Ведьмы танцуют в огне

— Я готов отправиться туда с отрядом..

Но Фёрнер отмахнулся от него.

— С каким отрядом, Айзанханг? То, что вы видели старуху у дома Шмидта, само по себе ничего не значит. Это могла быть его соседка или сестра, да кто угодно! И если отправим туда отряд ландскнехтов, это не только не послужит на пользу делу, но может и нанести вред. Я сейчас же пошлю наблюдателя туда.

— Разрешите мне! — выпалил Готфрид.

— Нет, — викарий резко помотал головой. — Я пошлю другого человека, а вы слишком фанатичны. Он проследит за домом. А когда мы будем готовы, я тотчас назначу вас командовать арестом! Всё. Сейчас отправляйтесь на дознание к Фогельбаум, а я... А у меня пока здесь дела.

Готфрид щёлкнул каблуками и вышел.

Вместе с Дитрихом они быстро дошли до Труденхауса. По дороге он ругал себя: прибежал, как мальчишка, 'скорее, герр Фёрнер, надо атаковать, арестовать всех! Я сам готов повести отряд...'. Ему стало противно от самого себя, и он сплюнул. 'Разрешите мне!'. Дурак...

Холодные внутренности тюрьмы приняли их без особой приязни. Из дальней камеры доносились чьи-то дикие, нечленораздельные вопли и грохот двери.

— А ну заткнись там, а то я солдат позову, — прикрикнул Денбар на неведомого бунтовщика. — А, здравствуйте. Проходите, проходите, не обращайте внимания...

Они направились к пыточным камерам, но по пути Дитрих остановился возле троих палачей и принялся жать им руки.

— Как дела, Дит? Ты, говорят, служишь теперь? — спросил его тощий парень с густыми чёрными бровями, сросшимися над переносицей.

— Да вроде того, — небрежно ответил Дитрих. — А вы всё тут?

Троица заржала.

— Тут местечко тёплое, — усмехнулся белобрысый палач с подростковым пушком на подбородке. — Недавно плату подняли, а иногда разрешают забить кого-нибудь из молчунов. Ну, ты понимаешь.

— Понимаю, — кивнул Дитрих. — Нас тоже к вам поставили, на время. Говорят, народу не хватает.

— Ещё бы его хватало, — хохотнул третий, толстый и красномордый. — Мы тут чужих не любим. Если кто новый приходит, сразу объясняем, что к чему, так что большинство тут надолго не задерживается. Надо, так сказать, бороться за место под солнцем.

— Ну, ладно, — Дитрих похлопал их по плечам. — Нам уже идти нужно. На днях надо пива выпить вместе.

— Добро, — кивнул толстый. — Потом увидимся.

Командовать сегодняшним дознанием и расспрашивать полагалось доктору Фазольту. Видимо Анну не посчитали важным свидетелем, поэтому решили обойтись одним инквизитором.

Два священника стояли по сторонам от стола, секретарь Иоганн Шмельциг сидел за своей конторкой и подробно записывал, что происходит. Фазольт вздохнул и начал дознание.

Анна Фогельбаум, после того, как её попросили подтвердить вчерашнее признание, снова начала говорить, что верует только во Христа, и что вчера её заставил солгать исключительно дьявол. Так почти всегда бывает — посидит ночь в камере, ужаснётся своей участи, а наутро начинает отпираться.

Руки её, после вчерашней пытки, висели как плети — вывихнутые суставы отзывались жуткой болью при каждом движении и отказывались служить. В серых глазах стояла мука, и, казалось, что она вот сейчас упадёт в беспамятстве на холодный каменный пол.

— Айзанханг, начинайте пытать её, — махнул рукой Фазольт.

Готфрид кивнул. Понимая, как у ведьмы болят руки, он подошёл к неровно оштукатуренной стене, на которой был развешан палаческий инструмент, и кое-что снял оттуда. Два небольших тисочка, в пядь длиной, куда вставлялись пальцы несчастного.

Фазольт оценил его выбор.

— Послушай, ведьма, — предупредил он. — Мы собираемся применить тиски для пальцев. Ты до сих пор будешь искать оправдания?

Ведьма резко помотала головой. Как будто язык проглотила от страха. Знает, видать, что становится с пальцами после того, как их укусят эти вот тисочки.

Фазольт кивнул палачам.

— Дитрих, держи, — приказал Готфрид.

Секунда — и крепкие руки Дитриха ухватили её, верёвка затянулась на запястьях. Потом он перехватил грудь ведьмы поперёк, а другой рукой взялся за её связанные и извивающиеся руки. Анна заплакала от боли и страха — плечи, должно быть, причиняли ей адскую боль при каждом движении, а тут грубый Дитрих ухватил её так, что даже у крепкого мужика кости хрустнули бы.

Готфрид надел ей на растопыренные пальцы левой руки одно из своих приспособлений. Красивые, женственные пальчики, которым если и стоит работать, то только ощипывая спелый виноград с вьющихся лоз. И потемневшие от времени тиски, отполированные множеством рук, кривые, сделанные, видимо, самым ленивым подмастерьем, с выщербленным винтом в середине. Один только их вид наталкивал на мысли о раскаянии.

— Признаёте ли вы, Анна Фогельбаум, что в ночь на первое мая подписали договор с дьяволом, отдав ему свою бессмертную душу в обмен на мирские блага? — начал читать Фазольт с одной из бумаг.

Руки повернули винт, железные челюсти тисков сомкнулись на кончиках пальцев. Ещё поворот, и фаланги хрустнули, ногти смешались с плотью в сплошном месиве.

— Признаю! — выкрикнула Анна и разревелась, с ужасом глядя на свои когда-то тонкие и женственные пальчики.

— Признаёте ли вы, что с помощью колдовства наносили вред людям и животным?

— Признаю!

— Как это происходило?

— Я варила колдовские зелья, морила скот. Собирала лягушек в горшок, чтобы вызвать дождь.

— Возможно вы просто хотите прекратить свои мучения, сознаваясь во всём, — задумчиво сказал инквизитор. — Вы раскаиваетесь в содеянном?

— Да, ваша честь, — пробурчала ведьма, опустив голову.

Иоганн Шмельциг записал признание. Фазольт вздохнул, подпёр голову рукой и начал без особого интереса рассматривать инструмент на стене, пережидая, пока ведьма успокоится, пока утихнут её рыдания. Из соседней комнаты донеслись жуткие крики. Кричала женщина, захлёбываясь рыданиями, но сквозь её плач были слышны холодные и жёсткие голоса инквизиторов.

Фазольт начал читать дальше:

— Назовите соучастников шабаша.

— Никого я там не знаю, — залепетала Анна. — Я впервые там...

— Тиски!

— Рудольф Путцер! — закричала она, но Фазольт лишь поморщился.

— Не нужно называть тех, кого мы уже поймали, ведьма! В твоих же интересах отвечать чётко и быстро, и тогда ты потерпишь меньше мучений. Неужто дьявол даёт вам мётлы и колдовские мази, но забирает остатки разума?

Ведьма молчала.

— Ну? Так кто ещё, кроме известных нам, был на шабаше?

Она попыталась что-то промычать, но остановилась.

— Тиски!

Ведьма вновь закричала.

— Кто? — давил судья.

— Мария Вагнер, Альберта Фегер! — выкрикивала она, задыхаясь. — Они привели меня, я никого больше там не знаю!

— Неплохо, — одобрительно кивнул Фазольт. — Сможете подтвердить это на очной ставке? Отлично. Герр Шмельциг, подготовьте приказ об аресте Марии Вагнер. Где она, кстати, живёт?

Ведьма рассказала ему всё о троих еретиках, и её отправили обратно в камеру. Слишком быстро сдалась, обычно держатся подольше. Молодая ещё.

Потом Готфрид с Дитрихом отправились в ратушу.

— Как думаешь, отпустит нас пораньше? — спросил Дитрих.

— Наверное. Пятница ведь.

— Ох, надеюсь. У меня сегодня ещё дела есть — надо мамке помочь, да в пивную сходить. Пойдёшь со мной?

— Нет, — Готфрид помотал головой. — Меня Эрика дома ждёт.

— Тебе эта баба дороже пива, — буркнул Дитрих.

Они поднялись к кабинету викария и постучали.

— А, Айзанханг, извольте зайти.

— Простите, — сказал Готфрид, просовываясь в дверь. — На сегодня будут ещё поручения?

— Здравствуйте, — невпопад вставил Эбенхольц.

— Нет, нет, — замахал руками Фёрнер. — Байер может быть свободен, а вы заходите, посидите с нами.

— Разрешите сообщить Байеру?

— Извольте.

Готфрид на мгновение выглянул из кабинета и сказал Дитриху, что тот свободен.

— А ты? — удивился тот.

Готфрид пожал плечами и вернулся в кабинет.

— Именно! — викарий снова погрузился в прерванную беседу. — Не ведьмы одиночки, большинство из которых просто малолетние фантазёрки, а настоящий ковен, я бы даже сказал, conventus professionalis!

— Фридрих, а ты знаешь, что означает слово ковен? — еле сдерживая возбуждение, спросил Вольфганг.

Фёрнер подозрительно посмотрел на него и осторожно ответил:

— Знаю. Это колдовская община.

— Да нет, — отмахнулся демонолог. — Я говорю об этимологии, корнях этого слова...

Лицо Фёрнера сделалось обречённым, но он терпеливо молчал.

— Слово 'ковен', — продолжал Эбенхольц, — происходит от латинского 'convenio', что означает сходиться, съезжаться, собираться... э-э... сейчас, — он пролистал свою книжицу и ткнул пальцем в записи. — Ага, 'означает сходиться, съезжаться, собираться, общаться, встречаться, соглашаться, соответствовать, подходить, сочетаться, соединяться, сцепляться, а так же спариваться и вступать в половую связь'. Что очень интересно, учитывая то, что еретики не только 'встречаются' и 'общаются' на своих шабашах, но так же вступают в половую связь в отвратительных оргиях.

На лице его застыл восторг. Демонолог явно был доволен своим открытием и ожидал одобрения и похвалы от Фёрнера.

— Это всё весьма интересно, — сказал викарий, — только я имею в виду нечто иное...

В дверь постучали, и, едва Фёрнер разрешил войти, в кабинет ввалился молодой стражник, запыхавшийся от бега.

— Ваше преосвященство! Там ведьму привели! — начал тараторить он. — Велено вам доложить...

Викарий со вздохом поднялся.

— Прямо сюда? — поинтересовался Фёрнер.

— Так точно.

— Что ж, пойдёмте, Айзанханг. Вольфганг?

— Нет, спасибо, Фридрих, я лучше побуду тут.

Фёрнер достал из шкафа какой-то чёрный ящичек с металлическими набивками на углах, передал его Готфриду. Ящичек был тяжёлый, в нём что-то звенело и грохотало. Вместе они спустились вниз, где, под конвоем из двоих стражников, стоял красивый молодой мужчина, держа верёвку, которой были связаны руки красивой молодой девушки.

— Что тут случилось? — поинтересовался викарий.

— Она ведьма, — заявил красивый молодой мужчина, указывая на упирающуюся девушку.

— Я не ведьма, Пауль! — чуть не плача ответила та, и начала дёргаться, пытаясь вырвать конец верёвки из его рук.

— Почему вы решили, что эта девушка — ведьма? — спросил викарий.

— Я не ведьма! — упрямо повторила она.

— Вы не поверите, герр инквизитор, но у неё, — Пауль наклонился к уху Фёрнера и что-то прошептал, потрясая открытой ладонью с оттопыренными пальцами.

У невозмутимого герра викария, которого обвинитель принял за инквизитора, округлились глаза.

— Целых пять! — повторил Пауль шёпотом.

— В таком случае, её нужно осмотреть. Айзанханг и... Кляйн, — Фёрнер указал на одного из стражников, потому что Дитриха не было рядом. — Отведите её в этот зал. Вы, Пауль, пойдёте с нами. Остальные — разойтись.

— Что вы делаете? — запричитала подозреваемая, но крепкие руки уже схватили её за плечи.

Фёрнер, тем временем приказал нескольким стражникам разыскать судей: Герренбергера, Шварцконца и Айнвага.

Готфрид с Германом привели её в просторный зал суда и усадили на стул. Вскоре появились судьи, и герр Фёрнер с Гансом Шталем, своим личным секретарём.

— Ну что же, давайте приступим, — сказал викарий, когда все расселись по местам и перестали скрипеть стульями. — Вот вы... хм... как вас зовут?

— Пауль Фаульбире, — ответил красивый молодой мужчина.

— Итак, Пауль Фаульбире привёл сюда эту женщину и утверждает...

Викарий сделал паузу и посмотрел на Пауля, ожидая продолжения.

— Что? — смутился он, но быстро опомнился. — А, я утверждаю, что эта женщина — ведьма.

— Извольте предъявить доказательства.

— У неё пять сосков на груди!

Судьи переглянулись и озадаченно покачали головами.

— Что вы на это скажете? — обратился Фёрнер к девушке. — И, представьтесь, пожалуйста.

— Меня зовут Кристина Фаульбире...

— Вы что, сестра этого человека? — удивился доктор Шварцконц.

— Нет, понимаете, дело в том, что я его жена...

— Жена? — удивлённо ахнули все разом. Такой преданности Богу можно было лишь завидовать.

— Да, это моя жена, — сказал он. И, будто бы оправдываясь, добавил: — Мы поженились недавно.

— Хорошо, в таком случае, расскажите всё по порядку, — попросил доктор Герренбергер.

Оказалось, что в первую брачную ночь, этот молодой муж, ни разу до свадьбы ни уединявшийся со своей женой, обнаружил, что она, хоть и девственна, но имеет пять сосков на груди.

— Вы представляете, герры судьи, целых пять! — он потряс растопыренной пятернёй, театром пяти сосков. — Пять!

— Давайте проверим? — с энтузиазмом спросил Шварцконц. Другие судьи, хоть и скривились, но не отказались — дознание есть дознание.

Готфрид начал оголять ей грудь.

— Что вы себе позволяете! — закричала она, и попыталась отбиться, но связанные руки ей этого не дали.

— Вот, видите! — сказал Пауль Фаульбире.

Трое судей в удивлении затихли. На груди Кристины и вправду было пять сосков. Три на правой, в форме треугольника с вытянутой книзу вершиной. Самый нижний сосок был скорее под грудью, чем на ней. Два же оставшихся соска были на левой груди — один там, где положено, а другой немного справа и чуть повыше. Все соски были разного размера и формы, поэтому судьи в отвращении скривились и начали торопливо креститься.

— Отвратительно! Это нарушение божественной симметрии подобно преступлению! — сказал Герренбергер. — Айзанханг, оденьте её!

— А как же проверить её на дьявольские метки? — спросил Шварцконц. — Может быть эти соски у неё вовсе не от дьявола?

Двое оставшихся судей, вместе с герром Фёрнером поглядели на него, как на умалишённого.

— Ну, давайте проверим, — сказал молчавший до этого Айнваг.

— Айзанханг, будьте любезны, откройте ящичек, — попросил Фёрнер.

Внутри чёрной коробки лежали палаческие инструменты. Самые малые, конечно, но также и одни из самых действенных: тиски для пальцев, шило для проверки дьявольских меток, воронка, клещи... Готфрид взял шило. От обычного шила оно отличалось тем, что на рукоятке имелась небольшая кнопочка. Когда кнопочку нажимали, то внутренний упор иглы сдвигался, и шило легко входило в ручку. Это подсказал ему Дитрих и научил, как пользоваться таким устройством.

Пока Готфрид колол шилом её 'нечувствительные' к боли соски, Паулю Фаульбире, как верному сыну Церкви, отсыпали вознаграждение за донос на ведьму и отправили домой.

Кристина сразу потеряла всю уверенность в себе и стала испуганными глазами смотреть на судей.

— Ну что, — произнёс Герренбергер, — покажите ей инструменты.

Готфрид продемонстрировал девушке остальной палаческий инструмент, разложив его на столе: стальные тиски, воронка, клещи... и простая верёвка — одно из самых страшных.

Она заплакала и начала что-то бормотать, нервно тряся головой.

— Герры судьи, — произнёс молчавший до этого Фёрнер. — Давайте на секунду остановимся и подумаем: в чём виновата эта девушка?