Раскрыть ладони

Как все запутано! Пальцы снуют в воздухе, и хорошо, что вокруг кромешная темнота: голова бы закружилась, вздумай я уследить за движениями собственных рук. А им не нужно зрения. Гладкие, словно шелковые, нити бегут друг рядом с другом, переплетаются узлами, отдаляются друг от друга, сближаются... Ага, вот и первый кончик. Запомним его местонахождение по ощущениям, благо это легко, потому что природные нити воздушнее и много пушистее на ощупь, чем те, что составляют заклинание.

Что ж, исток найден, теперь можно потянуть, высвободить, ослабить, скатать в клубок и спрятать в "шкатулку". Конечно, мест основных креплений должно быть не менее четырех, по числу Источников, но даже разрыв одной связи существенно ослабит действие заклинания. Начать, что ли? Или все же попробовать прежде пробраться вглубь? Туда, где бьется чье-то маленькое сердце?

Думаю, это похоже на танец. Безумный. Нелепый. Уродливый и прекрасный одновременно. Жаль, что я не могу видеть себя со стороны. Правда, в такие минуты меня и не существует. Есть только жар и холод, перекатывающиеся волнами внутри моей плоти, под самой кожей. Холод притягивает, жар отталкивает. Уклониться от прилипчивых объятий одного кружева, раздвинуть острые клыки капкана другого, подобрать и подтянуть подол третьего, откинуть в сторону, чтобы сделать шаг в безопасное место. Все очень просто. И очень трудно. Потом я буду усталый, но донельзя довольный. Как и всегда, когда заканчиваю работу. И стремясь поскорее приблизить миг удовлетворения, следовало бы...

Нет. Не сегодня. Не сейчас. Если бы в нагромождении нитей не запутался человек, я бы вообще разобрал чары с самого порога. Не сходя с места. В крайнем случае, разорвал бы.

Шаг. Оборот. Два шага. Оборот. Влево. Вправо. Танцы не бывают для одного, но я и не один. Вместе со мной танцует целая вереница нитей. Вашу руку, невидимая госпожа, и закружимся в танце! Быстрее, еще быстрее, еще...

Все. Нашел. Тугие пучки, разбегающиеся в стороны. Перекрученные. Очень густые. Их всего пять или семь, но уж слишком причудливо они пересекают друг друга... Или растут из одной точки? Похоже. Но мне не нравятся мои ощущения. И беда в том, что я не могу сейчас нащупать чужую плоть обычным образом. А то, что дрожит под моими пальцами... Это даже не отдельные клочья, а настоящее мочало, спутанное, оплавленное, лишенное формы. Значит, мне нужен свет. Свеча есть, остается только зажечь. Это так просто, когда у вас под рукой множество туго натянутых нитей: нужно лишь обернуть одну из них вокруг фитиля и потереть. Совсем чуть-чуть. Просто переместить взад и вперед, и вот уже золотистый огонек взвивается над толстой восковой палочкой, освещая...

Всеблагая мать!

Я бы выронил свечу, если бы вообще чувствовал, что держу ее. И с радостью бухнулся бы в обморок, если бы умел. А еще правильнее было бы зажмуриться, повернуться и быстренько убраться подальше от того, что находилось передо мной. Потому что человеком ЭТО уже невозможно было назвать. Хотя оно все еще дышало и продолжало жить.

Должно быть, мальчику всего лет семь или восемь, по крайней мере, кости, которые сохранились в целости, указывают именно на такой возраст. Но боги, как же их мало! Руки и ноги... Да их просто не осталось. Словно кто-то взял и выкрутил конечности ребенка, как белье. Выкручивал, пока не размолол все мышцы на отдельные волокна, а кости не превратил в мелкое крошево, продолжающее... висеть в воздухе длинным окровавленным шлейфом. Тьфу! Меня сейчас вытошнит. И очень хорошо вытошнит. Вот только легче не станет. Ну хоть опорожню желудок и...

Напряженно сомкнутые веки на искаженном страданиями лице дрогнули, раскрываясь. Должно быть, из-за внезапно вспыхнувшего посреди темноты огонька свечи. Не смотри на меня, малыш, всем, чем могу, заклинаю, только не смотри!

Оловянные лужицы ничего не выражающих глаз. Ему даже уже не больно. А как только из тела уходит боль, уходит и жизнь. Он умер. Или ненадолго задержался на самом Пороге. Я не смогу помочь. Ничем. И никто бы не смог, потому что жгуты чар проходят сквозь кажущееся целым тело, а значит, и внутренности ребенка — сплошное месиво. Стонал, говорите? Нет, он кричал. Пока не сорвал голос и не понял, что помощь не придет. Но в светлых, уже почти невидящих глазах... Мне кажется? Или он все-таки ждал? И теперь думает, что дождался?

— Привет, малыш.

Искусанные губы шевельнулись:

— При... вет. Я те... бя... знаю?

— Нет, я гость в твоем доме. Всего лишь гость. Твой дедушка попросил найти тебя и привести. Все волнуются. Ты же не хочешь, чтобы твоя семья волновалась?

— Нет...

Он попытался качнуть головой, но вышло больше похоже на судорогу всего распятого в пустоте изломанного тельца, и меня замутило еще сильнее. Но отводить взгляд все равно нельзя. Иначе с мальчиком случится то же самое, что с моим отцом. И снова из-за моей слабости.

— Ты, наверное, устал и проголодался? Ничего, сейчас я отведу тебя к дедушке... Он не будет ругать тебя, не бойся. Он мне обещал, что не будет.

— Прав... да?

— Конечно, правда! Он же добрый, твой дедушка. Просто притворяется строгим, потому что думает, иначе ты не будешь его слушаться. Вот такой он смешной.

А улыбка почти обыкновенная. Так мог бы улыбаться любой малыш.

— Мы сейчас возьмем и пойдем к дедушке... — Боги, что я несу?! КАК пойдем?! — Я тебя отнесу, хорошо?

— Хоро... шо...

Но сначала нужно разобраться в путанице нитей, исходящих из... Все-таки одна начальная точка? Да. Прямо на груди. Маленькое зернышко жемчуга в оправе, подвешенное на тонкую цепочку. Амулет? Какое отношение он может иметь ко всему случившемуся? Ну-ка, взглянем поближе...

Вот в чем дело! Да какой же бездарь его заклинал?! Топорщится во все стороны кончиками нитей, словно еж иголками, неудивительно, что зацепился за построения охранного заклинания, увлек чары за собой и... Убил невинного ребенка. А ведь наверняка был оберегом. Впрочем, и остается: ему-то ничего не сделалось! Сейчас я его высвобожу, заодно и точку напряжения уберу, и тогда... Все будет кончено. Быстро и просто. Мальчик не почувствует прихода смерти, не будет испытывать боль. Он и так должен был умереть, если бы не многослойная сеть заклинания, отправившись бродить по которой волны, вызванные пульсом жертвы, попавшейся в ловушку, теперь возвращались обратно, заставляя сердце вздрагивать и притворяться живым. Как только я уберу амулет, узел исчезнет, сеть распадется, и колебания стихнут. Навсегда.

Так и нужно поступить, но я уже свалял крупного дурака! И теперь светлые глаза смотрят на меня с остатками надежды:

— И... дем... дедуш... ке?

— Идем, малыш. Конечно, идем!

Только не показывать вида. Только не плакать. У меня есть дело. Я сделаю свое дело. Я смогу сделать. Я умею. Никто больше не умеет. Только я. Значит, должен.

Правая рука пусть пока лежит на амулете, а левая пробирается сзади, через скопление порванных мышц и треснувших костей. Так, чуть раздвинем ребра, вернее, их осколки, еще чуть-чуть, медленно, осторожно... Прямо в горячечное сплетение спекшихся нитей... Плоть поддается легко и привычно. Да, убивать просто. И мое вмешательство снова убийственно. Но оно позволит мальчику прожить еще несколько минут. Тех самых минут, которых хватит, чтобы сказать...

— Дедуш... ка... я... боль... ше... не бу... ду...

Он перестает дышать раньше, чем мои пальцы прекращают ритмично сжиматься на маленьком комке сердца. Мальчику нужно было всего лишь попросить прощения у любимого дедушки. Все эти долгие часы ребенок думал только о том, что заставил взрослых переживать и бояться за него. Какая глупая мысль... Но ее хватило, чтобы не дать ниточке жизни оборваться. Какое-то время.

Я что-то шепчу, словно в моих руках все еще лежит холодеющее тельце. Все еще разговариваю с мальчиком. То ли что-то рассказываю, то ли о чем-то прошу. А пальцы левой руки все еще сжимаются и разжимаются, не в силах выйти из ритма, давно уже никому не нужного. Не нужного вот уже целую минуту. Две минуты. Три. Четы...

— Да сделайте же что-нибудь, маг вы или нет?!

— А что я могу?

— Да хоть усыпите! Вы что не видите, у него вены вздулись на лбу так, что еще немного, и лопнут!

— Усыпить? Усыпить можно. Это мы на раз!

Темно. И нити вокруг. Много-много. Только не гладкие, а пушистые. Теплые. Живые. Добрые.

* * *

— Вам вовсе не обязательно ходить за мной по залу.

Честное слово, бесит. Доводит до остервенения. Если бы вояка умел прикидываться незаметным, я бы не возражал. Но эта сопящая над ухом громадина...

— Приказано ходить, вот и хожу.

Что в лоб, что по лбу. Сажусь на пол, скрещивая ноги и с минуту тру виски, пока кожа на них не начинает противно зудеть. Я хочу побыть один. Хотя бы несколько часов. Неужели так трудно понять мои нужды? Сам-то хозяин заперся в своих покоях, и его никто не смеет побеспокоить. Так почему мне отказывают в одиночестве?

Хотя, и хорошо, что отказывают. Потому что один я бы не переступил порог зала. Не смог бы себя заставить. Откуда вдруг взялась эта гадливость? Заклинание ведь, ничего большего. Просто мертвая путаница чар. Почему же мне тошно к ней прикасаться? Я уже не впечатлительный юнец, кое-что успел повидать, а кое-что и собственноручно натворить, так какого рожна морщусь и кривлюсь?! Это всего лишь нити. НИТИ. Мой будущий заработок. А деньги, как известно, не пахнут.

— Я имел в виду, ходить ногами.

— А чем же еще ходят?

— Вы можете просто стоять или сидеть у дверей, если вам приказали следить за мной: все равно, выход из зала только один.

Дрор вздохнул, обдумывая мои слова, потом упрямо покачал головой:

— Нет, вы уж как хотите, господин маг, а я на одном месте оставаться что-то не хочу. Боязно.

Неужели и его пробрало?

— Чары больше не опасны. Собственно, они вообще не действуют, мне осталось их только убрать.

Вояка помолчал, потом огорошил меня признанием:

— Вы только не обижайтесь, господин маг... Вот кто бы другой сказал, я бы не поверил. Вам — верю. После того, как вы вчера мальчишку на руках вынесли оттуда, куда наш чародей и заглядывать боялся, верю. Каждому вашему слову. А только все равно боязно.

— Пожалуй...

Поднимаю голову, пытаясь разглядеть далекие балки. Свечному свету не хватает силы долететь до высоких сводов, поэтому надо мной темно. Непроглядно черно. Можно даже представить, что вместо потолка залу накрывает ночное небо, лишенное звезд. Небо, надевшее скорбный траур.

— Думаю, ваш господин не станет сюда больше заходить.

— И всем прочим строго-настрого запретит! — подхватил Дрор, осторожно прохаживаясь рядом с сундуками, заполненными смертоносным добром.

— Наверное, так будет правильнее.

Все-таки, место, где произошла насильственная и страшная смерть, не подходит живым. По крайней мере, пока из памяти обитателей Оврага не изгладится большинство печальных подробностей.

— Да раньше запрещать надо было!

— Никто наперед не знает, где упадет.

— Это верно, — вздохнул вояка. — А Вэлин уж так любил здесь бывать, так любил...

— Кровь воинов заговорила во весь голос?

— А то ж! Кровь не водица... Вот у вас, господин маг, ведь тоже родичи волшебствовали? И вы потому по их стопам пошли.

— Да. А еще говорят, от судьбы не уйдешь.

— Это смотря от какой, — Дрор хотел было дотронуться до рукояти топора, лежащего поверх запылившегося боевого знамени, но передумал. — От иной и бежать надо во всю прыть, куда глаза глядят. Только если медленно бежишь, догнать может. А тогда уж...

Не хватало мне еще философских рассуждений в исполнении туповатого вояки! И так настроение похоронное, еще и он добавляет уныния.

— Я сейчас передохну и продолжу. А пока... Хоть расскажите, кто тут кто. Если не секрет, конечно.

— А какой секрет? Никакого. Хозяин здешний знатным полководцем был. И драчуном одним из первых. Только давно уже, с полвека назад, не при мне. Говорят, изо всех поединков победителем выходил. А потом то ли наскучило ему воевать, то ли случилось что, испросил у короля дозволения оставить службу и вернулся домой. И мой отец с ним был, оруженосцем. Приехали значит, обосновались, в жены женщин хороших взяли... Может, такая жизнь и не для воина, только хозяин не жаловался никогда. А уж как дочерей своих любил! Хоть и жалел, конечно, что сына не родилось.

Дочерей? Значит, есть еще женщины в доме?

— Я видел одну. Иннели, так ее зовут?

Дрор кивнул:

— Она самая, Иннели. Красавица, верно?

— Красавица. Наверное, и другие не хуже?

— Другие? — Вояка непонимающе нахмурился. — Ах, вы о дочерях... Две их было-то, дочки. Иннели и младшая ее сестрица, Аннели.

— Почему "было"?

— Так умерла младшая. Родами. Как раз Вэлина и рожала.

Упоминание имени погибшего мальчика заставило нас обоих торжественно помолчать, словно в поминовение и пожелание покоя усопшим, но повисшая тишина показалась Дрору тягостнее ворошения старых бед, и он продолжил:

— Так что, больше внуков хозяину не видать.

— Почему? Есть же еще вторая дочь, она еще в самом соку!

— Да только толку в тех соках... Не будет у Иннели детей.

Вот как... Печально. Но горе обычное, житейское.

— Лекарей приглашали?

— А то нет? Весь двор истоптали. Но говорят, ничего не сделать. Ее и муж-то оставил сразу, как выяснилось, что наследников не родится. Уж как она горевала... Только когда у младшей первенец родился, успокоилась.

— Первенец? Значит, у здешнего господина есть еще один внук?

— Как не быть. Есть. И он, благодарение богам, на оружие даже не смотрит! Торговать учится. Хоть и не дело это для родовитого юноши, а думаю, теперь хозяин только счастлив будет.

— Пожалуй.

Счастлив-то счастлив, да не совсем. Младших детей и внуков всегда любят больше, чем старших, и гибель малыша навсегда останется шрамом в сердце деда. А если старик, чувствуя свою вину, начнет оставшегося наследника опекать пуще прежнего... Не завидую парню. Это будет похуже золотой клетки.

— Тебе, Дрор, только дай волю языком почесать, ты и рад первому встречному выложить все хозяйские тайны!

О, за разговором не заметили, как она подкралась. Правда, упрек прозвучал скорее шутливо, нежели с искренним негодованием, и все же... Спешу подняться на ноги и почтительно поклониться:

— Прошу прощения, прекрасная госпожа. Я всего лишь немного полюбопытствовал.

— Разумеется. И хорошо, что лишь немного!

Улыбается. Значит, не рассердилась. Вояка тоже не чувствует страха или трепета, хотя по тому, как смотрит на хозяйку, чувствуется: уважает.

— Вас не слишком утомило общество нашего верного Дрора?

— Нисколько. Но я бы предпочел...

— Другое общество? Более приятное?

Веера густых ресниц не могут скрыть блеска глаз. Или мне только кажется? Возможно, это огоньки свечей создают иллюзию манящей загадочности... Но губы случайно так не припухают.

— Да, госпожа. Но не смею надеяться.

Вояка, хитро ухмыльнувшись, бочком направился к двери. Иннели, заметив отступление оборонительных порядков, не преминула окликнуть слугу: