — Не выдумывай. Тебя как зовут?

— Лаэ.

— А меня Кай. Просто Кай.

Они помолчали, украдкой разглядывая друг друга.

Сыну Лайго было примерно столько же, сколько самому Каю — лет шестнадцать. Темные глаза еще не приняли обычное для найлов высокомерное выражение, казались улыбчивыми. Дышал он тяжеловато, скверно, видно оберегал рану.

— Тебя куда ткнули?

— Под ребра. Плохо зарастало, — Лаэ виновато пожал плечами. — Мы не могли ждать, пробирались к границе.

— Полечил тебя Коновал?

Лаэ снова улыбнулся, потрогал бок.

— Почистил рану и сунул туда овечьей шерсти. Странно. Но уже лучше.

— А, это поможет, — Кай нахватался в свое время при госпитале. — Шерсть с овечьего вымени вытянет гной, а потом ее надо выскрести и все зарастет.

Лаэ глянул на него с уважением.

— Понимаешь в лечении?

— Ну... — парень смутился. — Так. Кое-что. Устроились вы тут?

Его подмывало расспросить о Лайго, который без единого слова принял на себя командование частью войска Верети и уж явно был не из простых найлских рыцарей, судя по тому, как с ним обращались его люди.

— Нормально. В болоте хуже.

Лаэ видно тоже разбирало любопытство, но он мялся и не решался спросить первым. Он покачался на перине, хрустнул пальцами.

— Сюда приходила та девушка, Лана — сказал он. — Которую ты выгнал.

Кай нахмурился.

— Да, черти полуночные... Я же ей велел не таскаться в крепость! Мозгов у нее нет.

Не объяснять же этому пареньку, что был в стельку пьян, когда ее притащили зимой крестьяне из Жуков, "в дар шиммелеву сыну". Теперь и глядеть на нее не хочется.

— Она плакала, — нерешительно сказал Лаэ. — Ее из дома выгнали... А внизу страшно, там народ всякий.

— Ну и возись с ней, коли охота, — буркнул Кай. — Мне недосуг. Делать ей нечего, на сносях по разбойничьей крепости бродить. Тут скоро ад разверзнется.

Лаэ прикусил губу, уставился в пол.

— Боишься за отца?

— Кто бы не боялся? Он ведь живой, из плоти и крови. Меня не взял в бой, сказал, что слабый еще.

— Ты у него один?

— Ага. Скажи, Кай...

— Ну?

Давай, спроси, правда ли я сын демона и правда ли, что я могу убить взглядом любого. Я тебе что-нибудь отвечу. Возможно, даже правду.

— Тяжело быть лордом? — спросил вместо этого Лаэ.

Кай помолчал, подумал. Потом тоже покачался, болтая ногами. Кровать заскрипела.

— Иногда я думаю, легче сдохнуть, — честно ответил он.

* * *

— С божией помощью поправится, — лекарь-вильдонит утер пот со лба чистой тряпицей. — Вовремя вы подоспели, сэн Соледаго.

Лорд Радель лежал в чудом уцелевшей госпитальной палатке. В сознание он так и не пришел, потерял много крови. Кроме колотой раны в бедро, у него была рассечена ключица и разбит лоб.

— Если бы я подоспел вовремя, ничего бы этого не случилось, — мрачно сказал Мэлвир.

Пот лил с него градом. В палатке было жарко натоплено, чтобы не застудить раненого.

— На все воля божья.

Как же, подумал Соледаго, но вслух ничего не сказал.

— Я видел на карте деревню, в которую упрется гать, — сказал он вслух. — К вечеру закончим строительство, перевезем туда раненых и оборудуем большой лазарет. Будет проще.