Ролевик: Рыцарь

— Неблагодарность более свойственна средней ветви рода Зеленых Вепрей, — встряхнул головой и поморщился виконт. — Я же очень признателен за помощь, и при случае отвечу тем же!

— Ссору оставим на потом, — мигом вмешался между братьев Ставр. — Скажи-ка, лучше, как себя чувствуешь? На коне удержишься? Или подождем еще немного?

— Терпимо... После празднования Весенней ярмарки бывало хуже, — отделался шуткой тот. — Особенно, если вспомнить утреннюю речь матери.

Очевидно, пресловутую речь помнили все трое братьев, потому что Ставр оглушительно захохотал, а Вышемир сделал такое лицо, будто разжевал полный рот терновых плодов.

— Тогда полезай в седло, и будем двигаться. Чего здесь торчать? Змия и без нас разделают... Молодец Любомир, великолепные доспехи со временем получаться. Хлопотное это дело, дубить его шкуру. Но результат того стоит. Еще как стоит. Кстати, чуть не забыл, я так понимаю, Игорь, что это именно ты добил чудовище?

— Да, — не стал я отпираться от очевидного.

— Тогда тебе тоже принадлежит часть туши. Возьмешь деньгами, или как?

— Мне б желчи мерку, — вспомнил я заказ Мышаты.

— Добро, — кивнул Ставр. — Желчь твоя. Что еще?

Лукаш молчал, и я неопределенно пожал плечами.

— Значит, на том и порешим. Остальное получишь золотом, когда тушу разделают и взвесят. Ну, чего глазами хлопаете?! — прикрикнул на воинов. — Берите виконта на плащи и везите в замок. Или подождем заката?

При упоминании темного времени суток, ратники моментально ожили. Видимо и тут народ ночью предпочитал сидеть дома.

Глава седьмая

Барон Владивой стоял на мокрой после ночного дождя обзорной площадке донжона, опираясь локтями на невысокий, чуть выше пояса, но достаточно широкий зубец, и хмуро наблюдал за тем, как вечернее солнце, неохотно тонет в дебрях леса. За годы прошедшие после Моровицы, невозбранно поглотившего, когда-то любовно обихоженные людьми дома, нивы и пастбища.

Отсюда открывался прекрасный вид на дикий хребет, прозванный Проходом из-за единственного, достаточно широкого ущелья, пригодного для сносного проезда купеческих караванов. Собственно, по просьбе и за деньги купцов, дабы оградить их от опасностей непременно сопутствующих в столь тяжелом, но важном для всего королевства, труде, и была сотни лет тому возведена сторожевая башня Дуброва и выставлен постоянный пост. Заодно Зелен-Лог прикрыл свое мягкое брюхо от неистовых харцызов.

Со временем, строившие башню и несшие караульную службу ратники, как водиться обзавелись женами и детьми. Нуждающееся в ремонте оружие и прочий реманент, привлекли кузнеца со всем выводком. Срубили рядом дома и крестьяне, которые решили, что под боком у вооруженного отряда жить спокойнее, нежели самим отбиваться от наскоков лихих людей... Да и выращенное зерно, овощи и мясо, не надо никуда возить на продажу. Полсотни ратников и их кони сметут все, успевай только поворачиваться... Так и возникло само селение, разросшееся со временем до городка на несколько тысяч душ. Вот только теперь, даже спустя полсотни лет после Моровицы, все еще слишком много домов в округе пустует и ветшает. Барон делает все, чтоб удержать и крепость, и городишко в надлежащем состоянии. Привечает каждого, желающего поселиться в Дуброве. Порой закрывая глаза на темное прошлое, лишь бы здесь человек жил достойно и не нарушал покоя.

В эту минуту Владивой супил брови и напускал вид крайнего раздражения, но мимолетная улыбка, блуждающая на его губах, сводила на нет все попытки барона, играть роль скорбящего вдовца и отца, обеспокоенного судьбой пропавшей падчерицы.

Да и с чего было ему печалиться, если все шло к тому, что Большому совету придется разрешить ему, основать новую династию. А значит, замок Дубров станет его собственностью. До тех пор, пока на смертном одре он не передаст венец старшей дочери.

Владивой окинул взглядом замковую площадь, дома предместья. И в который раз нашел подтверждение своим мыслям. Его пристальный глаз подмечал и некоторое запустение, и отсутствие дозорных на стенах, объясняющееся банальной нехваткой людей. Треклятая Моровица прошлась, хоть и зазубренной, но очень уж острой косой по всему краю, слишком многих унося с собой, и слишком мало оставляя при жизни. До сих пор женщины не успевают восполнить утраты... Но с другой стороны, это проклятие принесло и благо — ведь врагов тоже почти не стало, вот и опасаться особенно некого.

Единственное войско, способное потревожить королевство Зелен-Лог — это степняки. Но среди харцызов пока еще не было Хана, который сумел бы собрать в единый кулак разудалую вольницу. А пока, их разрозненные ватаги, до полусотни сабель, время от времени вихрем проносившиеся по Пограничью, в поисках легкой наживы и столь же быстро исчезавшие в Заскалье не слишком беспокоили. Тем более, что в замок, где их поджидали три сотни вооруженных ратников и городское ополчение, они и близко не потыкались. Основной добычей шаек, в основном становились неосмотрительные путники и жители хуторов. Разве, кто из новиков хотел продемонстрировать товариществу свою удаль и норовил умыкнуть доброго коня или хорошенькую девицу. Змии и то приносили больше урона, если им удавалось застать скот на выпасе.

Сколько раз уже Владивой, поглядывая в сторону гор, думал над тем, что мог бы собрать отряд и попробовать уничтожить гнездовье чудовищ. Ведь того рыцаря, который смог бы этого свершить, ждала вечная слава и прочие почести. Да, все как-то руки не доходили. Зато теперь... Когда все идет к тому, что он станет владельцем замка Дубров, можно будет вернуться и к этим мечтам.

Бич южных земель, огнедышащие крылатые бестии появились в дни хаоса, наступившие после Армагеддона. Заняли Проход, и с тех пор, без их соизволения, никому не было позволено преодолевать южную границу. А пропускали туда и обратно они людей сообразно собственному разумению. Одних — испепеляли огнем, не дав даже приблизиться к Проходу. С иных — брали дань животными. А на третьих вообще не обращали внимания, хоть за хвост дергай. И совершенно не имело значения одинокий путник или вооруженный отряд вступал на дорогу, ведущую в Степь. При этом, с харцызами, шастающим туда и обратно, Змии поддерживали что-то сродни добрососедских отношений. Время от времени наведываясь в Кара-Кермен за гостинцем, и всегда получая столько мяса, сколько могли унести. Странно, но со слов привеченных в замке отступников и сбежавших из харцызкого плена, барон знал, что бестии никогда не питаются на глазах людей. Убьют — запросто, а жрать не станут.

— Дивны твои деяния, Создатель... — пробормотал он себе в усы, возвращаясь мыслями к более насущному. — Что-то погоня задерживается? Пора б уже возвращаться.

И будто в ответ на его слова, на замковое подворье влетел отряд конницы, и Калита, перемолвившись со стражником, бросился бегом к дверям донжона. А еще через некоторое время его сапоги загрохотали по лестнице, и на смотровую площадку выбежал сам есаул.

— Рассказывай, — предвкушая приятную новость, бросил ему Владивой. — Поймали беглянку?

— Не гневайся, господин барон, но ни бежавшего харцыза с товарищем, ни падчерицы твоей мы найти не смогли. Словно сквозь землю провалились!

Есаул вытер рукавом потное и заляпанное грязью лицо.

— Что сие означает? — ожидающий других слов, Владивой как-то даже не воспринял услышанное. — Как это, не нашли? У нас в округе что, так много мест, куда можно беглецы могут спрятаться? Не в лес же они полезли, ночью-то?!

— По всем дорогам разосланы отряды. Каждый проскакал верст пятнадцать. Нет их нигде, господин. Кривица было заприметил, что подались они в сторону мельницы. Кинулись следом, но след обрывается еще до Опупения. Словно Змии их сожрали!

— А может, действительно — Змии? Говорят, пролетал вчера один, ближе к утру.

— Один никак не мог сожрать троих лошадей, людей и при этом совершенно не оставить следов. Да там кровищи было бы столько, что никакому ливню не смыть. — Калита отрицательно покивал головой. — Нет, господин барон... Это не Змии.

— Куда ж они тогда, по-твоему, подевались? На мельницу, надеюсь, заглянуть догадались?

— Заглянули. Нет там никого. А Мышата сказывал, что намедни видел небольшую ватагу харцызов. Около дюжины сабель. Думаю, что именно к ним и спровадили баронету, беглые.

— Это что же получается? — поразился Владивой. — Отпущенный тобой скоморох действительно был лазутчиком разбойников? И мы сами вручили ему Анжелину? Да, ничего не скажешь, есаул, хитроумный план. Или ты, сразу узнал своих бывших товарищей и решил им подыграть? Чтоб, старые прегрешения загладить? А? Ну, признавайся...

От такого предположения, Калита сначала побледнел, а потом бухнулся на колени.

— Жизнью клянусь, господин барон, и в помыслах ничего такого не было. Я ж того скомороха и в глаза не видывал. Вместе с Нечаем они из Опупения приехали. А с пацаненком Кривица разговаривал. Само собой так повернулось. А, может, они сами, невзначай, в руки длинночубых попались? Эх, кабы не спешка, можно было все умнее сделать. Не с пришлыми парнями ее отправлять, а самому с Кривицей, взять девку, да и отвезти в надежное место. А после, как все поутихнет, вы бы решили, что с ней дальше делать. Как же я мог так ошибиться? Ведь уверен был, что эти скоморохи простодушнее дитяти!.. И Кривица уверял, что малой ни одного условного жеста не знал?. Неужели, так умело прикидывался? Надо Нечая взять на спрос! Не было ли у них изначально какого умысла?

— Ладно, не горячись, есаул, — Владивой неожиданно улыбнулся и облегченно вздохнул. — Это судьба, вмешалась. И кто ведает, может, оно и к лучшему, что не пришлось мне брать на душу жизнь падчерицы. Зато я, с искренней горечью, смогу сообщить королеве, о горе, которое постигло мою семью. О смерти баронессы Катаржины, и о похищении баронеты Анжелины... Как и о том, что все предпринятые нами поиски, к огромному сожалению, оказались тщетны.

Барон сделал паузу, и с прищуром взглянув на есаула, продолжил.

— И кажется мне, что никто не справится, лучше тебя и Кривицы, с доставкой этой новости в Турин.

От слов барона Калита только икнул. Больше чем в Турине ему не хотелось очутиться разве что, в пределах Кара-Кермена. И, словно, прочитав его мысли, Владивой прибавил успокоительно:

— Конечно, придется приодеться, как подобает случаю, чтобы упаси Создатель, тебя и побратима случайно за разбойников не приняли. А то, вдруг окажетесь на кого-то похожими? Мало ли что в жизни случается... Не волнуйся, в этом — помогу. Людей с гербом 'расщепленного молнией дуба' никто не посмеет задержать без веских оснований. А в остальном — сам сообразишь, как выкрутится. Не вчера родился... Лишний раз перед глазами у стражи не мелькайте, и все обойдется. Денег дам... Ну, подумай головой, есаул, кому еще, если не вам двоим я могу довериться? Вдруг Беляна не поверит письму и прикажет допросить гонцов с пристрастием? А вы и на дыбе все подтвердите, поскольку за свои жизни бороться будете. Шучу... — улыбнулся барон, увидев, как побледнел Калита. — Никто не станет поддавать сомнению правдивость моих слов. Но, все же помните, что дело выглядит подозрительно. И потому, чтобы не попасть в руки королевских дознавателей, сами помалкивайте, а в столице ведите себя, как надлежит верным слугам, удрученным господским горем. Ведь в Дуброве, помимо прочего еще и по старой баронессе траур объявлен! И не горничная девка пропала — баронета! Все, на этом разговор закончен!

Владивой вдруг понял, что почти уговаривает есаула.

— Надеюсь, приказ мой ясен?! Иди, готовься в дорогу. Медлить не стоит... За письмом зайдешь утром. И помни, что ваша с Кривицей жизнь, с одного боку в моих руках, а с другого — на кончике ваших же языков. Но, если сумеете подтвердить мои слова, чтобы никто и на мгновение не засомневался, что так все и происходило: заживете с побратимом в Дуброве лучше, чем сами придумать сможете. За Кривицей корчму с его сдобной 'гусыней' запишу и деньжат на новоселье подкину, а о том, что люди говорят, забуду и другим закажу. А тебе, Калита... Сам придумаешь, что попросить... Уверен — не продешевишь. Все, ступай, оставь меня. Надо подумать, как лучше новости изложить.

Когда Владивой принимал решение, переубедить его было невозможно. Есаул поклонился и затопал вниз по лестнице. В конце концов, сколь веревочке не виться, а в стенку лбом упрешься. Коль не отвернул Громовержец от них с Кривицей свой лик, может и вывезет кривая... Зато, как одноглазый обрадуется награде, когда узнает...

Говоря, что ему должен подумать, как написать королеве, Владивой лукавил. Текст 'скорбного' письма, уже давно сложился в голове барона. Осталось только записать его слово в слово.

'Низкий поклон нашей госпоже и венценосной сестре, Беляне!

На двадцать седьмой день месяца Травостоя, со слезами на глазах вынужден известить Ваше Величество, об ужасном горе, которое постигло Дубров дважды.

В ночь с двадцать пятого на двадцать шестой день после продолжительной болезни умерла баронесса Катаржина, которая не поднималась с ложа уже почти полгода. Умерла без мучений, отойдя от нас во сне и не приходя в память...

А на следующий день случилась трагедия, затмившая смерть баронессы.

В то время, как все мои помыслы, равно как и мысли верной дворни, были наполнены скорбью по поводу смерти баронессы, харцызов похитили наследную баронету Анжелину.

Думая, что наша дочь, желая в скорби уединиться, закрылась в личных апартаментах, и уважая ее чувства, никто не тревожил баронету. И только после того, как она не вышла к прощанию с телом покойной, мы обеспокоились.

Обнаруженные следы свидетельствовали, что по неведомым нам причинам, баронета сама спустилась в подземелье, где содержался пленный харцыз. Что произошло там, неизвестно, но темницу оба покинули через подземный ход, о котором могла знать лишь баронета. Считаю, что харцыз сумел каким-то образом запугать девушку и заставить ее выйти вместе с ним из замка.

Снаряженная погоня ничего не дала из-за ливня, который начался вечером и к полуночи смыл все следы. Но следопытам удалось установить, что в лесу лазутчика поджидала небольшая ватага. Дальнейшие поиски результата не принесли. Харцызы, вместе с пленницей, успели перебраться за Проход.

Желая любой ценой освободить баронету, я отправил в Заскалье доверенных слуг, которые должны найти в Кара-Кермене Анжелину, и выкупить ее. Но в этом приходится уповать лишь на милость Создателя.

Написано в замке Дубров, рукой Вашего покорного слуги, барона Владивоя/

P. S. Прошу прощения, за неряшливость. Пятна на пергаменте, это мои слезы пролитые за упокой души моей жены, баронессы Катаржины, и от бессилия что-либо изменить в судьбе дочери моего брата'.

Если Владивой и взгрустнул маленько, то лишь потому, что в планы барона не входило подарить падчерицу харцызам. Владивой не отказался бы от возможности продержать девушку под замком, на одном из дальних хуторов. Барон еще раз угрюмо усмехнулся собственным мыслям и неспешно двинулся в трапезную.

Как подло устроен мир! Да если бы полгода назад кто-то осмелился сказать, что он сможет подумать о подобном злодействе, Владивой собственноручно зарубил бы наглеца на месте. А теперь? Если уж быть до конца правдивым, то он вспыльчив, упрям, скор на расправу, но ведь негодяем не был. Что же изменилось? Обстоятельства... Пойманный в капкан, зверь отгрызает собственную лапу, для сохранения жизни. Вот и ему приходиться поступать так же. И от того, что вместо лапы надо убрать другого человека, легче не становиться.