Стремительно, на привольном вираже — в ночное поднебесье, к лунной дорожке, что вьётся меж влажно сияющих облаков, к тебе, к тебе, всё ближе и ближе — к тебе. Всё светлее и светлее вокруг, всё гуще и горячее становится воздух, подъём резче, вот он уже совсем отвесный и не хватает, не хватает, не хватает дыхания... Не сорваться с этой кручи... Помоги мне! Держи меня! Держи!

Ты слышишь? — музыка!

Вместе? — к свету!

И льётся, и льётся, и льётся свет — за волной волна. Они несут, качают — ликующе, трепетно, звонко... и всё-таки на долгий-долгий миг теряется дыхание... Тьма...

А когда сумрачный рассвет пробрался сквозь непрочную защиту гардин, затянула она последний узелок. Через едва разомкнутые ресницы Сергей видел, как по тёмному двигалось светлое. Вот — наклонилось, подбирая что-то с пола, вот — чуть остановилось и решительно ушло в тень. Обратно в хранящую пряный аромат их тел комнату Олеся уже не заглянула — нельзя отнимать у спящего его спасение.

Курлыкнул замок. Всхлипнула несмазанная петля. Закрылась дверь — бесшумно, неотвратимо.

Дом опустел. Померк и опустел. Но нашлись силы выбраться из постели, навести порядок в комнате, выйти в кухню, заварить чай... и ещё не раз найдутся — во все последующие годы.

Пошёл дождь. Отныне и навсегда исцелённый от одиночества, смотрел Сергей в окно и просил у неба благословить дорогу его утраты.

Третья часть

Говорят, счастье — острый момент. Удовольствие, везение... Согласны? Но может, это песня радостная, что звучит себе негромко в дальней комнатке души, согревает лучом солнечным и не утихает, не слабеет до самого конца? Ведь, чудо-то какое — дышать, чувствовать, мыслить, надеяться... Это мы теряем слух и осязание, это мы счастью изменяем — вовсе не наоборот. И порой только беда оплеухой возвращает нас в обыкновенное счастье — быть живым.

Но легко ли помнить о том, когда заблудился в единственной и неповторимой своей судьбе? Как заблудилась старчески медленно шедшая под схоронившим зарю дождём. Не первая заплутала, не последняя — и в жизни, и в странном времени, которому пришлось остаться в памяти временем мощных начинаний, свернувших в сторону свой ход. Эх, куда ж ведёте вы, исковерканные дороги, и станете ли хоть когда-нибудь ровными?

Лисе повезло: метро уже работало. Подранку необходимо скрыться — и подземка оказалась кстати. Она села в уголок вагона, прижала к груди сумку. Назло вымокшей блузке немного согрелась, между "Полежаевской" и "Беговой" уснула. Её разбудил машинист — на конечной в противоположном краю города.

Что ж, пришлось включить автопилот — раз уж собственная голова категорически отказалась участвовать в происходящем безобразии. Автопилот проявил незаурядное, хоть и весьма специфическое чувство юмора; во всяком случае, уже сидя в электричке, Лиса немало подивилась — у неё на коленках обнаружилась затрапезного вида книжица с громким титулом "Астрология. Хиромантия. Гороскопы народов мира. Старшие арканы Таро". Ниже, шрифтом поскромнее, издание называло себя полным собранием сведений по гадательной эзотерике. Вот так вот — ни больше, ни меньше. Кстати, книжный развал в почти ещё безлюдном переходе на "Таганке", сухопарая женщина во всём чёрном и две зелёные пятикатки, обменянные на вот это бумажное чёрт знает что, всё-таки припомнятся Лисе, но гораздо, гораздо позже.

"Шурупчик обхохочется, когда расскажу", — мысли хоть и вяло, однако начали перелистываться в голове. Память методом неслучайного тыка выдала картинку: две без году неделя комсомолки по самые пяточки погрузились в толстенную Библию с ятями, ерами и изумительного изящества гравюрами — впрочем, оценить последнее они тогда ещё ну никак не могли. Библия та стояла у Алиной бабушки на самой верхней полке книжного шкафа, в дальнем, естественно, углу, и периодически попадала на растерзание юным безбожницам. Малышками девочки просто картинки разглядывали, а потом Аля заразилась в пионерлагере гаданием на книжках. Олеся идею творчески развила, и не прошло дня, как Священное бабушкино писание оказалось приспособлено для вопиюще языческого ритуала.

Книга, сказать честно, выдавала порой такое, что хоть стой, хоть падай. То ли так зачитали барышни "Песню песней", то ли уж и вправду была в этой девической потехе какая-то бесовщинка, но чаще всего в ответ на их вопросы раскрывались те, заветные, страницы любовной поэмы. И читали её девушки, и перечитывали... потом незаметно перебрались к "Суламифи" Куприна, а где Куприн, там и полесская колдунья, а где она, там и браслет гранатовый... а тут уж и до тёмных бунинских аллей оказалось рукой подать.

Ох, юные книгочеи! Кабы впрок вам шла книжная наука — не сажали бы вы на свои умные головы столько шишек! Правда, к рассудительной с детства Але это не относилось — читать она умела, и весьма неплохо. Особенно, между строк. А заоблачная гулёна Олеся... Вот и сейчас не придумала ничего умнее, как познать самоё себя, раскрыв наугад невесть кем подброшенную ей книжку.

Шутить с запредельем — себе дороже. Мало кому удаётся остаться в светлой памяти и в твёрдом уме после встречи с тем, чему — на самом деле — нет названия... Так, приблизительно всё, обиняками — и то, если хозяева бездны по каким-то своим неведомым соображениям пощадили неосторожно забредшего мыслителя или ретивого умника, который считает, что законы писаны не для него. Но, в любом случае, тень на любопытном остаётся — и когда этой тени угодно будет призвать своего пленника, не может сказать ни один живущий.

Но в двадцать лет всё легко и просто, даже если сердце кровоточит вовсю, — а чаще всего, именно по этой причине.

Книжечка отворилась на странице девятого аркана — с прекрасно воспроизведённой картинки пронзительно и, как показалось Лисе, отчаянно глядел старик, размашисто шагавший по горной дороге. В одной руке сверкала лампа, а другая оказалась вооружена массивным посохом, который вот-вот мог треснуть от усилия, с каким путник вонзал его в каменистую свою тропу. Быстро глянула значение карты и, не страдавшая доселе особой мнительностью, вздрогнула. "Ну вот, так тебе и надо, — отрешённо подумалось ей, — никому не нужный дряхлый интроверт в безнадёжном поиске братьев по разуму".

Ну, можно ли расстроиться из-за такой ерунды? Не то слово — а Олеся так схлопнула книжку, будто бы та в чём-то провинилась. Или всё же да?

Вторая половина сентября выдалась такой тёплой, милосердной... вот и Серёжа тогда так же целовал... стоп! — не смей! — не вспоминай! — тебя больше нет!

Тих, недвижен стоял воздух — казалось, ветры забыли дорогу в Москву. Вот, только милиции на улицах прибавилось и шального какого-то люду... В новостях что-то такое тоже было... ай, да ну их!

Вплелась в висящую над городом пыль сизая лента сигаретного дыма. Неспешно вытекал он из-под серой перхоти пепла, ещё цеплявшегося за папиросную бумагу. Тянулся к пожелтевшему указательному пальцу, льнул, обвивал призрачной змейкой, вымаливая ещё хоть минутку бытия у той, от одного щелчка которой мог растаять, исчезнуть...

"Прямо, как я..."

Балконная дверь отворилась.

— Фу, надымила! Опять воздух портишь?!

Чуть шевельнулось вверх-вниз левое плечо.

— Ну ладно с воздухом, но ты представь, что у тебя в лёгких творится, — намёк подруги отстать Аля проигнорировала в упор.

На повернувшемся к ней лице не было ни обычного Лисиного прищура, когда та заводилась, ни иронично поднятых бровей, когда готовилась хохмить дальше, — только набрякшие веки, синяки под глазами и губы цвета снятого молока в тон остальному лицу. Опять, значит, всю ночь бродяжила.

— Ну, прости, — и жена брата мягко приобняла сестру мужа. Едва удержалась не отпрянуть — так хлестнул по беззащитному сейчас восприятию пропитавший одежду запах курева. Но она стерпела — Лису просто нельзя оставлять одну. Подруга ищет себе очередной капкан — зачем? Чтобы на сей раз зарубило окончательно?

За что просила прощения — не знала: затворница-Леська ни разу не упомянула ни о тогдашней своей странной просьбе, ни о ночи, которую провела чёрт знает где, а вытряхивать из неё подробности... друзья тем и хороши, что понимают без лишних слов?

Как ни в чём не бывало, Аля раскрыла книжку, так обидевшую её подругу. Пошуршала страничками, ища таблицу совмещённых астрологических характеристик. И возгласила обрадовано:

— О, да тут и даже по времени рождения гороскопы есть! Так слушай же, весовский Крысик... тааааак, ты у нас в котором часу? Помню, помню... Однако... ты родилась в час Дракона! Читаем: "Драконы — космические рыцари, ангелы-хранители тех, кого любят"...

Краем глаза Аля увидела, как поникла и без того опущенная голова Лисы, и выпалила то, что хотела преподнести совсем-совсем иначе:

— А знаешь, твоя племяшка Близняшкой будет!!! Вот прикол — ещё один воздушный шарик в семье!

Молчание бывает разным... сладостное — единомышленников, грозное — врагов, равнодушное — равнодушных. Сейчас повисло молчание, которому назначено сопровождать таинства.

"Да-а-а???!!! Мама!!! Боже!!! Ах ты, ёлы-палы!!!" Жалко хрустнув, сдохла на плахе балконных перил сигарета и отправилась в свой последний полёт. Испорченная атмосфера осталась.

— Шурка, уйди — не дыши этой дрянью!

— А тебе, значит, можно?

— А тебе, значит, нельзя.

Ни капельки не задели Алю ворчание и стальная командная резкость голоса... "ага-а, улыбнулась ты, Леська".

И застонав, она схватилась за низ живота:

— Тянет что-то... Лечь... Таблетку...

Лиса, как того и следовало ожидать, всполошилась:

— Шурка! Обожди, обожди... Ты присядь пока сюда, вот так, вот...

Выбегая на кухню за стаканом воды, она, конечно же, не могла видеть довольных складочек в уголках Алиных губ.

Так называемый распорядок дня скворечника, который соседи и родители иначе как сумасшедшим не называли, отныне изменился — беременные ходили все, и Лиса никому не давала о том забыть. Вставали рано, потому что Але надо в поликлинику — на работу — просто надо (нужное подчеркнуть). Ложились спать рано — Але это полезно. На последней неделе сентября законопатили поролоном и сверху для надёжности дорогущей клейкой лентой заклеили все рамы — чтобы не дуло Але. И вовремя: в утро Олесиного дня рождения земля и ещё не сбросившие листву деревья оказались выбелены, воздух застыл... брррррр — перепадики!

Стоит ли говорить, что скворцы оттянулись по этому поводу на славу? Но тихо и спокойно: в одиннадцать, как миленькие, почапали баиньки. Но до того... Кот под полой куртки притаранил из МакДака ещё тёпленькие потные чизбургеры — а вот клубничный коктейль растерял по пути все пузырьки и превратился в розовую приторную жижицу. Которую, впрочем, дружно усосали с совершенно младенческим наслаждением, облагородив сверху водкой и добротным молоком любимой женщины из маминой гуманитарной помощи. Нинель с Брауном преподнесли коробку с феном и намёком, чтобы Лиса наконец-то стала укладывать волосы, а не оставляла их на попечение ветра. Шурики подарили чёрного котёнка с белой манишкой и нежно-розовым пузом. А Лёша преподнёс маленькой хозяйке большой снежок с воткнутой в него витой свечкой — международное совершеннолетие случается в жизни всего лишь раз, не так ли?

В тот исторический вечер неугомонный Браун в очередной раз всех озадачил:

— Скворец, Кот, рейсы снова в силе — до конца года точно. Лёх, мужику одному на вэдээнха нужен чувак, чтобы в технике разбирался. Видаки там, музыкальные центры... Где-то с ноября... Пойдёшь?

Тот неспешно выяснил, что от него потребуется и сколько за это дадут... прикинул: если всё хорошо организовать, то учёбе такая работа никак не помешает — и записал телефон.

Кот тоже запросился торговать музыкальными центрами, и Браун пообещал устроить. А пока — ближайший рейс четырнадцатого, затем — двадцать шестого; готовьтесь, бойцы.

* * *

Утром третьего октября скворцы заспались. Але ещё в конце предыдущей недели открыли больничный, потому и Сашка с Олесей никуда не спешили. В общем, не успели ребята толком со сна очухаться, как раздались тревожные звонки межгорода.

— Ма-а-ам, ты чего в такую рань? — естественно, у телефона первой оказалась Лиса. Как же она ненавидела вот так вот выпрыгивать из тёплой постели, да босиком... а что может быть хуже побудки истерическими трелями этого несчастного изобретения рук человеческих? Только беспомощные слёзы в молящем мамином голосе — никуда, никуда, никуда не ходи и не пускай Сашу, у вас там революция, включи телевизор, всё узнаешь!!! И тупые гудки отбоя.

Эх, ёлы, а ведь как раз именно сегодня хотели сказать маме, чтобы готовилась: скоро её назовут свекровью, а там — и бабушкой... Вот это, я понимаю, — новости! А по телику — ну что оттуда могут сказать? Лиса в задумчивости почесала ногой об ногу и осадила сама себя: мама бы на это ответила, что не получается нормальной семьи в ненормальном государстве. Так с чего же начинать, мама? С курицы — или всё-таки ab ovo?

Н-да, латынь... Серёжа... "Как-то ты там?" — пронёсся по телу сквознячок уже привычной тоски. Эх, ну вот — едва не наступила на Чертяку, который барахтался на спинке, увлечённо ловя собственный пока ещё кургузый хвостик. Лиса подхватила кошачьего младенца под мышки, поднесла к лицу. Котёнок выжидательно таращил на приёмную маму голубовато-серые глазёнки — во что ещё сыграем? А она, хулиганка, ласково подула ему в пупок! Задние лапки страшно возмутились этой щекоткой, принялись отбиваться — а от чего?

"Вот так и я — чую звон, а в каком ухе? Блин, томление духа — маюсь дурью вместо реальных дел. А ведь повсюду беда, у всех..."

Странные то были дни — выпавшие из жизни, и в то же время прожитые. Безостановочно работал телевизор — хоть и крутилось на экране одно и то же: толпа прёт на милицейские заграждения, ещё где-то буча, машины, люди с оружием, люди без оружия, снова машины, залпы, автобусы, зеваки, чёрный дым... камера шарахается вслед за оператором, горит Белый Дом... И это — у нас, у нас?!!! Ведь ещё не забылось время, когда подобные кадры показывали в программах "Время" или "Международная панорама" под рубрикой "Их нравы" или как-то вроде того. А здесь, сейчас — московские улицы... Садовое! Крымский мост! Останкино! Гостиница "Украина"! Пресня!

"Свои против своих... и глаза на лбу ото всего этого: что ж творится-то, что?!!"

Мама звонила каждый час — пока Лиса не поклялась: все дома, никто ни на какие улицы, успокойся же, иначе телефон отключу! Да, вот так. Это ж не ребёнок, а кошмар ходячий, как у меня — и такое чудище выросло?! Однако подействовало — Татьяна Николаевна даже с некоторым облегчением всхлипнула и припала к радиоприёмнику: идти к соседям смотреть очередной выпуск новостей расхотелось.

Но и дочь не соврала: невестка смиренно выполняла распоряжение врачицы, лёжа на диване в компании книжки, брат взялся собирать купленный ещё в начале сентября стеллаж: в последнее время столько всего интересного издавалось — на родительские полки уже не впихнёшь. Пришёл Лёша вернуть Лисе кассеты, да и завис у ребят до вечера. Зато стеллаж оказался при полном книжном параде в два раза быстрее, и хозяйка не скучала за чисткой картошки — в четыре руки всё интереснее. Нинель на кухонном столе нервно раскладывала то "косынку", то "солитер" — преподнёс недавно Браун своей ненаглядной набор пасьянсных карт — вот она носилась с ними повсюду. Предлагала Лисе погадать, но та передёрнулась вся и принялась картошку жарить. На ароматы заглянул Браун, со своей неизменной антенной возле уха похожий на киборга. Правда, на очень симпатичного киборга.