Я, наконец, первый раз за день, согрелся. В моей голове зашумело и появилось много умных мыслей, которыми мне не терпелось поделиться с окружающими. Так как Юрин рот был постоянно занят, я присоединился к разговору спецов, сидевших по другую сторону от меня.
Их было двое: Филонов и Телешов. Они оба входили в группу радиооборудования. Абсолютно разные и по характеру и по виду, Филонов и Телешов были неразлучными друзьями.
Младшему лейтенанту Телешову было около сорока. Флегматичный, с практически седой головой, с большими и печальными, как у коровы глазами, он имел болезненную зависимость от спиртного. Эта зависимость создавала ему много проблем по службе. Телешов неоднократно подвергался дисциплинарным взысканиям, вплоть до снижения звания. Хотя из армии техника не выперли, но звание младшего лейтенанта, позорное в его возрасте, служило последним предупреждением.
Филонов тоже был не дурак выпить, но всегда знал меру, службу не пропускал и в употреблении в рабочее время замечен не был. Его жуликоватое лицо, с прищуренными, как у китайца глазами, мелькало то там, то здесь, по зоне эскадрильи. По широкому от уха и до уха рту Филонова постоянно блуждал окурок сигареты. Его девизом было: 'Уходя с аэродрома, возьми что-нибудь для дома'! В мятом берете, промасленной куртке и технических тапках, с прикрученной проволокой подошвой, он был больше похож на сантехника ЖЭКа, нежели на офицера ВВС. Удивительно, но у него была очень симпатичная жена. Высокая, с длинными светлыми волосами и необыкновенно прямой осанкой — настоящая русская красавица. В дополнение к этому, она еще закончила консерваторию по классу пианино и преподавала в местной музыкальной школе.
Я вклинился в разговор со своим анекдотом и был принят в компанию. Уже заметно опьяневший Телешов, хлопал по плечу своего друга:
— Филон, давай после этого поедем к тебе, добавим?
— А че, можно, — кивал головой, почти трезвый Филонов.
— А попросишь жену, чтобы сыграла?
— Да, пожалуйста, все что хочешь.
— Нет, мне все не надо. Пусть мою любимую сыграет — 'Полонез Огинского'!
— Можно, — снова соглашался Филонов.
Внезапно глухой шум на другом конце стола, взорвался криком:
— Что? Что ты сказал?!
Все повернули головы и увидели вскочившего со своего места капитана Яковлева, командира первого звена.
— То, что слышал, — огрызнулся Шувалов, старший техник того же звена.
— Да как ты можешь? Я же твой командир!
— Мы здесь все сейчас — просто собутыльники.
— Да я... Да я... Я посажу тебя! — срывающимся от злости высоким голосом завопил капитан.
— Если еще проживешь хоть немного! — вспыхнувший, как порох Славка, выскочил из-за стола, пытаясь достать до противника.
Сразу несколько человек повисло у них на руках. Так и стояли они, бешено вырываясь, друг напротив друга. Голубая летная куртка, против черной технической — великое противостояние.
— Вы что, совсем с ума посходили! — изо всех сил рявкнул комэск. — Ну-ка, немедленно прекратить! И вообще, — он обвел глазами стол, — давай, сворачивай все это. Не умеете пить, будете сосать молоко через тряпочку!
Вот всегда у нас не так, как у людей. Начинаем за упокой, заканчиваем за здравие.
Славка Шувалов — коренной русак, благодаря своим темным волосам и смуглой коже, был больше похож на жителя Кавказа. Сходство еще больше дополняли взрывной темперамент и с большой горбинкой нос, перебитый в драке пряжкой курсантского ремня. В связи с этим, прозвище 'Абрек' прилипло к нему намертво.
Шувалов происходил из семьи потомственных военных. Его отец, летчик-истребитель, был человеком прямым, любящим резать правду-матку и презиравшим дураков. По этой самой причине карьеры он не сделал и вышел на пенсию в небольших чинах, окончательно осев в Риге. Славкина мать, Елена Станиславовна, была полной противоположностью своему мужу. Спокойная, рассудительная женщина, она обладала врожденными дипломатическими способностями и всю жизнь занималась тем, что урегулировала конфликты созданные мужем, а впоследствии и сыном. Рафинированная эстетка, она закончила факультет журналистики Минского Университета, но ни одного дня не проработала по специальности. Однако, обладая деятельною натурой, и в отдаленных гарнизонах Елена Станиславовна хваталась за любую возможность работать и общаться с людьми. Она преподавала русский язык и литературу, а также искусствоведение.
Таким Слава и получился, унаследовав от отца прямоту характера и мощный интеллект, и тонкий художественный вкус от матери. С детства он мечтал стать летчиком, как отец, но не прошел медкомиссию, из-за недостаточно хорошего зрения. Однако Шувалов все равно мечтал служить в ВВС, и поэтому поступил Высшее Авиационное Инженерное Училище в Риге.
Первый год обучения, стал для него самым тяжелым и вовсе не из-за учебы, которая давалась ему очень легко. Проблема состояла в его взаимоотношениях со старшекурсниками, часто заканчивающимися жестокими потасовками. Среди его врагов было несколько сынков высокопоставленных военных, поэтому виноватым в инцидентах, как правило, выставляли Славку. Наказание, следовало за наказанием. Наряд вне очереди, за нарядом. Дело шло к отчислению из училища, но тут, неожиданно, за него вступились несколько самых старых и уважаемых преподавателей. Они прямо заявили: разбрасываться такими кадрами — преступление! И это являлось чистой правдой. Все знали, что слушатель Шувалов, был самым способным на курсе, а может быть и во всем училище.
Однажды, (уже на четвертом курсе) он, вместе с товарищем, случайно оказался на одной из маленьких площадей старого города, неподалеку от Домского Собора. Здесь друзья увидели небольшую выставку картин, предлагаемых для продажи. Из любопытства, курсанты подошли поближе. Неожиданно, Слава поймал взгляд одной из художниц. Она смотрела ему прямо в глаза, совершенно не смущаясь, взглядом красивой, уверенной в себе женщины.
Нормальный, средний мужик всегда старается обходить стороной такие экземпляры, опасаясь почти стопроцентного фиаско. Однако Шувалов никогда не был средним и принял вызов. Он подошел и сделал вид, что интересуется ее работами. Разговор не заладился с самого начала. Девушка отвечала неохотно, косо поглядывая на его военную форму. Только к концу разговора, удачной шуткой Слава, смог вызвать у нее легкую улыбку.
На обратном пути он был вне себя от ярости: 'Гордая, да? Монмартр доморощенный! Ну, ничего, еще поглядим. Да быть не может, что человек, который способен сделать газодинамический расчет турбины реактивного двигателя АЛ-21Ф, не справится с какой-то там художницей с куриными мозгами и бездарной мазней'.
В следующее воскресенье, одевшись в гражданскую одежду, Славка снова появился на той же площади. Девушка опять стояла на прежнем месте, возле своих картин, в компании двух молодых парней — коллег по цеху. Шувалов подошел и вклинился в разговор. Поначалу приняв его за покупателя, парни замолчали, но, быстро разобравшись, что тот больше интересуется их подругой, стали вставлять шпильки. Слава тоже в карман за словом не лез и поэтому очень скоро был приглашен отойти в сторонку для приватной беседы.
Они зашли в небольшой закуток, образованный щитами с рекламой театров и кино с одной стороны и стеной дома с другой. Абрек сразу стал спиной к стене, а ребята расположились напротив выхода, отрезая путь к отступлению. Хорошо утоптанная земляная площадка была усыпана окурками, пивными пробками и битым стеклом. Резко пахло мочой. Парни молчали, думая с чего начать. Славка, улыбаясь, спокойно ждал. Наконец, тот из двоих, что был здоровее, сделал шаг вперед.
Высокий широкоплечий, с русыми, длинными волосами, он почти на полголовы возвышался над Шуваловым. Его коричневый беретик художника, нелепо контрастировал с массивной фигурой грузчика. С сильным латышским акцентом, здоровяк процедил сквозь зубы:
— Эй ты, залетный, давай-ка вали отсюда поживее. И предупреждаю, если я увижу тебя, здесь хотя бы еще один раз, то сделаю тебе очень больно!
Вместо ответа Славка поднял с земли кусок разбитой бутылки — зеленую полуцилиндрическую стекляшку и сжал ее в руке. Закапала кровь. Все, также продолжая улыбаться, он сжал сильнее. Раздался хруст, стекло треснуло, из кулака посыпались осколки. Полилась быстрой тонкой струйкой кровь, заливая руку и, затекая под манжету рубашки.
— Слушай, — сказал по-латышски второй из парней, — оставь его в покое, разве не видишь, что это псих! — и первым вышел из закутка.
Немного поколебавшись, его товарищ последовал за ним. Славка, как мог, перевязал руку носовым платком и вернулся на площадь. Не теряя времени на пустые разговоры, он сразу же предложил девушке свидание в следующее воскресенье. Ожидая ответа, Шувалов видел, как в ее глазах, презрение к нему, как к тупому солдафону, борется с любопытством. Глядя на перевязанную Славкину руку, с обильно проступившей кровью, она понимала, что должно было случиться что-то очень серьезное, что заставило ее ухажеров, так быстро покинуть поле боя. Наконец, художница ответила согласием.
Шувалов начал готовиться к свиданию, по всем правилам военного искусства. Он прекрасно понимал, что второй попытки, завоевать расположение надменной красавицы у него не будет. Надо бить прямо в точку, с первого раза.
Самым трудным оставалось угадать — о чем они будут разговаривать. К этому нужно было основательно подготовиться, чтобы блеснуть эрудицией и интеллектом. Попытаться навязать ей свою любимую тему: 'Использование истребительно-бомбардировочной авиации в локальном конфликте средней интенсивности', казалось делом совершенно бесперспективным. Что тогда? Проницательный Славка, почти безошибочно догадался, что художница постарается заставить его бороться по своим правилам. Значит, скорее всего, она выберет тему живописи, в которой, безусловно, разбирается. Несомненно, с ее точки зрения, это лучший способ показать — для него приглашать такую девушку на свидание, все равно что, залезать со свиным рылом в калашный ряд.
Слава пошел в библиотеку училища и с трудом нашел там довольно заумную книжку по живописи, без единой картинки с голыми женщинами. Книжка называлась: 'Деградация и упадничество западного искусства или путь в никуда'. 'Вот, это то самое, что доктор прописал!', — подумал Шувалов и взялся за изучение.
При встрече все получилось почти так, как он и предполагал. Холодно кивнув вместо приветствия своей красивой головкой с короткими светлыми волосами, художница с места в карьер спросила его, как он относится к искусству. Слава осторожно ответил, что положительно. И началось...
Она говорила и говорила, помахивая пальчиком в такт своим словам, все больше поднимаясь в своих собственных глазах над раздавленным оппонентом. Абрек, как опытный карточный шулер, который дает своему неискушенному партнеру выиграть одну-две партии, чтобы потом раздеть его до нитки, молчал. Он, открыв рот, с глупым видом слушал ее словоизлияния, всем своим видом показывая полную ничтожность.
Дождавшись, когда девушка окончательно расслабилась и потеряла осторожность, Слава начал действовать. Для начала он бросил фразу, будто считает, что ее информация не точна — предшественником сюрреализма был скорее дадаизм, нежели кубизм.
Что тут началось! Он считает?!!! Да кто он вообще такой, чтобы высказывать какое-то мнение, лапая чистое искусство своими немытыми руками. Однако Шувалов начал аргументировать свои мысли, ссылаясь на Бретона, Арагона и Элюара. Он обильно пересыпал свою речь названиями картин Сальвадора Дали и Макса Эрнста, свободно рассуждая об автоматическом письме — творчестве без контроля сознания, опирающемся только на подсознательные импульсы. Художница вначале сильно упиралась, но тогда Абрек стал цитировать целые страницы из книжки, которые услужливо предлагала его великолепная память.
Очень скоро они поменялись местами. Теперь уже девушка, глаза которой открывались все шире и шире, не имела ни малейшей возможности вставить хоть слово. Славка вошел во вкус и, в конце уже так обнаглел, что небрежно бросил:
— А как звать то тебя, Муза?
— Я не Муза. Я — Инга, — растерянно пробормотала она.
Первый раунд остался за ним.
В следующие выходные, Слава пришел на свидание в твердой уверенности, что отбил у Инги охоту разговаривать на заумные темы, раз и навсегда. Однако он жестоко ошибся, девушка предложила обсудить произведения Кафки и поэзию Рембо. Счет стал — 1:1.
Теперь Шувалов готовился к каждой встрече основательно. Его кругозор возрастал в геометрической прогрессии, но каждый раз он не был уверен, за кем останется победа. Правда, нельзя сказать, что они только спорили. Их взаимоотношения также же успешно развивались во всех других областях, и однажды ЭТО случилось.
Абрек, мужчина весьма горячий и выносливый в сексуальном плане, был снова поражен совершенно нелатышским темпераментом своей новой подруги. Казалось, и здесь они не столько получали удовольствие друг от друга, сколько соревновались, кто кого вперед замучает до смерти. Порой, едва расползаясь в разные стороны, после очередной битвы любовники через каких-нибудь полчаса начинали все сначала.
Славка не мог больше учиться, с трудом сдавая зачеты и экзамены. Он думал только о том, когда в следующий раз сможет опять завалиться с Ингой в кровать. Это было как наркотик, Шувалов уже совсем не мог обходиться без нее. Утешало одно — было очевидно, что и с ней происходят аналогичные процессы.
Сейчас уже и не вспомнить, кому первому из них пришла в голову мысль пожениться, только вскоре это произошло. Славкины родители отнеслись к этому довольно спокойно — тебе жить сынок. С родителями Инги сложилась совершенно иная ситуация. Довольно известные в Риге, представители латышской творческой интеллигенции, любимой 'кухонной' темой которых было обсуждение оккупации Латвии Советским Союзом в 1940-м году, впали в шок. Свой собственный оккупант в доме — такое им могло присниться лишь в кошмарном сне!
Таким образом, у молодых с самого начала возникла проблема, где жить. Родители Инги не хотели видеть Славку у себя, а Инга не желала находиться под одной крышей со свекровью. Тогда они стали искать квартиру для съема и скоро нашли, в районе, недалеко от морского порта. Квартира была однокомнатной, зато отдельной, да и просили за нее недорого.
И началась у них новая жизнь. Все время, которое Шувалов был не на учебе, молодожены проводили в постели. Ели, пили, разговаривали там же, чтобы не терять времени. В своей крохотной квартирке, среди натасканной от друзей и родителей рухляди, они были абсолютно счастливы, подтверждая хорошо известную истину — с милым рай и в шалаше. Но это если только с милым!
Увы, ничто не вечно под луною. Первая трещина в уютном Славкином мирке, появилась после окончания училища, когда он, вместе с новехонькими лейтенантскими погонами, получил назначение на авиационную базу Дурасовка. Инга категорически отказалась ехать с ним в 'отдаленный гарнизон' (ха, ха, ха — в 60-ти км от Таллина). Она не видела себя вне искусства. Напрасно Шувалов убеждал ее, что настоящий художник может творить где угодно. Все было бесполезно. В сильном разочаровании Славка уехал один, но не терял надежды, в один прекрасный день забрать с собой и супругу.
