Хроники Миона

— Еще что скажешь? Или и этого достаточно?

— Прости меня, брат, — орк заговорил медленно и четко, понимая что, впавшего в боевую ярость Хильдибранда злить не стоит, тут никакая магия не поможет, разве что с того света проклясть, — я забылся.

Лезвие царапнуло кожу, но все же убралось на место. Инцидент был исчерпан.

— Пошли. И чем глупости молотить, придержал бы свою ученицу, чтобы не бегала к эльфу, а ещё лучше — в рудник бы заглянул. Там опять нечисть какая-то шебуршит.

— Да был я там! — оскорбленный недоверием шаман возмущенно взмахнул руками. — Нет там никого! Пусть твои работники меньше пива пьют с утра! А Льесте полезно с пленным пообщаться, проследить все этапы трансформации.

— Сходи в рудник. Я слышал сам.

— Хорошо, — это было уже серьезно, вождю отродясь ничего не мерещилось, — сейчас и схожу. Все равно собирался. А ты куда? Эй, брат!..

Но орк ничего не ответил. Он только свернул в нужную ветвь подземного лабиринта, чтобы выбраться наружу.

Пусть холод северных земель выкрикивает звонко свои военные кличи, кусаясь и царапаясь, пусть его. Задубевшая до прочности металла кожа орков невосприимчива и к ледяным водам их вечного стража. Клетка, которую соорудила для отступников нимфа, не шла ни в какое сравнение с теми цепями, что сковали души его воинов. Да что воинов — теперь каждый на Исгерде, встретив эльфа, немедленно вспомнит все века унижений, а особенно — последнюю причиненную ими боль. Они ударили в, может, единственное слабое, беззащитное звено стальной цепи. И в одно мгновение рухнули все возведенные крепости, какой в них смысл, если те, ради кого они строились, находятся под крылом заботливых эльфов. Как и пятьсот лет назад, слуги нимфы не трогали детей и женщин. Как и пятьсот лет назад...

Хильдибранд шел кромкой моря, рассеяно вглядываясь в ледяные волны. Магия нимфы удерживала воду от замерзания, но теплей от нее не становилось. Стальное небо нависало над дрейфующими льдинами тяжкой клубящейся массой, и льдины не выдерживали, уходили под неприветливую воду, но снова выныривали, упорно бросая вызов грозному небу.

Когда-то он любил снег. В детстве радостный искрящийся полог вселял в душу бесшабашную веселость, заставлял детвору часами носиться по его волшебному покрову, забыв о сословиях, поле и возрасте.

Асбьёрг была сама похожа на снег. Хрупкая, голубоглазая, с копной белоснежных волос, вечно выбивающихся из кос. Когда она смеялась, по миру будто раскатывался хрустальный звон сотен снежинок. Она была быстра и проворна, и догнать ее мог только он, Хильдибранд, совсем еще мальчишка, старше её лишь на два года.

Но он всегда давал ей убежать, увернуться от его протянутых рук, потому что даже во сне не мог представить, что можно вот так запросто прикоснуться к ней. Не говоря уж о том, чтобы запустить в нее снежком, как в других товарищей по играм. Даже мысль, что ледяной ком коснется ее нежной кожи, казалась кощунственной!

Детство прошло. И молодой воин Хильдибранд, сын великого вождя, привел ее в свой дом хозяйкой. Супругой. Любимой.

Однако, даже приняв от нее в дар сына и двух дочерей, он все никак не мог привыкнуть к тому, что это дивное существо можно вот так запросто обнять, прижать к себе, вдыхая запах волос. И не упасть замертво пораженным гневом Волка за это святотатство.

А потом пришла Нимфа. Пришла война, где они были против всех.

Участь их была предрешена заранее. Невозможно победить, если от людей отвернулась сама земля! Если лес, куда безбоязненно ходили женщины и девушки слышать травы, вдруг подпускает эльфийский отряд прямо к городищу, не давая времени увести их в безопасность.

Да и не пошла бы она никуда, будь у нее хоть месяц времени. Так бы вот и встала, с отцовским мечом в руках, заступая чужакам дорогу в дом, где спали в колыбели ее дочери.

Тот эльф не собирался причинять ей зло. Он пришел биться с воинами, а не с женщинами. Он попытался заговорить с ней, объяснить, что ей не стоит бояться. Он знал, что она поверит ему, как верили все до нее. И отчего не поверить, если нет зла в сердце воина нимфы?

Да только супруг ее сражался сейчас с этими светлыми существами, и ни на минуту в душе Асбьёрг не возникло сомнение. Она верила только ему. И его враги никак не могли стать ее друзьями. Любовь и преданность не дали ей опустить меч.

И эльф растерялся. В первый раз в своей жизни он растерялся, не зная, что делать. Зато его спутники, наймиты из людей не сомневались. Да и что им до дурной бабы, стоящей на их дороге?

Стрела пропела свою короткую песню, закончив свой полет в теле той, что вождь любил больше жизни.

Хильдибранд видел, как она упала на снег, сползая боком по стене дома. Он видел, как тот эльф рванулся к ней, надеясь спасти. Даже видел, как, вырвав стрелу, он пытается исцелить смертельную рану. И как яростно рявкает на людей, посмевших стрелять без его приказа.

Но бой продолжался, враги все прибывали, а помочь он бы уже ничем не успел. Вернее, он сделал было шаг в их сторону, вспомнив о дочерях, но тут же вернулся в кипящий бой. О детях позаботится этот враг. Непонятно, зачем им это, почему они оставляют в живых тех, кто, вырастая, наверняка обернется против них же, но детей эльф не обидит.

Однако даже в самой гуще того отчаянного боя он видел отброшенную рукой эльфа стрелу. Окровавленную стрелу на истоптанном снегу.

Хильдибранд с ненавистью оглядел ледяной пейзаж и закрыл глаза, пытаясь унять старую боль. Почему сейчас? Зачем эти воспоминания, когда ему нужна вся его собранность?

— Просто пришла пора учиться жить, малыш. И отпустить ушедших.

Орк распахнул глаза и почти не удивился, увидев перед собой огромного волка с любопытством обнюхивающего кромку воды.

Великий предок никогда не баловал своего верного сына присутствием. Лишь иногда в бою, он чувствовал запах шерсти и знал, что Волк рядом. Да и что еще нужно было воину?

Волк отвлекся от своего занятия и слизнул с носа нападавшие снежинки. Посмотрел на замершего в почтительности воина. Стоит, не зная, что делать и что говорить. Смешной. И такой несчастный. И ведь не признается ни за что, что просто скучает по любимой и по детям. Маскирует боль яростью. Оно и понятно, злость можно направить на врага, а вот боль придется пережить самому.

— Жить? Мне ведь совсем недолго осталось жить, — орк недоуменно пожал плечами, не понимая, о чем говорит прародитель. Какая жизнь может быть? Да еще у него, давным-давно шагнувшего за край?

— Недолго, — спорить с догадливым потомком Волк не стал, — и все же не стремись умереть раньше времени. Ты мне еще нужен здесь.

— Я готов. — Он и правда был готов исполнить любую волю божественного предка, как был готов всегда. — Что нужно делать?

— Ты поймешь сам. А теперь спрашивай.

Вождь орков помедлил, будто сомневаясь, но вариантов особых не было. Он прекрасно знал, о чем хочет спросить.

— Это он? Лофт?

— Нет. Ты ведь и сам это понимаешь. Лофт умер. А это эльф, глава эльфийской разведки, член совета. И твой злейший враг, — Волк снова принюхался к воде, явно заинтересованный созданным нимфой барьером, уж больно красиво это у нее получилось, и как он раньше не замечал?

— Я... я не понимаю. Я сошел с ума?

— Скорее наоборот. Ты чувствуешь то, что не дано чувствовать обычному человеку. Может, оттого, что прожил слишком долго, может, родился таким, не знаю. Но я тебе этой способности не давал, это уж точно. Ты чувствуешь суть. Душу, если тебе угодно.

— И это его душа, душа моего сына? Но как такое может быть?

— Никак. Ты опять путаешь, — Волк досадливо фыркнул, но тут же насмешливо дернул ухом, — это не душа твоего сына, это душа эльфа. И что с того, что когда-то было иначе?

— Но... как это может быть? — Такой разговор сбил Хильдибранда с толку еще сильнее, заставил задуматься о вещах, от которых в душе воина возникла невнятная сумятица, — эльфы это эльфы! А Лофт — он же человек!

— Был человеком. А стал тенью в моем мире. В моей душе. И мне тоже нужны были свои глаза в стане врага.

— Он — твой? — это могло бы стать очень хорошим объяснением и лишним поводом гордиться покойным сыном! Агент бога, выполняющий его волю даже из-за грани!

Но Волк снова покачал головой, отметая глупые надежды.

— Он ее. Целиком и полностью. Он — эльф. Просто иногда я могу смотреть его глазами. Ну и его самого тоже вижу все время. Да, ты совершенно прав, я отдал его, обменяв на знания. И, мне кажется, это была достойная сделка.

— Я мало что понял.

— Верь себе. Ты гораздо мудрее, чем думаешь. И чем думает твой братец.

И Волк нырнул в ледяные волны, словно разомлевший от жары пес, оставив на берегу в одиночестве задумчивого орка. Он все поймет. Нужно только время.

Привычный зимний пейзаж навевал сон и скукоту, даже разговаривать не хотелось, глаза сами собой закатывались, приходилось сильно встряхивать головой, чтобы хоть как-то взбодриться, однако это помогало мало. Снегопад сам собой незаметно прекратился, его сменил морозный, колючий ветер, проникающий под одежду. Он щипался, царапался, студил кровь в жилах. И если Тинайа с этим легко справлялась, то Эликке приходилось несладко.

Маленькая эльфийка ежилась, куталась в короткий тулупчик и уже в сотый раз жалела, что не додумалась захватить из дома шапочку, когда на ярмарку собиралась. Туман от бабкиного медальона рассеялся вскоре после побега из Сумят, но и он бы не защитил тщедушное детское тельце от неприятных проявлений суровой зимы. Смоляная коса изрядно растрепалась, и ветер теперь мог с нею вдоволь наиграться, то швыряя волосы Эликке прямо в лицо, то запутывая их хитрыми узлами. Девочка поначалу пыталась как-то совладать с бунтующей прической, однако вскоре прекратила это бесполезное занятие. А сестра, погруженная в собственные мысли, даже не предлагала хоть как-то помочь!

Но Тинайа не замечала проблем сестренки не потому, что бесчувственный упырь вновь овладел её сознанием. Причина крылась в том, самом последнем взгляде Тарека, верного друга детства, у которого она легким взмахом руки отняла отца. Хотя Сорг, возможно, выжил, ранения, полученные от лест, всегда отличаются друг от друга. Одни излечиваются в единственное прикосновение целебной травы, другие заживают медленно и мучительно, будто нехотя. Всё зависит от того, насколько честным или коварным оказался человек или эльф. А если вспомнить, что Сорг когда-то был наемником, надежда на его скорейшее выздоровление исчезает, как одинокий лучик солнца в тяжелых грозовых тучах.

Упырица обреченно покачала головой.

Это безумие. Всё это. Зачем куда-то идти, мстить, только ради того, чтобы кому-то стало так же тяжело, как и ей? Готова ли жестокая и неустрашимая Тинайа подвергнуть этой пытке душевного голода даже самого отъявленного негодяя? И кто она, несчастная потерянная упырица, такая, чтобы рассуждать — кого стоит наказать? Это дело Нимфы — следить за порядком в её мире! И где же юная Мин-Таэ? Почему неслышно её волшебного, полного заботы голоса среди мертвых ветвей холодного леса, почему её божественный след затерялся, потонул в реках пролитой крови? Зачем нужны войны и разрушения, когда страной правят идеальные эльфы, посланцы ушедшего Бога! Где же эти чудеса и волшебство, легкая семейная жизнь без печали и проблем, легкомысленно обещанные в обмен на подчинение? На долю девушки достается столько испытаний, бед и горя, что она уже вполне осознанно готова принять сторону древнего бога, стать дочерью великого волка!

— Тин, — эльфийка осторожно окликнула задумчивую сестру и показала пальчиком вперед. За высоким снежным холмом показалась верхушка частокола, опоясывающего маленькое человеческое поселение, которое и деревней-то назвать было трудно: всего десяток-другой домов на единственной улочке и серая церквушка. Тинайа тепло улыбнулась сестренке и понукнула усталого жеребца, еле переставляющего копыта.

Эликке обрадовано шмыгнула носом. Никогда раньше она не отлучалась из дома настолько далеко, да ещё и зимой, когда по лесу много голодного зверья. И хотя Тин предпочла сделать небольшой крюк, чтобы обогнуть чащобу, эльфийке все равно было не по себе. Предположить, что непрекращающееся беспокойство вызывает близкое присутствие сестры, у Эликке не хватило наглости.

Когда они, наконец, добрались до поселка и, спешившись, постучали (а также попинали) в ворота, значительно стемнело, а на задумчивом ночном небе то вспыхивали, то гасли небесные светлячки. Тин уже немного флегматично подумывала о том, чтобы эти хлипкие деревяшки легонько толкнуть плечом, хотя тогда, возможно, они просто-напросто превратятся в бесполезную труху. К счастью, ничего ломать не пришлось.

— Чего так поздно? — буркнул открывший ворота сонный парень, на долю которого выпало дежурство. Бдение, видно, ему давалось не так легко, как бражка и частые утренние походы по похмелью. Он пропустил сестер и рассеяно посоветовал обратиться за ночлегом либо к старой ведунье, либо к юродивому, сам он все равно в будке перед хатой спит.

Наведываться к ведунье было слишком опасно, даже если она от предков унаследовала только слабенькое искусство шаманства, перевранное за сотни лет до неузнаваемости, а потому почти недействующее. Почуять в Тин нежить может даже хилый шарлатан, ему это интуиция подскажет. А уж ведунья...

Найти дом юродивого оказалось непросто даже в таком мизерном поселке. Помог сам юродивый, которому приспичило подпеть тихой балладе серебристой луны. Он выл так искренне, что можно было на миг подумать, будто где-то неподалеку завелся проклятый и жалуется понимающему ночному светилу на сволочную жизнь. Как ни странно, жеребец даже ухом не повел на дикие вопли, как если бы он слышал их каждый божий день.

Калитка, из-за которого раздавались щемящие сердце звуки, распахнулась без посторонней помощи, подчинившись порыву ветра. Посреди дворика на четвереньках ползал крепенький старичок, собирая и без того совершенно седой бородой легкие пушистые снежинки. Он не обратил на сестер никакого внимания, разве что дружелюбно тяфкнул в сторону упырицы. Та лишь обозначила на лице слабый намек на улыбку. Может, этот дедуля окажется полезным? Вон, как воет проникновенно, словно голоса древних богов вновь услышаны и понятны простым смертным.

Древние боги.

Интересно, как они выглядели? Говорят, что богами становились обычные люди после смерти. Только теперь души попадали в Обитель Нимфы, где язычеству не место, но что случается с теми, кто до последнего вдоха оставался верен своему богу?..

Внутри дом оказался даже лучше, чем снаружи. Несмотря на то, что юродивый явно не убирался в доме хорошо, если лет десять (за меньший срок он вряд ли бы научился так проникновенно выть), здесь было относительно чисто. Тинайа задумчиво хмыкнула. Любопытно.

Пара комнат, пусть и нетопленных, маленькая кухонька и заветная будочка на заднем дворе — предел мечтаний любого непритязательного путника в хозяйском доме. Да и к тому же хозяин мешать не будет.

Эликке уснула тотчас, как только коснулась лохматой головкой подушки. Её личико выражало умиротворенность и спокойствие. Она знала, что сестра никому в обиду не даст, и могла наслаждаться сном, сколько ей угодно. Тин прикрыла девочку теплым одеялом и бесшумно выскользнула на свежий морозный воздух. Сон не шел к упырице вот уже больше полугода, и она привыкла к ночным бдениям. Но сегодня у Тин есть ещё, о ком позаботиться и над чем подумать.