Ученик

— А потом? — Николай заинтересованно смотрел на Джордано.

— Что потом?

— Ну, с тем, холерным?

— Да ничего. Его дружок 'из жалости' зарезал, чтоб не мучился.

Джордано поставил казан, достал из спирта скальпель, положил на тряпку, зачерпнул немного спирта и протер ладони и пальцы.

— Ну, что ты застыл как изваяние? Иди смотреть! — позвал Джордано, усаживаясь на табурет.

Николай, помедлив еще мгновение, сдвинулся с места и уселся на второй, стоящий у верстака табурет.

— А если б не убил? — глаза мальчишки расширились и, казалось, впились в бессмертного.

Джордано улыбнулся в ответ:

— Ну, иммунитет должен был бы выработаться, как у обычного человека, переболевшего холерой. Почему после первой же смерти не оказалось иммунитета трудно сказать. Стремительно протекала? Да и не понятно, что с вводно-солевым балансом после воскрешения происходит, — Джордано замолчал, выражение его лица на мгновение стало отсутствующим. — Это интересно было бы посмотреть, — протянул он задумчиво.

— И что, ничего нельзя сделать?

— Что делать? Ждать надо было, лечить, как обычных людей лечат. Только тогда не знали надежных методов лечения, и это было бы очень долго и мучительно, — Джордано еще помолчал. — В ту эпоху самое простое, что можно было сделать, это удалить зараженные вибрионом внутренние органы. Механизм регенерации бы запустился, и дело с концом.

— Но это?..

— Да, не слишком приятная процедура, но лучше, чем остаться без головы или умирать десяток раз.

Джордано достал лезвие, разломил его пополам и половинки аккуратно положил рядом со скальпелем. Оторвал кусок от чистой тряпки, засунул его в оставшийся спирт. Отжал тряпку. Взглянул, улыбнувшись, на Николая:

— Вообще-то, тут достаточно чисто, в смысле бактерий и вирусов, но лучше соблюдать элементарные правила антисептики. Вляпаться с заражением крови не слишком большое удовольствие.

Николай сидел, затаив дыхание, следил за бессмертным, уже понимая, что тот собирается сделать.

— Возьми салфетку. Подашь сразу, когда разрежу, а то набрызгаем тут. Скальпель сразу заберешь, чтобы не вымазать.

Джордано аккуратно надрезал кожу над суставом левой кисти.

— Тряпку давай! Да, что ж ты на меня уставился! На руку смотри!

Джордано сам отложил скальпель на тряпку, отобрал у ученика намоченную в спирте салфетку и зажал разрез.

— Чучело! Смотри, сколько из-за тебя налилось, а если придет кто?

— Прости, я уберу все! — ученик смотрел на зажатую руку Джордано, и переводил дух.

— Понятно, что уберешь! Не мне же с этим дерьмом возиться. Дальше-то показывать?

Николай вновь поднял глаза на Джордано, как зачарованный кролик, и кивнул. Учитель вздохнул:

— Только делай, что говорю! — он сдвинул салфетку. — Держи, чтобы на стол не капало.

Сам вновь взял скальпель.

— Смотри, — он указал на края разреза, — это клетки делиться начали. Так быстро у животных только опухолевые клетки растут.

Джордано углубил разрез и согнул руку так, что стали видны белые основания сухожилий, прикрепляющие мышцы к суставной сумке.

— Видишь! Если тут разрезать, то можно всунуть лезвие. Но будет долго срастаться — минут двадцать, а потом еще доставать... Я под кожу засуну. Так проще, — он сделал надрез, отделяющий кожу от внутренних тканей, кончиком скальпеля приподнял кожу. — На, держи.

Когда Николай взял скальпель, поднял кусочек лезвия и засунул внутрь.

— Все, отпускай!

Николай не двигался. Джордано отобрал скальпель, положил его на место и зажал руку остатком сухой, не залитой кровью тряпки. Перевел дух. Только потом взглянул на ученика. Тот подозрительно побелел и, казалось, пытался что-то проглотить.

— О боги! — Джордано поврежденной рукой, не отрывая правую, зажимающую рану, вздернул ученика с табурта, задирая ему голову. — Дыши! Глубже дыши!

Николай сглотнул и задышал. Краска начала возвращаться на лицо.

— Ну, слава богу! А третьего дня, когда голову отрезал, между прочим, не блевал.

Николай вывернулся из руки учителя и сел к верстаку. Теперь он был пунцовый.

— Показывай дальше! — произнес он глухо.

Джордано тоже опустился на табурет.

— А ты, между прочим, молодец. Руками ничего не облапил!

Николай поднял глаза на бессмертного. У того, несмотря на ровный, насмешливый тон, на висках блестели капли пота, а зрачки были расширены, как у кошки в темноте.

— Зачем ты это сделал? Убери ты эту дрянь скорее!

— Ты же хотел знать!

— Зачем на себе показывать? — угрюмо произнес Николай, отводя глаза.

— А что, на тебе надо было?

— Мог же просто рассказать.

— Одно дело слышать, а другое увидеть.

— Как же так можно!? — голос ученика почти сорвался на крик.

Джордано улыбнулся в ответ:

— Это совершенно безопасно для нас. А боль? Не больнее, чем многое другое. Гасанов, кстати, сустав повредил еще ночью. Пойди его пожалей!

Николай опять отвел глаза от лица бессмертного и взглянул на зажатую тряпкой руку. Джордано убрал правую руку с раны, стер кровь.

— Вот смотри! Сейчас рубец исчезнет и внешне ничего видно не будет, — он протянул руку ученику. — Проведи пальцами.

— Чувствуешь, под кожей практически ничего не заметно. Если бы это было не лезвие с острыми краями, то через день тут было бы лишь небольшое уплотнение, практически не мешающее жить. А так, края острые, будут повреждать внутренние ткани. К завтрашнему утру рука распухнет.

— Ты собрался так оставить? Зачем.

— Если ты не уберешь, так и останется!

— Что уберу?

— Лезвие.

Николай вновь уставился на Джордано.

— Давай режь, — Джордано положил руку на стол. — И учти, лезвие тонкое, будешь не осторожен, — развалится на куски...

На станцию Николай вернулся мокрым как мышь и все еще немного бледным. Ему удалось удалить лезвие, даже не обломив ни одного края. Он выбросил в печку окровавленные тряпки, глупо улыбнулся, сидящему на лавке у окна Гасанову и присел к столу, где что-то оживленно обсуждали милиционеры.

Вечером, при повторном выходе на связь, из центра передали, что Гасанову нужно передать найденные документы старшему из оставшихся с ним милиционеров и утром срочно отправить группу вниз. Группа, ушедшая на север, успешно встретилась за перевалом с вышедшими им навстречу людьми. Из-за трудностей повторного перехода через перевал было принято решение о спуске вниз по северному склону хребта.

Разоружив Лузина Н. И. президиум Академии Наук дал ему возможность

на честной работе исправить свои преступления перед родиной. Но

предостережение получил не только академик Лузин. Ему принадлехит

может быть первое место среди врагов советской науки и советской

страны — первое, но не единственное...

От советской науки требуется величайшая бдительность, особенно от

тех советских ученых, работы которых непосредственно связаны с

практикой социалистического строительства.

Правда

Ночью Николай спал плохо. Свою комнату он уступил псевдо больному капитану, и теперь, устроившись на кошме у входа в джорданову комнату, ворочался, обдумывая события последних дней: свою смерть и воскрешение, убийство бессмертного, приход милиционеров и Гасанова, свое отношение к этому человеку. Как бы Джордано не пытался успокоить его по отношению к капитану, от того веяло опасностью, и Николай постоянно чувствовал присутствие его зова. С ощущением учителя все было по-другому: когда Джордано не было рядом в присутствии других людей, появлялось чувство неуверенности. За эти дни Николай понял, что он, прежде заводила любой компании, с трудом находит общий язык с обычными смертными людьми. Он, похоже, стал совершенно другим человеком. И человеком ли?

Николай вздохнул, опять перевернулся. Скачущие в полусне мысли, вдруг высветили обрывок давнего разговора в домике противомалярийной лаборатории, когда Джордано объяснял, что такое регенерация. Только теперь Николай отчетливо понял, что же проделал учитель с ним самим. Понятным стало и джорданово замечание о чертовщине, происходящей с трупом, и обычные методы разрешения проблем с такими, как Островский: доходяг просто убивают. Николай усмехнулся, осознав, что подумал о себе прежнем в третьем лице.

Он поднялся и сел на кошме. Трое смертных молодых ребят спали. Их мир был прост и понятен. Они и не подозревали о странных особенностях своего командира и хозяев затерянной в горах станции.

'Интересно, зачем он решил остаться? А зачем это нужно Джордано?'

За дверью послышался скрип койки Джордано, через мгновение его дверь бесшумно открылась.

Увидев сидящего Николая, Джордано чуть слышно прошептал:

— Что не спишь? У тебя совесть есть?

Николай пожал плечами.

— Быстро ложись и спать. Чтоб я тебя не слышал!

— Ты чего?

— Ну же!

Николай подчинился.

Джордано подошел к двери Гасанова и проскользнул внутрь. Николай приподнялся, прислушиваясь. Сквозь неплотно прикрытую дверь угадывались голоса. Николай услышал, что Гасанов встал, и ученик стремительно нырнул под одеяло, закрыв глаза.

Сквозь полуопущенные веки видел, как учитель и слегка прихрамывающий капитан прошли к выходу. Уснул он, так и не дождавшись их возвращения.

Поднялись затемно, проводить уходивших вниз милиционеров. Вещмешки и документы были уже упакованы. Люди спешили, рассчитывая к вечеру добраться до обжитых мест. Капитан напоследок что-то долго объяснял старшему группы. Потом еще Джордано показывал по карте наиболее лавиноопасные участки. Температура росла, снег подтаивал. Нужно было быть осторожными.

Бессмертные остались одни.

Почти сразу начали оправдываться нехорошие предчувствия Николая о намерениях капитана и учителя. То, что происходит нечто необычное, Николай понял по странному утверждению Джордано о необходимости достаточного количества мяса для проведения игры. В план на день, как оказалось, входила охота на туров. И Николай впервые увидел в глазах капитана живой огонек вместо привычного холода. Посвящать же ученика в дальнейшее, похоже, никто не собирался. Бессмертные были возбуждены и внутренне к чему-то готовились, правда, это их поведение все-таки не походило на поведение людей, собирающихся сойтись в смертельной схватке.

Предложение такой охоты удивило Николая по двум причинам.

Во-первых, за всю осень и зиму Джордано ни разу не позволил Николаю убить тура, сказав, что сто килограммов мяса за раз — непозволительная роскошь для их компании. Обычно, примерно раз в месяц они охотились на серн, обитавших на скалистом склоне ближайшего леска. При этом Джордано с самого начала запретил убивать половозрелых самок, и, когда в середине зимы, промотавшись почти двое суток по заснеженному лесу, сорвавшись со скалы и обморозившись, Николай подстрелил самку, Джордано вышел из себя. Тогда он впервые орал на ученика: что себе дороже давать в руки оружие людям, у которых вместо головы неизвестно что.

Во-вторых, уже давно, еще с середины осени, когда, закончив строительство и оснащение станции, ушли строители, и учитель понял, что Николай стал достаточно самостоятельным, они с Джордано ходили в горы поодиночке. Идти втроем за одним животным, хоть и на скальный участок, и за туром, на взгляд Николая было совсем не обязательно.

Турье стадо обитало километрах в десяти и метров на пятьсот выше их метеорологической станции на скалистом склоне ущелья, промытого потоком, впадавшим в речку, на берегу которой стояла станция. Расстояние туда было даже ближе, чем до скалы, облюбованной сернами. Но, чтобы туда добраться, нужно было вначале перебраться через этот поток, за всю зиму замерзший лишь на пару недель в самые лютые морозы, а дальше путь шел круто вверх на вершину каньона, глубина которого местами превышала пятьдесят метров. Еще по осени Николай несколько раз поднимался наверх, посмотреть на потрясающую панораму окрестных хребтов и узкой долины, ведущей к перевалу.

Оказалось, что оружие и вещмешки с охотничьим и кое-каким горным снаряжением были приготовлены ночью. Так что, захватив хлеб и остатки окорока, они вышли из дома через полчаса после ухода милиционеров. Рассвет еще только окрасил небо, и горные склоны тонули в сумраке. Неожиданно для Николая Джордано свернул на тропу, ведущую вглубь каньона вдоль левого берега потока. Эта дорога, лишь слегка поднимаясь вверх, шла по не широкому карнизу, прикрытому от снега нависающей скалой, и выводила к водопаду. Как помнил Николай, осенью там не составляло труда перебраться на правый берег, но дальше пути не было: вверх поднималась отвесная семидесятиметровая скала.

Карниз был почти чист от снега и льда, начавшийся поход напоминал легкую прогулку. К водопаду они подошли, когда лучи солнца, поднявшегося из-за гор, осветили узкий каньон ущелья. Резкие голубые тени легли на склоны. Над заводью, покрытой легким туманом, поток падающей воды рождал холодные радуги. Вокруг заводи выросли огромные в человеческий рост наледи, а противоположная стена метров на десять была сплошь покрыта льдом.

Они остановились и долго стояли, глядя на фантастическую картину из переливов радуг и бриллиантового сияния льда.

— Да... — протянул капитан. — И ты предлагаешь лезть здесь?

Джордано некоторое время молчал, рассматривая обледеневшую скалу:

— Черт! Я и не думал, что стена так обмерзнет.

— Ладно, раз привел — первым полезешь!

Николай молчал. Он с трудом представлял, как по этой стене можно было бы взбираться даже безо всякого льда, хотя еще осенью Джордано показал ему элементарные приемы скалолазания. Да и потом вначале зимы, когда они монтировали дополнительную мачту для радиопередатчика чуть ниже по течению реки, пришлось достаточно полазить по скальным выступам, закрепляя растяжки мачты. Но там не было такой высоты, да и склон не был как здесь сплошной стеной.

На правый берег перебрались без приключений — над потоком, как обычно, образовался прочный снежный купол. Сбросив вещмешки и ружья, Джордано и капитан долго рассматривали стену в бинокль, прикидывая путь.

— Твоих двух веревок до верха не хватит. Короткие.

— Вон смотри! Кажется площадка, — Джордано отдал бинокль капитану.

Тот долго вглядывался в указанном направлении.

— Да. Там вполне можно закрепиться, и до верха останется всего метров пятнадцать, не больше. Нужна еще нижняя точка.

— Угу. Смотри, вон там льда уже нет и скальный выступ.

Они еще немного посовещались о трассе. Наконец Джордано обернулся к ученику, молча выслушавшему все обсуждение:

— Коль! У тебя в мешке кошки. Доставай!

Николай достал кошки, и первые протянул Гасанову:

— Держите, товарищ капитан.

Тот задержал взгляд на джордановом ученике, усмехнулся:

— Да уж, товарищ! Можешь называть меня Фархатом.

Краем глаза Николай увидел гримаску, мелькнувшую на губах Джордано, и, не удержавшись, спросил:

— Это Ваше настоящее имя?

— Имя!? — Хан свирепо взглянул на Джордано, изобразившего невинность. — Может ты, в таком случае, скажешь ученику, сколько живых знают то имя, которым ему назвался!