— Да что вы? Какая непосильная для меня честь, — ну, сволочь, держи. — Ой, а у меня на ладони перышко. Сейчас я его на вас сдую. Ловите... ртом... Ага. И главное, во сне вправо не кренитесь...
Любоню я нашла вскоре, все на том же длинном бревне за огородным тылом. Правда, на этот раз, без одуванного венка и в слезах:
— Ну, ты чего, подружка, — бухнувшись рядом, обхватила ее за вздрагивающие плечи. — Что, сильно худо?
— Угу, — пробубнила она в свои ладошки, а потом и сама меня обняла. — Ой, Евся, если б ты знала... Как худо то...
— Ну, а если худо, так откажись от него.
— От кого? — испуганно отстранилась Любоня, даже реветь перестала.
— От жениха, — опешила я.
— А-а... А я думала, ты про Русана... А его теперь и вовсе здесь нет, — всхлипнула, вытирая глаза.
— Я знаю. Мне Галочка сказала. И надолго он в Бадук сослан?
— Ты тоже думаешь, что Ольбег его специально туда спровадил?
— Не-ет, — удивленно протянула я. — Просто, слово вырвалось.
— Вырвалось... А я вот думаю, что специально... — протяжно вздохнула она, а потом, уж совсем неожиданно, расплылась. — Евся... А ведь тогда, в Купальную ночь... Он ведь меня нашел.
— Да ты что? — постаралась я удивиться.
— Ага... И ты знаешь, какой он... Он мне во всем признался. А потом... Ой, подружка моя дорогая, как же хорошо нам тогда было. И я так рада, что он у меня — первый, мой единственно любимый мужчина... Но, я не думала, что после той ночи... Я теперь совсем не могу его терпеть, своего жениха. Раньше, до рук Русана и губ его ласковых, думала, что смогу. А теперь точно знаю, что нет на то сил моих, — полился новый ручей из слез.
— Любонь, ну а, если, ты это знаешь, так почему ж не откажешься от своего замужества? И вообще, что Русан про все это говорит?
— Русан говорит, что... — вдруг, замолчала она. — ... Он говорит, что любит меня.
— А еще что говорит?
— И все, — расширила она на меня глаза.
— Как это, "все"? Раз любит, пусть сам тогда и женится. Ты ему говорила, что Ольбег тебе не мил?
— Не-ет. Так-то ж и так понятно. Иначе, разве б стала я с другим втихомолку любоваться? Для меня то — святой запрет, непростительный. До свадьбы — можно. Но, только с любимым... Или с женихом, — потерянно выдохнула она.
— С двумя сразу что ли? — недоуменно скривилась я. — В твоем-то случае так и получается. Любонь, чего ты молчишь?.. Ольбег что, тебя в кровать затащил, пока у вас столовался?.. Любоня?
— Нет, — отрешенно качнула она головой. — Но, он меня в гости к себе зазывал. И сказал, чтоб я вечером приезжала, после заката. И без Галушки.
— И что, ты так и сделаешь? — даже перехватило у меня дыхание.
— Евся... — тихо начала она, уставясь в одну точку. — Знать, у меня судьба такая — любить одного, а терпеть ласки другого. Вот завтра и поеду, сюрпризом. Он их любит. Потому как выбора иного у меня нет... Ты только не перебивай и не горлань на меня. Я до конца сказать хочу... Мой отец, Евся, Ольбегу очень обязан. Тот его в долю возьмет, как только я в Букошь съеду. Ты ведь сама знаешь, здесь, в Купавной нам хорошо жилось, но, то — не вечно. Скоро все молодые отсюда разбегутся и забудут старых богов. В прошлом году трое уехали — на месяц, на заработки. Да так никто из них обратно не вернулся. А в этом... Вон, даже Лех твой в наемники собрался. А за ним следом остальные потянутся. Кто — к соседям. Кто еще дальше. А что с весью станет? Кому будет нужен порядник без нее?.. Я не могу пойти против родительского благополучия. Им еще Галушке жениха достойного искать. А Русан... Русан так и будет для меня всю жизнь самым — самым. Вот и все... Теперь горлань, сколько душе угодно.
— Да что-то... не хочется, — откинулась я спиной на забор, подняв глаза к вечно бегущим по небу облакам... — Скажи мне, Любоня. Только честно. А, если б, Русан тебя сейчас позвал за собой. Хоть куда, но, за собой, пошла бы? — подружка с ответом промедлила. И я лишь услыхала сначала, сбоку от себя, очередной ее прочувствованный вздох, а потом, чуть слышное:
— Да. Кинулась бы...
— И еще скажи, что бы ты своему жениху, многоуважаемому, ни за что не простила?
А вот теперь она ответила сразу:
— Измену с нелюбимой. Потому как все остальное изменой не считается... Евся...
— Ага.
— А ведь я права была, — усмехнулась, вдруг Любоня.
— Поздравляю тебя. И в чем?
— Дрались в Солнцеворот из-за тебя.
— Да что ты? — отстраненно отозвалась я, думая в это время о своем.
— Ага... А еще, знаешь, что?.. Той драке, уж прости, но, я поспособствовала. Я просто, когда мы с чужаком этим, Стахосом, к костру пришли, сгоряча выпалила, что у вас с Русаном любовь. Ну, я ж тогда так и считала. А он сразу развернулся круто и назад к лавочке пошел.
— Ну, ты, подруга, и дуреха.
— Еще какая. Только я к чему это говорю. Ты ж теперь, наверное, тоже здесь не останешься, в своем лесу. Ну, мне так кажется.
— А кто его знает... — глубокомысленно вздохнула я и со смехом обхватила за плечи свою "дуреху"...
Домой, в "свой лес" я, в итоге, вернулась лишь к вечеру, проведя почти весь день, вначале с Любоней, а потом и с остальной женской частью ее семьи. Лично пронаблюдав торжественный вынос надежно спящего жениха в рыдван, а потом и его, не менее торжественное восвояси отбытие. И, хоть подружка в купе со своей матушкой косились на меня с едва заметными улыбками, вопросами лишними не обременяли. И на этом спасибо — звание "внучки местного волхва" мне и не такое порой дозволяло проделывать (правда, лишь благодаря местной магической малограмотности).
А, почти у самого дома меня саму поджидал сюрприз в виде нервно подергивающего хвостом Тишка:
— И сколько можно тебя дожидаться? — первым делом пробурчал он. — Давай за мной.
— Куда? — напротив, тормознула я посреди тропки.
— Я же сказал — за мной, — бросив суетливый взгляд назад, схватил меня Тишок за руку и с силой потянул в лес. — Мне Адона велела тебя туда свести. И больше ничего у меня не спрашивай, — предупредил, как раз вовремя, вынудив (раз Адона так велела), лишь шустро бежать следом. Правда, недалеко.
Да, в этой части леса я и раньше бывала, немного южнее истока Тихого ручья, в самой тенистой гуще древних дубов. И даже название ему придумала: "Сказка". Из-за мягкого мха, обволокшего своим густым ковром не только землю вокруг, но и сами "седые" деревья. И дуб этот, наполовину поваленный грозой видала, но, чтоб такое...
— Тишок, что дальше? — открыв рот, застыла я перед настоящим лиственным "шалашом".
— Ныряй вовнутрь. Будешь сегодня здесь ночевать.
— С чего бы? — уже на изготовке, развернулась я к бесу.
— А это уже лишний вопрос, — подтолкнул он меня сзади. Не ожидая такого бесовского "обхождения", я тут же, на первом шаге, запнулась, да так и рухнула на колени... посреди просторной лежанки из матраса, накинутого покрывалом, а поверх еще и пуховым одеялом. В довершении всего разглядела и гостеприимно взбитую подушку. — А вон там, в стороне тебе пирожки со щавелем и молоко в крынке, — сглотнув слюну, оповестил меня бес.
— А ты чего замер? Залазь. Вечерить будем, — с готовностью сбросив туфли, вступила я в новое звание: "Сказкина хозяйка". — Располагайся, подельничек...
Подельничек... Он уж давно удрал, прихватив кузовок с яйцами, и пожелав на прощанье "ночи без снов". А я все так и лежала, свернувшись клубочком под теплым пуховым одеялом. Хотя, дриады холода не боятся. Но, само знание того, что для меня его приготовили любящие руки, грели этим одеялом мою душу, не только бренное тело... Лежала и слушала ночной лес. И древнего дуба, давшего мне сегодняшний кров. Он сначала долго молчал, а потом лишь спросил своим тихим, скрипучим голосом: "Почему ты здесь?". "Не знаю", — ответила я. И это было правдой, а потом и сама его спросила: "Как ты живешь?" А дуб проскрипел: "Завтра придет дождь. А сегодня ты спи". Вот и весь разговор...
Но, мне не спалось. Наверное, если б была я полноценной дриадой, все было бы проще, а сейчас... Вспомнилась Любоня, сказавшая много правдивых слов и о веси и о древних богах, в вечность которых с каждым годом верится все сложнее. Уж я то, как внучка волхва, это точно знаю. И тут же вспомнился он сам с его гневными словами: "Неужто и такие малые жертвы тебе не по силам?". А в чем она, эта сила? Моя сила? Вот, у подруги моей она в любви. Это я тоже точно знаю. А у Адоны она в чем? У Тишка? Да и у самого волхва?.. А потом я подумала, что, если мне станет, действительно худо, то, наверное я тогда и вспомню лишь о том, что даст мне силы бороться... И, вдруг, вспомнила Стахоса... И в этот самый момент, где-то на грани слуха, уловила легкий немудреный мотив... Отбросила одеяло, и, склонив голову набок, опять постаралась прислушаться, усердно хмуря лоб. Звук стал отчетливее. Он будто звал кого-то, то прерываясь, то вновь возобновляя переливы, как имя, что кричат в ночи, останавливаясь лишь, для того, чтобы набрать в грудь воздуха... и снова крикнуть... Евсения... Нет, я точно рехнулась. Потому что, спустя всего несколько мгновений, уже неслась меж деревьев на этот звук... На этот тихий зов...
ГЛАВА 12
Я неслась по ночному лесу. Неслась по следу незатейливой музыки, даже не задумавшись и на долечку, что ждет меня на другом конце ее узкой светящейся ленты. А когда, вынырнув у самого края холма, замерла, пытаясь вглядеться в темень ночи, лишь облегченно выдохнула и вновь припустила по склону... Ну, конечно, кто ж еще это мог быть... Стахос, стоящий у тына, посреди спящего луга, обернулся ко мне и оторвал от своих губ свистульку. Потом улыбнулся, как-то неуверенно:
— Я решил, что, чем больше думаю, о том, "кто ты", тем меньше мне хочется знать ответ.
— Ты пришел сюда, чтобы об этом сказать? — подошла я к мужчине вплотную, выравнивая дыхание.
— Не-ет. Я, в конце концов, и сам понял, что мне это совершенно безразлично.
— А-а... Тогда, зачем ты здесь? И откуда у тебя мой кентавр?
— Так это кентавр? — усмехнулся, вдруг, он и покачал головой. — Понятно... Я его случайно нашел в траве, недалеко от вашего дома, когда днем к тебе приходил. А тебя не было.
— Так ты еще и днем приходил?
— Угу. Познакомился, точнее, пытался познакомиться, с твоим дедом. И ты знаешь, вы с ним похожи.
— Интересно, чем? — с прищуром посмотрела я на мужчину.
— А он тоже меня прогонял, — засмеялся Стахос. — А потом вслед еще крикнул, в ответ на мой вопрос: "Почему мне нельзя с тобой видеться".
— И что именно? — вмиг насторожилась я, прекрасно зная силу волховецких проклятий.
— Он крикнул... — припоминая, скосился в сторону Стах. — "Понеже, ты, кмет... нахвальщик". Да, точно так. А что это означает?
— Сущую правду в твоем случае, — выдохнув, облегченно засмеялась я, откинув назад голову. — Он сказал: "Потому что, ты, парень — нахал".
— А-а-а... Ну, здесь, я согласен. Только, причина не уважительная. Нужна другая.
— И какая же?
— Какая? — всерьез задумался мужчина. — Я такой не знаю. А ты, Евсения? — с улыбкой посмотрел он на меня.
— О-о... У меня их — целое озеро. Да только... — смолкла я, а потом, вдруг, сама ошалев от собственного желания, сделала последний, разделяющий нас шажок, и ткнулась лбом в плечо Стаха. — Да только я не хочу назад на то озеро. А что будет дальше, совсем не знаю.
Мужчина от неожиданности замер, а потом, осторожно, будто боясь поверить в произошедшее, прижал меня к себе:
— Евсения, позволь мне сказать то, что я знаю?
— Говори, — вздохнула, не отрываясь от его тепла.
— Мы с Храном приехали сюда, в Букошь, по одному... очень важному делу. И я ему посвящал все свое время, ни на что другое не отвлекаясь и думая лишь о том, как бы поскорее с ним покончить и отсюда свалить. А потом...Ты меня слушаешь?
— Ага. Вы здесь — проездом. Я поняла.
— Ну да... — вздохнул Стах. — А потом я встретил тебя. И как-то все сразу изменилось. Встало с ног на голову: и где теперь самое главное, а где — второстепенное?.. Евсения, я не знаю, кто ты, но, я уверен в тебе, как в части собственной души. Потому что ты и есть — я, моя душа. Как отражение в божественном зеркале... Ты меня понимаешь? — склонил он ко мне голову.
— Я — это ты?
— Да. Как две половины одного целого. И я... я люблю тебя, моя единственная половина. И хочу, чтобы все твои беды и страхи стали и моими. Чтобы я смог тебя от них защитить.
— Стахос, — отстранилась я от него. — Ты не ведаешь, о чем говоришь. Какие "беды" собрался на себя взваливать. Ты сам — одна большая "ходячая неприятность". А тут еще мое... Что? — и замолчала, глядя в прищуренные глаза мужчины. — Почему ты на меня так смотришь?
— Ты знаешь, Евсения, — качнул он головой. — Я, почему то думал, у тебя будет... немного другая реакция на мое признание в любви. Или ты мне не веришь?
— А-а-а... — растерянно протянула я. — Ну так, понимаешь... Я тебе верю... А что я должна была сделать?
— Ну, — убрал он с моего лба выбившуюся прядь. — Ты должна была поблагодарить меня за оказанную этим признанием честь. Это сначала.
— Так, я тебе благодарна, — согласно кивнула я. — Что дальше?
— А потом заявить мне об ответных чувствах, если, конечно, они у тебя есть. На что я очень сильно надеюсь. Иначе, в противном случае мне придется тебя просто привязывать к Капкану.
— Меня привязывать к капкану? — открыла я рот.
— Ну да, к его седлу... веревкой... Так коня моего зовут, тебе уже знакомого, — во весь голос захохотал он, прижав меня к себе еще сильнее.
— Ну, надо же, какие вы прыткие... вместе с конем, — совершенно справедливо возмутилась я, уперев в мужскую грудь руки. — Ты сначала со своими бедами разберись, а потом чужие разрешай.
— Евсения, ты о чем?.. А-а, понял, — растаяла на лице Стаха улыбка. — Мы нашли на утро в канаве следы от двух человек, которых ты оттуда... вспугнула. И там же камень из клумбы.
— А почему сразу я? — припухла я под пристальным мужским взглядом.
— Хран тебя узнал. По свисту. Ты и у реки так же лихо свистела, когда меня на берегу бросила.
— Не бросила, а оставила... с уведомлением. И вообще, давай с тобой договоримся.
— Та-ак. Это, хоть и не ответное признание, но, уже плодотворный диалог. Я тебя внимательно слушаю, Евсения.
— Плодотворная — картошка зимой в погребе, а я тебя, уже в который раз просить буду, — в ответ, тяжко вздохнула я. — И, если ты меня и сейчас не послушаешь... Стах, не приходи больше сюда. Я сама тебя найду, как только... смогу.
— Это и есть твоя просьба?
— Да. И очень серьезная.
— Хорошо, — склонил голову набок мужчина. — Тогда и ты мне пообещай, что обязательно это сделаешь.
— Торжественно клянусь. Если ты мне мою свистульку вернешь.
— Ты же ее выбросила?
— Погулять выпустила, попастись в травке. Это же — кентавр.
— Кентавры — не кони. Они в траве не пасутся, — серьезно заметил Стахос, а потом качнул головой. — Ладно, забирай. Только, она-то здесь причем?
— А вы теперь с этим кентавром для меня — одно целое. Я по ней тебя и найду.
