New-Пигмалионъ

Дюрыгина, — я тоже думал об этом, но мне интересны твои предложения

— А я теперь думаю, — ободренный заинтересованностью шефа, Дюрыгин заговорил быстрее и уверенней, — а я думаю, что надо создавать такое шоу, которое не только поддержит популярность, отвечая потребе основной средней статистики, но и сыграет на привлечение латентных рекрутов в фанаты нашего канала, привлечет ранее не затрагиваемые нами слои зрительских масс.

— А конкретнее, как ты думаешь это сделать ? — спросил главный. Он уже был совершенно трезв и уже весь был не в переживаниях семейной радости молодого отца, а в профессиональных проблемах своего телеканала. У Михаила Викторовича работа явно превалировала над личным.

— Я думаю, что надо делать веселое шоу, которое условно говоря, проймет и бедных и богатых, достанет до печенок и столичных штучек и провинциалов и будет одинаково интересна всем зрителям, поднимаясь над разграничительными рамками социального статуса.

— Во как ! — воскликнул главный, — создать универсальное супер-шоу, опирающееся на обще-объединяющую зрителя идею.

— Верно, — согласился Дюрыгин, — надо забыть про гламур, надо абстрагироваться от московской моды, за которой, как за знаменитыми поговорочными тремя соснами мы лес перестали видеть.

— Молодец, — кивнул главный, — моими мыслями мыслишь, я об этом как раз думал, что московский наш гламур уже заколебал зрителя в бедной глубинке и ничего не вызывает, кроме раздражения и завистливой ненависти глубинки к Москве, и к нашему телеканалу, как к апологету и провайдеру московской гламурности.

— Так в том то и дело, Миша, — радуясь случаю высказать давно наболевшее, оживленно продолжил Дюрыгин, — показывать бедной глубинке нашу сытую жизнь, показывать людям, у которых в домах изо всех удобств только электричество да холодная вода, да и те с перебоями, показывать этим людям шоу, где гости приходят в бриллиантах и обсуждают, что лучше — отдыхать на Багамах или на Майорке и какие автомобили лучше — полугоночные типа родстар или кабриолеты Мерседес или спортивные "купе", это как раз и есть неадекватный непрофессионализм.

— Что — что ? — переспросил главный, — неадекватный, говоришь ?

— Именно неадекватный, — кивнул Дюрыгин, — неадекватный, это значит оторвавшийся от действительности и живущий уже только в мире своих ошибочных ощущений, не соответствующих реальности, а реальность такова, что народ да ! — народ пока смотрит наши гламур-шоу, но не потому что ему нравится их смотреть, а потому что другого мы им не показываем, не показываем, наивно в собственной неадекватности полагая, что если нам — телевизионщикам это интересно, то и пипл схавает.

— Ну, так и чтоже ты, адекватный ты наш нам предлагаешь ? — спросил Михаил Викторович, наливая в стаканы еще на пол-пальчика по граммулечке оранжево-коричневого виски.

— Что предлагаю ? — вздохнув, переспросил Дюрыгин, — а вот сперва мне пришла в голову мысль, что ведущую для будущего шоу надо брать из народа, а не из блистательной рублевской тусовки. Я ничего не имею против Ирмы Вальберс, но прикинь, кто ближе и милее простым зрителям в глубинке, да и в спальных бедных районах Москвы и Питера ? наша Ирма, которая живет с миллионером, ездит на кабриолете и показно говорит с каким-то немецким акцентом ? Или девочка из спального района, приехавшая на Москву из Калуги или Твери и в избытке хлебнувшая московских трудностей ?

— И ты такую ведущую нашел ? — спросил главный, прищурив один глаз.

— Нашел, — кивнул Дюрыгин.

— Покажешь ?

— Покажу.

— А шоу для народа тоже придумал ? — спросил главный.

— И шоу придумал.

— Расскажи.

— А вот я подумал, — медленно и как бы размышляя начал Дюрыгин, — подумал я, что если пойти от обратного, пойти от наоборот, от негатива, если мы раньше неправильно кормили простой народ зрелищами блистательных тусовок, всей этой блистательной и от этого нереальной для большинства бедняков жизни, то...

— Но ведь вспомни голливудскую мечту и голливудское чудо времен великой депрессии, — вставил главный, — ты помнишь эти общеизвестные азы истории кино, что беднякам в тридцатые, чтобы им не было так безрадостно жить, показывали жизнь богатых ?

— Я помню, — согласился Дюрыгин, — но там было не все так однозначно, а потом не путай кино с телевидением, кино люди смотрели раз в неделю по субботам, а телевидение глядят каждый день , и потом ситуация несколько не та и время иное...

— Ну так ты придумал негативно обратное шоу.

— Верно, я придумал, а не показывать ли богатым про жизнь людей, про проблемы людей из бедных кварталов глухой провинции, где нет горячей воды и канализации ?

— Но это уже было, дорогой ты мой, — улыбнулся главный, — это мы уже проходили.

— Когда ? — изумился Дюрыгин.

— После Великой Октябрьской Революции, дружище, когда Шариковы и Швондеры принялись поднимать рабочее-крестьянское искусство, и пели по вечерам на собраниях, — широко улыбнувшись, пояснил главный, — так что, ничего нового ты не придумал.

— Нет, Миша, это не совсем то, о чем я тебе хотел сказать, не совсем то...

— Так где же то самое ? Говори.

— Вот мы только что с тобой согласились, что идеальное супер-шоу, это когда оно замешано на объединяющей все слои общества идее.

— Правильно, — кивнул главный

— Так вот представь себе, что на необитаемом острове остались люди из самых разных слоев, и богатый, и бедный, и среднего достатка, и им надо решить одну задачу, как им выбраться, как выжить ?

— Это уже было в сериалах, — недовольно отмахнулся главный, — был сериал, где самолет сделал вынужденную посадку в тайге и смешанная по социалке публика три недели сериала шла по этой тайге — и бедные вместе с богатыми.

— Ну и что ? Нельзя теперь что-ли хорошую идею воплотить у нас в шоу ? — обиженно переспросил Дюрвыгин.

— Я не говорю, что нельзя, — покачал головой главный.

Помолчали.

И Дюрыгин со страхом подумал, что вот он — уходит верный случай добиться от Михаила Викторовича согласия на проект века. Случай добиться его союзнического сочувствия.

— Ну, так будем дальше обсуждать ? — спросил Дюрыгин, опасаясь, что вот сейчас главному кто-либо позвонит и тот сорвется куда-нибудь по срочным делам и разговор прервется без скорых перспектив на то, чтобы продуктивно продолжиться.

— Давай подготовь мне синопсис, — сказал главный, — напиши мне на трех страничках идею шоу и примерный ход сценария...

— Лады, — радостно кивнул Дюрыгин

— А девочку твою простолюдинку мне покажи, — хлопая себя по ляжкам и как бы подводя этим черту в разговоре, сказал главный, — хочу я на девочку твою поглядеть.

Глава 3.

1.

— А кто ты ? — ухмыльнувшись, переспросил охранник, — ты проститутка каких на Москве миллион.

Натаха обиделась, поймав себя на мысли, что давно так не краснела.

А обиделась и покраснела оттого, что по какой-то пришедшей и вжившейся внутри у нее надежде на то, что жизнь ее скоро изменится к лучшему, уже наивно но уверенно полагала себя не обычной девахой из ларька на Войковской, а какой-то чуть ли не актрисой, сопричастной к телевизионной элите.

— Обычная ты проститутка, — ухмыляясь, убежденно подтвердил свое заключение охранник, — и дача эта ваша, обычный публичный дом, обычный бордель, я таких по Подмосковью сотни уже повидал.

Этот неприятный разговор происходил на заднем дворе дачи-поддачи.

Зарайский привез-таки Жир-Махновского и те вот уже три часа пили в Джоном и еще одним, иностранцем, приехавшим с приглашенными как бы за компанию.

Гости пили в каминной гостиной, а Натаху даже прислуживать и подливать гостям виски не позвали, сказали, что сами справятся.

Натахе показалось, что она не понравилась этому главному из гостей — этому Жир-Махновскому. Но Розу, красавицу Розу тоже выгнали, и она гордо удалилась наверх в спальные комнаты.

А Натаха вот вышла посидеть на солнышке, покурить.

Тут то к ней и привязался охранник Жир-Махновского, мол что простаиваешь без дела ? Станок не должен без дела простаивать, и раз уж все они сюда притащились из Москвы целой автоколонной из двух Мерседесов и гелентвагена с охраной, и если начальство сексом пренебрегает, то пусть уж его — красивого парня при пистолете, девочка обслужит...

А Натаха вдруг обиделась и едва не разревелась.

Что же это такое ?

Что же это за доля ее такая ?

Везде сосать...

И Рафику с Тофиком в ларьке на Войковской — сосать, и на телевидении, если хочешь в кадр на эпизод попасть — помощнику режиссера — сосать, и здесь тоже, и всем и везде...

Одно и тоже.

— Я актриса, а не проститутка, — гордо отвернувшись и затягиваясь сигаретным дымком, сказала Натаха.

— Ну-ну, — фыркнул охранник, — рассказывай кому-нибудь еще...

Натаха курила, подставляя лицо июльскому солнышку.

Было солнечно, но ветрено.

Хороший денек для загорания.

Раздеться бы, но этот охранник, сволочь, при нем разве позволишь себе ? Сочтет это за приглашение, да еще и изнасилует.

Что-то не связалось в сценарии у Джона.

Этот Жир-Махновский — хитрая бестия.

Хоть и пьяный уже приехал, но девушек сразу потребовал из комнат убрать, а наливать, да за закусками бегать, своего нукера поставил с пистолетом. А другой на заднем дворике в то время, как хозяин напивался в компании с Джоном, режиссером Зарайским и привезенным с ними иностранцем, другой охранник в это время изучал внутренний мир Натахи.

— Значит, вы здесь актрисы ? — ухмыляясь, спросил охранник.

— А тебе то что ? — грубо и с вызовом ответила Натаха.

— Эх, дура ты девка, — тяжело вздохнул охранник, — используют тебя здесь, как гигиеническую салфетку тебя здесь используют, покуда тебе еще двадцати пяти не исполнилось, а исполнится, выкинут тебя на помойку, да если тебе еще повезет, если живой останешься, если на иглу не подсадят, а то пойдешь прямиком на обочину шоссейной дороги шоферов дальнобойщиков обслуживать, за хавку, за выпивку, да за дозняк герыча.

Натаха молча курила.

Уйти ?

Пойти наверх к Розе ?

Завалиться в кровать, да поплакать ?

— Думаешь мы лохи такие ? — не дождавшись ответа, продолжил охранник, — думаешь, не разглядели видеокамер понатыканных везде ? Хорошие мы бы были тогда профессионалы, если бы не заметили. Бордель здесь у вас копеечный, а тебя дуру сманили сюда по глупости твоей, пообещал вам наверное этот Джон что кино-порно-звезд из вас сделает, в киношную карьеру вас запустит ?

Натаха молчала.

Ей было неприятно.

И не просто неприятно, а страшно.

Страшно и пусто на душе потому что боялась она того, что не сбудутся мечты, что оборвется надежда.

Когда она воровала у Агаши визитку Джона, она думала, что вытаскивает свой выигрышный билет.

Вот как она думала.

Думала, что обскачет всех своих подружек, всех товарок своих опередит и выскочит из поровинциальной бедности своей в кинозвездочки. В телевизионные звездочки.

И не надо уже будет всем этим сосать, сосать, сосать...

Рафикам, Тофикам...

Недостача в ларьке — сосать.

Опоздала на работу — сосать...

Думала, что прервется, наконец, порочный круг.

Неужели прав этот охранник ?

Взрослый такой дядька.

Умный, вроде.

— А вы фээсбэшник ? — спросила Натаха.

— А тебе то что ? — вопросом на вопрос ответил охранник.

— Много подмечаете.

— Служба такая, государственного человека охраняем, и в его мимолетных прихотях не даем ему попасть в неприятность

— Это вы точно подметили, — кивнула Натаха и горько усмехнулась

— Выж тут нашего босса хотели в пьяной оргии голым с девочками заснять, — хмыкнул охранник, — это же изо-всех щелей здесь выпирает, а мы такой подставы сделать не дадим.

— Молодцы, — сквозь зубы цыкнула Натаха

— А ты беги, беги отсюда девочка, покуда еще не совсем погибла, — сказал охранник, гася сигарету.

— Куда бежать то ? — в пустоту спросила Натаха, — от мечты, от надежды на лучшую жизнь бежать ?

* * *

Жир пьяно подмигнул Зарайскому, -ну что, Мотя, нравится тебе девочка ?

Все разглядел, все заметил цепкий глаз думского депутата и кумира женщин среднего возраста.

— Нравится, сглотнув слюну, ответил Зарайский.

— А ты знаешь, — мечтательно сказал Жир, — а я вот люблю наблюдать. Люблю наблюдать за чужим счастьем. Сам вот несчастен, так вот на счастье других хотя бы порадоваться люблю. Я в Италии как-то был, там нам таких девчонок местный градоначальник и мафиози притащил, таких девчонок, но я , вы же знаете, я же семьянин, так вот, я позвал охрану и с удовольствием час или два наблюдал...

— Позвать ? — оживился Джон.

— Да, кликни эту, которая Мотьке нашему нравится, — кивнул Жир.

— А других девочек позвать ? — спросил Джон.

— Нет, не зови, — помотал головою Жир, — эту позови, Мотькину.

Джон кивнул охраннику, показал пальцем на потолок, —

— В спальне она там, Розой ее зовут.

Зарайский весь напрягся.

Глупая улыбка застыла у него на лице.

— Не спать, не спать, мистер Дизраэли, — громко крикнул Жир, локтем толкая задремавшего в перманентной трехдневной пьянке приблудившегося иностранного дружка, — не спать, самое интересное проспишь.

Англичанин что то промямлил, но попытавшись совладать с собой, сделал подобие трезвого лица и изобразил на нем некое внимание.

По лестнице в каминную спустилась Роза.

— Нука, девочка, стриптизу обучена? Покажи как нам, и Музычку поставь, и Музычку, и потанцуй для нас для старичков, — весело пробурчал Жир-Махновский.

Роза, ничуть не удивившись, посмотрела на Джона, на своего господина.

Тот молча кивнул ей.

Роза подошла к музыкальному центру, нашла в стопке интересующий ее диск, включила.

— Постойте, постойте, — крикнул Жир, — я только пересяду вот сюда.

И он перешел в другое кресло, усевшись спиной ко второй камере.

— А ты, — обратился Жир к охраннику, — а ты накинь что-нибудь вон на те объективы.

Охранник послушно взял стул и встав на него, поочередно закрыл объективы камер номер один и номер три, накинув на них обычные бумажные салфетки.

Теперь Жир сидел спиной к единственной рабочей камере.

— Ну, девочка, начинай, — сказал Жир и совершенно пьяный уже, хлопнул в ладоши, — порадуй-ка нас, стариков.

Зарайский был весь словно окаменелый. Глупая улыбка застыла у него на лице.

Его, как мальчика по имени Кай будто бы заморозила Снежная Королева из старой сказки.

Играла какая-то восточная музыка.

Наверное, турецкая, а может быть и современная арабская.

Роза подняла вверх руки и принялась двигать бедрами.

Вращала ими, а глаза ее бегали — влево на Жир-Махновского, вправо на Джона.

И красивая таинственная улыбка была у нее на блестящих губах.

— Та-а-ак, хорошо, хорошо, — поощрительно кивал Жир, — молодец, а теперь давай, раздевайся.

Роза сделала резкий разворот в такт музыке , и ее красная кофта комком полетела в угол комнаты.

Роза осталась в узкой мини-юбке и в черном тугом лифчике.