1655

К броне уже подъехал Таубе.

— Сколько они за нами ехать будут? — сразу перешел к сути Щербин. Для наглядности он ткнул рукой в сторону гарцующих московитов.

Немец проследил за направлением руки лейтенанта и пожал плечами.

— Я не знать... Я литовиан риттер, не московский.

— Чего?

— Я не... служил за царя. Я не знаю их... кодекс, — он добавил несколько фраз по-немецки, но смысл их не уловил ни Волков, ни Щербин.

Немец подозвал старого солдата. Тот взялся переводить.

— Герр ритмейстер говорит, что если вывести их на ваши села, то татар будет не остановить. Здесь нет земель в достатке. Война идет года, один, два! Всем нужны зерно и мясо. Нетронутые маёнтки — редкость!

Щербин посмотрел на Волкова:

— Маёнтки?

— Усадьбы.

— Так... Так...

Лейтенант опять повернулся к немцам:

— Как бы с ними переговорить, чтобы без стрельбы?

— С московитянами?

— Да.

— Пошлите парламентера.

5.

Переговоры затянулись.

От московитов подъехало трое: невысокий кряжистый бородач в шубе поверх наборного доспеха, пожилой татарин с изрезанным морщинами лицом и молодой витязь, нервно одергивающий пританцовывающего под ним скакуна.

Их ждали Щербин и Волков. Для того, чтобы не идти пешком, что, по словам ритмейстера, считалось неприличным для благородного сословия, пара рейтар спешилась и уступила им лошадей. Собственно, ритмейстер был непротив присоединиться к паре переговорщиков. Чтобы советовать в случае чего. Но тут упёрся Щербин. Во-первых, немцы числились пленными, а кто пленных когда о чём спрашивал? Во-вторых, лейтенант был готов при случае разменять "фашистов" на любые послабления от представителей московского царя. А то и просто подарить их.

Съехавшись, обе стороны долго, насупившись, изучали друг друга. Первым нарушил молчание бородач. Говорил он, растягивая слова, проглатывая и изменяя окончания, вставляя непонятные обороты и архаизмы, но, как и в случае с ритмейстером, смысл сказанного до собеседников доходил.

— Выдайте тех, кто побил моих людей, бронь и оружие сложите, повинитесь и ждите милостей царя русского! Велика его доброта... Будете упорствовать, падете, как колосья под серпом. Даже укрываясь за железными стенами своей вонючей богомерзкой повозки, не убережётесь от гнева!

Бородач сверкал глазами из-под сросшихся бровей.

— Ну и как сказать им, что мы — друзья? — тихо спросил Щербин.

Волков пожал плечами. Щербин начал:

— Мы готовы пойти в подданство русское.

Алексей зашипел:

— "Под руку"!

— Мы готовы пойти под руку царя московского, — поправился лейтенант.

Бородач приосанился.

— Добро... Я — Афанасий Ордин-Нащёкин, воевода друйский. Мой слово — царёво слово. Выдадите воевод ваших, хоругви, пушки и в веру православную перейдете, буду вам заместо отца. Не захотите служить, дам уйти в Пруссию. Не буду препон чинить.

Волков нагнулся к уху лейтенанта:

— Он нас за польско-литовское войско принимает. За наемников.

— Чего?

— Офицеров наемникам из поляков или ополяченных немцев ставили. Так что солдат он или перевербует или распустит, а командиров в кандалах куда-нибудь в Тулу отправит.

Щербин задумался. Как просто и понятно объяснить предкам, чтобы те поверили в перенос во времени и в то, что перед ними искренние друзья?

Бородач подал своего жеребца вперед:

— Думай быстрее, пан. Я долго ждать не буду.

Лейтенант заметил, что, несмотря на потери и странную технику противника, русский воевода ни капли не мандражирует. Имея несколько сотен кавалеристов, он на полном серьезе готов двинуть их на маленькую кучку наемников и БТР.

Откуда-то издалека донеслись звуки ружейных выстрелов. Чуть погодя к одиночным добавился треск автоматов.

Ордин-Нащёкин посмотрел в сторону шума:

— Если думаешь, что тебе подмога идет, пока ты лясы со мною точишь, то зря. Там сотня Убедэя, — он кивнул на татарина. — Не придет сюда никто.

Ожила рация на плече:

— Всем, всем! Кто меня слышит?! Гнездо?!

— Беркут на связи, — автоматически отозвался Щербин.

— Товарищ лейтенант, товарищи лейтенант! Это старший сержант Завихов. На нас монголо-татары из леса вывалились. Разогнали местных, побили половину. Начали жечь дома. Мы с ребятами в доме забаррикадировались, но долго не протянем. Тут из моих два "трехсотых" и местных ополченцев здорово проредили!

— Слышу тебя, сержант. Где вы точно находитесь?

— Городец, западная окраина. Около графского комплекса.

— Там же до базы рукой подать?

— На территории базы слышен бой. Не отвечают.

— Чёрт! Твою ж вбогадушумать!!! Понял. Иду к тебе.

Бородач смотрел на хрипящую рацию с плохо скрываемым отвращением. Не ужасом, как казалось бы, а именно отвращением.

Когда Щербин закончил сеанс связи, воевода шумно сплюнул под ноги его лошади и перекрестился:

— Христопродавцы! Чернокнижники!

— Это всего лишь... — попробовал оправдаться лейтенант, но его уже никто не слушал.

Троица московитов развернула лошадей и полетела галопом к своим.

— Блин, — резюмировал Щербин. — Мы готовы пойти под руку царя! — крикнул он еще раз вослед, но парламентеры даже не обернулись.

Волков потянул поводья его лошади.

— Нечего тут оставаться.

— Вот ведь засада. Мы ж даже и поговорить не успели.

— А ты думай, прежде чем богохульствовать, да светиться техникой. Нас и так после дизеля и пулемета к местным не отнести... А тут... Ты б еще сиськами Богоматери поклялся!

— Чего?

— За языком следи!

— Я ж ничего. Это они на "вбогадушумать" взъелись? Так то, чтобы матом не ругаться. В училище приучали заменять... слова...

Лейтенант повернулся, будто рассчитывая, что московский воевода передумает и вернется на переговоры. Волков дернул поводья уже посильней.

— Поехали... Чичерин.

— Кто?

— Неважно.

Они на рысях добрались до кучки наемников и громадины БТР. За спиной гудели воины Великого княжества Московского. Ордин-Нащёкин перегруппировывал силы, готовясь к новой сшибке.

— Как прошли переговоры? — осведомился Таубе.

Щербин только зло глянул на немца, да молча полез внутрь БТР.

Волков пожал плечами:

— С переменным успехом.

— Was?

Алексей не ответил, перелезая с лошади на борт.

— Мы должны участвовать в бою? — уточнил ритмейстер.

— Не вы, а мы. Вы — пленные.

Ритмейстер криво ухмыльнулся и пожал плечами. Оружие у них так и не забрали, а при таком соотношении пара-тройка десятков опытных вояк лишним не будет.

— Немцы интересуются, надо ли им нам помогать? — спросил Волков в открытый люк БТР.

Щербин зло протяжно выматерился и проорал:

— Только этого еще не хватало! Скажи, что тот, кто по нашим выстрелит, будет расстрелян лично мною! Не хватало еще, чтобы немец русских тут стрелял!

Волков согнулся ниже и тихо уточнил:

— Нащёкин этот шутить не будет.

— Да похрен мне его угрозы, — зашипел лейтенант. — Сейчас по газам дадим и к нашим на помощь рванем. Хрен нас какая лошадь догонит. А догонит, его проблемы.

— С пленными что делать будем?

— Русских живых мы собрали. Тут теперь ступить негде.

— А немцев?

Щербин высунулся из люка, посмотрел на толпу наемников, перевел взгляд на Волкова:

— А это уже их вопросы. Сумеют удержаться около БТР, я их в обиду не дам. Отстанут — сами пускай разбираются, — он повернулся к рейтарам. — Слышали?

Ритмейстер кивнул.

В двух сотнях метрах справа колышущийся строй русской кавалерии пошел на разгон.

Щербин хлопнул по крышке башни. Глухой звон отозвался внутри. Двигатель взревел, окутывая занервничавших лошадей клубами солярочного дыма.

— Поехали, тогда! Нас люди ждут.

6.

От московской рати они оторвались. Дважды останавливались, постреливая. Настропаленный Щербиным рядовой Шупилов в первый раз ложил пули точно под ноги идущим рысью лошадям. Чтобы не ранить кого из предков ненароком... Цельнометаллические посланцы взрыли землю, выбросив в воздух целые комья земли. Кони шарахнулись в сторону, атака развалилась.

Второй раз московский воевода удержал строй и подвел кавалерию поближе, на расстояние полета стрелы. Защелкали луки, вспарывая воздух сотнями стрел. По броне заколотил град. Рейтары благоразумно убрались подальше, прикрывшись БТР. Но маневр не удался. От опушки к немцам устремился другой отряд, ожидавший в засаде.

Щербин, желавший оторваться от "предков" с наименьшими потерями для них, не выдержал:

— Нет... Ну это наглость! А ну пальни им по лошадям. Совсем страх потеряли! Так на наших спинах к базе подъедут!

Две короткие очереди разметали крутившихся в карусели стрелков, еще одна очередь отбросила тех, кто рассчитывал захватить рейтар.

— Подберем раненых?

Щербин оглянулся на десантный отсек. Там помимо усевшихся у стен мотострелков лежало трое раненых московских воина.

— Отставить. Класть уже некуда. Сами полезли, сами пускай и разбираются. Мы хотели по-хорошему.

Когда в очередной раз БТР тронулся в сторону Городца, московские ратники не решились их преследовать.

...Бой у окраины затихал. Немногочисленный блок-пост ополченцев вылетевшие из леса степняки загнали стрелами в теснину улицы, после чего налетчики ринулись грабить крайние дома. Заголосивших старушек и семейство механизатора Кривули татары вырезали, добро из четырех захваченных домов уже выкидывали на двор и увязывали в узлы, когда на выстрелы из Лужков подоспел дежурный взвод ополченцев. Почти сорок человек на двух грузовиках и нескольких телегах. Старые Зилы произвели больший эффект, чем беспорядочная пальба из охотничьих ружей. Подлетающие на ухабах поля, ревущие движками, чадящие выхлопом гиганты рассеяли большую часть налетевшей сотни, так и не успевшей втянуться в городок. Но зато те, кто остался в разоряемых домах, сели насмерть.

Татары били стрелами каждого, кто шел к ним со стороны поля. Ополченцы попробовали подъехать на машине по улице, но степняки развалили несколько сараев, устроили баррикаду и подожгли ее. По словам старшего сержанта, описывающего ситуацию по рации в БТР, им хватило на все это каких-то пяти-семи минут, пока ополченцы собирались с силами.

Один из Зилов атаковал захваченные дома со стороны поля, но въехал в сливную канаву у края поля и застрял.

Татары, отступившие в лес, вернулись через минут десять. Справившись с паникой, они выскочили из чащи в тот самый момент, когда второй Зил, подобравшись к застрявшему товарищу, пробовал вытянуть того из канавы. Шквал стрел, четверо из семи ополченцев убито, двое ранено, половина колес пробита.

Степняки радостно заверещали, но улюлюканье прервалось треском калашей. Четверо солдат из приданного ополченцам отделения усиливали локальные блок-посты, трое находились в дежурке. Эта троица и включилась в схватку.

Калаш на дистанции в две сотни метров против практически стоячих мишеней — страшная вещь. Били короткими очередями, грамотно распределили сектора. Пять секунд и на земле уже больше десятка налетчиков. Трое или четверо убитых, пара раненых, остальные пробуют выбраться из-под застреленных или бьющихся в припадке лошадей.

Татары снова отошли в лес.

За время боя засевшие в Городце степняки успели поджечь крайние к лесу сараи, отбили вялую атаку ополченцев и под прикрытием густой пелены дыма пошли на прорыв.

Реши они довериться резвости своих лошадок, у татар был бы хороший шанс. Но в семействе Кривули было трое коров и двое телят. У одной из бабок тоже была корова. Татары не бросили добычу, погнав стадо слева от себя, прикрываясь от выстрелов не только дымом, но и тушами животных.

Солдаты перенесли огонь на укрывшихся за животными налетчиков и... попали под атаку оставшихся в лесу. Татарский сотник отвел своих бойцов в глубину леса, сделал петлю и выскочил на улицу Городца всего в двух сотнях метров за спиной солдат. По первоначальному плану армейцы должны были усилить отделения ополченцев, но, вместо этого, предпочли действовать самостоятельно, подчиняясь только старшему сержанту и игнорируя приказы взявшегося командовать Комаровского. Сейчас малочисленность их отряда вышла военных боком.

Один из рядовых получил стрелу под лопатку, второй отхватил в бедро и в бок. Самому сержанту оцарапало голень и раздробило левую ладонь. На счастье раненых, сержант не стушевался, выпустил остатки рожка в ринувшихся к нему всадников, остановив атаку, и быстро уволок одного из раненых за баню ближайшего дома. Там боец перезарядил калаш, уложил товарища у противоположного угла (острая бронебойная стрела вошла между пластинами броника, но рану нанесла неглубокую), приказав держать фронт, и бросился за вторым подстреленным.

Татары встретили сержанта роем стрел, но и тот не подкачал. Ухнул подствольник, пара очередей, не скупясь, и осторожные степняки, усвоившие, что, несмотря на несерьезность звука, автомат намного опасней десятка стрельцов, снова убрались за изгороди и здания.

Забаррикадировшись в бане, солдаты рассчитывали, что ополченцы пробьются к ним и помогут расширить фронт. Они ошиблись... Не в намерении ополченцев. Те, как раз, честно рванули на выручку. Ошиблись военные в оценке боевых качеств противника.

Татары, выяснив, что опасны среди защитников только люди в камуфляже, оставили десяток лучников для блокады бани (стоило высунуть из двери или окна шлем, как его вырывала из рук стрела), а остальных двинули на выручку своему застрявшему на окраине авангарду. Причем, атаковали, как в конном (по улице) так и в пешем строю.

Гладкоствольные разношенные ружья, стреляющие картечью, основное оружие ополченцев, опасны на расстоянии на сотню-другую метров. Конечно, свинец летит и дальше, но разлет снижает точность, да и скорость пули падает так, что стеганый халат становиться достаточным доспехом. А уж для картечи и полсотни шагов — уже предел дальнобойности.

Зато стрела находит цель на большем расстоянии, легко перелетая через заборы и преграды. Татары — мастера навесной стрельбы. Ополченцы, лишившись главной огневой мощи, попали между двух отрядов — загнанного в крайние дома и тех, кто спешил им на помощь. И те и другие перешли в атаку.

Перебегая от одного забора к другому, скапливаясь под прикрытием домов, татары подобрались к засевшим защитникам и обрушили на них шквал стрел.

Минута, и, потеряв пятерых убитыми и ранеными, ополченцы укрылись в домах. Татары, как и в случае с армейцами, не стали ломиться, а, оставив блокадную группу, ринулись грабить окрестности.

Тут-то и подоспел БТР.

— Сержант! Давай вводную!

— Слышу тебя, лейтенант! Мы в бане у второго от края дома. Там еще пара трупов в канаве лежит. Наши в домах у перекрестка и по улице. Вычислишь по горящим сараям. Это — чехи местные балуются.

— Татары это, сержант.

Сержант не ответил, отвлекся на подползших со стороны сада двух охотников за чудо-ружьем. Но и без его дальнейших комментариев, все было ясно. Окраина уже пылала. На поле озимых сгонялось стадо трофейных коров и телят, чуть дальше степняки вязали перебитых кур и попарно связывали мешки и кули с добром. Большинство из налетчиков имело по одному-двум заводным лошадкам, пригодным для перевозки добычи.