На свою беду мимо проходил уланский поручик Ржевский, которого Балк, как он говорил Рудневу, "завербовал за одну фамилию". Неосторожно ухмыльнувшись услышанной краем уха шутке контр-адмирала, он навлек на себя грозу со стороны непосредственного начальника, который решил отыграться на нем.
— А чего это вы, разлюбезный мой господин поручик, тут как красна девица лыбитесь? Вам что, делать нечего? Вот и прекрасно, пока я буду на "Варяге" бегать к микадо в гости, вы останетесь здесь, ответственным за здоровье лошадиного поголовья отдельного отряда бронепоездов Русского Императорского флота.
— Товарищ лейтенант, — взмолился было поручик, как и любой молодой офицер, мечтающий о подвигах, но был безжалостно перебит.
— А вот обращение "товарищ" надо еще заслужить! Причем дозволено сие вне службы, не запамятовали часом, а? И право так обращаться к тем, кто был в бою, тоже нужно заслужить. И как мне кажется, в этом походе вам этого сделать не удастся, ибо вы в нем тривиально не поучаствуете! И не надо мне тут сжимать кулачки, помните, чем наша первая встреча кончилась?
Не справедливо?! Но я ведь не со зла, вы же абсолютно случайно тут раза три продефилировали, и уж конечно не для того, чтобы быть в курсе всех замыслов морского начальства Владивостока. Только по вашей загадочной физиономии любой японский шпион сейчас увидит с противоположенной стороны улицы — "а я что-то знаю"! И как вас в секретный рейд в тыл врага брать?
Следующие пару минут веселящийся в душе Балк снимал с краснеющего поручика тонкую и завивающуюся на солнце стружку. Естественно, что завтрашним утром счастливый Ржевский был среди той полусотни, как он считал, счастливчиков, что на корме "Варяга" провожали взглядами быстро удаляющийся порт Владивостока. Балк мог позволить себе немного подтрунить над подчиненными, но никогда не обижал их без крайней необходимости.
* * *
Сангарским проливом крейсер прошел ночью полным ходом. Руднев памятью Карпышева помнил, что всю войну японские маяки работали как обычно, а минные заграждения поставили лишь в ожидании подхода эскадры Рожественского в начале 1905 года. Поэтому навигационного риска, как и риска подорваться, почти не было. Да и вероятность встречи с боевым кораблем, который мог бы противостоять "Варягу", была невелика. Отойдя к рассвету на тридцать-сорок миль от японских берегов, крейсер уже экономическим ходом продолжил движение на юго-восток, а потом на юг.
На пути через Тихий океан "Варяг" старательно и вежливо обходил стороной все попадающиеся на его пути пароходы. Команда и офицеры крейсера начали слегка ворчать уже после второго спешного бегства за горизонт от небольшого транспорта в полторы тысячи тонн водоизмещением. Чего греха таить — соскучившиеся за два месяца ремонта моряки мечтали еще раз попотрошить транспортники, перевозящие так много интересного, полезного и дорогого. Дух пиратства продолжал витать над мачтами "Варяга"...
Однако новоиспеченный командир крейсера и каперанг, который в бытность старшим офицером постоянно доставал Руднева занудной критикой любых его идей и предложений, на этот раз безоговорочно его поддержал. Он популярно и доходчиво объяснил офицерам, что глупо было бы засветиться на досмотре нейтрального транспорта с невоенным грузом, и сорвать операцию, от успеха которой может зависеть весь ход войны. И попросил "товарищей офицеров" донести эту мысль до всех членов команды.
Вообще, на бывшего старшего офицера "Варяга" нежданное негаданное повышение и обретение столь давно желанного командирства, подействовало весьма положительно. Раньше он исподтишка шпынял Руднева по любому поводу и встречал в штыки любую его идею, независимо от ее разумности и полезности. Но получив от того на блюдечке заветное командование кораблем, которым он де-факто и так командовал последние пару месяцев, Степанов неожиданно для всех, стал самым горячим проводником его идей во всем Владивостоке.
Сейчас в кормовом салоне бегущего сквозь ночь на семнадцати узлах крейсера, Руднев и Степанов деловито обсуждали предстоящее...
— Наша задача, Вениамин Васильевич, — догнать уже ушедший поезд. Причем пешком. Строго говоря, войска по этой дамбе японцы уже в основном перевезли, и высадке их в Маньчжурии мы помешать своей диверсией никак не сможем. Но солдат надо кормить, одевать, и главное — вооружать. А вот если нашему земноводному отряду под командованием лейтенанта Балка удастся хоть один мост на этой дамбе снести, то половину грузов для армии придется или тащить через горы вручную, или везти вокруг Японии морем. А там наши вооруженные пароходы, мы, в конце концов. Да и просто тоннаж у японцев не бесконечный. Так что у нас с вами классический случай "лучше поздно, чем никогда".
Есть и еще один резон. А вдруг японцы вознамерятся-таки сунуться к Артуру с суши, что-то я от Куропаткина ничего хорошего не жду пока, высадку под крепость он отбить не сможет... Чем они тогда будут пытаться наши броненосцы достать, пока они в мышеловке сидят?
— Подвезут осадные мортиры. Рельеф там позволяет их использовать. Корабли из гавани не достанут до них. А они из-за гор, навесиком, вполне...
— А откуда им их брать, эти мортиры?
— С береговых батарей, откуда же еще...
— Точно. Теперь смотрите: у них есть три крупных района, которые такими орудиями защищены. Это Кобе — Осака во внутреннем море, Сасэбо — Нагасаки на юге и Токийский залив с Йокосукой и Йокогамой. С обороны Нагасаки или Сасэбо снимать? Побоятся — слишком близко от Артура, да и мы можем наведаться. С внутреннего моря? Там главный торговый порт и важнейший промышленный район... Конечно, что-то и оттуда снимут. Но я полагаю, что если и будут для осады Артура такие орудия брать, то в первую очередь с Токийской бухты. Ведь там у них еще два мощных форта в проходе с тяжелыми корабельными пушками. Французскими, кстати, как на их броненосцах — "ромбах".
— Следовательно, снимут с батарей у Ураги, что вход в Токийский залив прикрывают, там этого добра больше всего. И даже сняв деяток-другой, особо мощь обороны не ослабят. Получается, что им эти мортиры посуху к Нагасаки быстро не перебросить, если мы этот самый мостик-то порушим. Значит, повезут морем. А это крюк не близкий. Можем попытаться перехватить. Да и не только мы, но и Вирениус, и "добровольцы"...
— Широко мыслите, однако, Вениамин Васильевич, для командира простого крейсера...
— Обижаете, Всеволод Федорович! Это мой-то "Варяг" и простой?
— Чей, чей... А? Хотя, да, собственно... Но я вообще-то думаю, может Вас ко мне в штаб забрать... Начштаба. Мыслить масштабно Вы можете. Вижу. Сработались мы с Вами хорошо на крейсере, душа в душу, сработаемся и в штабе...
— Всеволод Федорович! Помилосердствуйте! Мне на писанину?! Да я скорее...
— А! Страшно стало... Ладно. Пошутил я. По-шу-тил!
— Уф... Ну и шуточки же у Вас, как бы сказать помягче...
* * *
Во втором часу ночи без приключений "Варяг" подошел к лагуне Хамано. Встречать его было некому: как выяснилось позже, в это время весь Объединенный флот в Желтом море охранял транспорты с войсками, направляющиеся к месту высадки у Бидзыво...
Для наблюдения за дамбой с целью определения состава сил её охраны был послан минный катер под командованием Балка. Лейтенант и самые глазастые сигнальщики крейсера во все глаза смотрели — не закурит ли кто на берегу, не осветит ли ночной поезд будки охраны, казармы или, не приведи Господи, береговую батарею. Были выявлены только обычные караулки на три-пять человек. Оно и понятно — казармам, если они вообще есть, куда комфортней в нескольких километрах от моста на берегу, чем на узкой, продуваемой всеми ветрами дамбе. Перед рассветом катер вернулся к "Варягу" и изрядно продрогший на ночном ветру Василий кратко обрисовал ситуацию Рудневу.
На палубе крейсера тем временем началось лихорадочное шевеление. Боцманская команда готовила к спуску еще один катер, там же, сталкиваясь и вполголоса матерясь, сновали пехотинцы из десантной группы. Периодически, то по одному, то по другому борту раздавался голос Балка. Василий давал последние наставления перед возможным боем. Все ящики с взрывчаткой и прочим, по ворчливому выражению минного офицера, "сухопутным барахлом" были подняты из минного погреба. Два из них были вскрыты — теперь хранившиеся в них пулемёты монтировались на катерах крейсера, остальные ящики укладывались на дно катеров. Состав взрывчатки был довольно пестрым — Балк ограбил склады железнодорожного ведомства, но хранившегося на них динамита было недостаточно. Поэтому второй катер сейчас загружали ящиками с флотским влажным пироксилином...
Ясным майским утром, в шесть часов с минутами — когда солнце светило вдоль дамбы — дежурные на мосту заметили направляющийся к входу в лагуну со стороны океана военный корабль. Солнце, блики на воде, наблюдение корабля с носовых ракурсов — всё это мешало опознанию. Впрочем, никто особенно и не старался — откуда в охране моста профессиональные военные моряки? Достаточно было того, что корабль несет положенные японцу флаги.
Но в залив корабль почему-то входить не стал — вместо этого из-за его борта показались пару катеров. Выбежавшие поглазеть на "визит морского начальства" караульные были неприятно удивлены событиями, последовавшими за этим. Подняв русский военно-морской флаг, корабль начал носовой половиной орудий обстреливать восточный въезд на мост, а кормовыми — западный. С дистанции меньше мили караулки были сметены с нескольких выстрелов. Потерь при этом не было, все успели выбежать поглазеть на нежданного гостя, но вот большая часть оружия и патронов остались где-то там, в мешанине воронок и досок...
А потом нерадивых караульщиков ожидали пулемёты с катеров. Хоть пулемётчики тоже никого не убили. Но не из врожденной гуманности, а по неумению вести прицельный огонь с раскачивающегося катера, однако поднять голову выжившим караульным они не давали вполне успешно. Об ответной стрельбе и речи быть не могло, тем более что на пятерых приходилась всего одна винтовка. С восточного катера стали вываливать за борт под основание одного из быков моста какие-то ящики, попутно выполняя какие-то манипуляции.
Японских свидетелей этого процесса было мало. Никто из них не обладал достаточной квалификацией для осознания сути происходящего, но предчувствия у них были самые недобрые. Затем катер направился к своему товарищу, проделовавшему то же самое у одного из быков со стороны западного въезда на мост.
Грянул взрыв, и крайний бык с восточной стороны большого моста окутался облаком дыма и бетонной пыли, ферма, нелепо изогнувшись, плюхнулась в воду, породив миниатюрное цунами. В результате прохождения которого, с одного из катеров кто-то полетел в воду...
Очухавшиеся, наконец, часовые с западного конца бывшего моста открыли, наконец, огонь из единственной уцелевшей "Арисаки". Одна из пяти выпущенных пуль даже отколола щепку с борта катера, но на этом способность к сопротивлению охраны была исчерпана — подсумки с патронами также остались в караулках. Вернее там, где они еще недавно были. В ответ снова ударил пулемет с катера, и остатки караула, укрываясь от огня за насыпью, бодро отступили.
Когда "в природе" появилось замедленное кино, очевидцы наконец-то смогли подобрать термин для описания их мироощущения в тот момент. Выжившие из восточной караулки выговорили, наконец, заморское слово "динамит" и, презрев стрёкот пулемёта, кинулись куда подальше. Второй бык повторил судьбу первого, но у Балка ещё оставалось с дюжину неизрасходованных ящиков с пироксилином и динамитом — во Владивостоке, не зная структуру дамбы и материал быков, он подготовился с определённым запасом. Чтобы не везти взрывчатку обратно, он устроил ещё один "Бум!", в результате которого рухнула в море еще и центральная мостовая ферма — теперь до её подъёма о судоходстве в лагуне можно было и не мечтать.
Катера дали ракетой сигнал о завершении этой фазы операции, и, с трудом выгребая против океанской волны, двинулись к кораблю, подошедшему на полтора десятка кабельтовых к берегу, благо, глубины позволяли, а минных полей в этом районе боятся было нечего. Всё дело было сделано за полтора часа, катера вернулись на "Варяг" с единственным пострадавшим. Поручик Ржевский, которого волной сбросило в воду, в результате чего за ним пришлось нырять Балку, был зол, промок насквозь, окоченел до дрожи и грязно матерился пытаясь скрыть за этим свой позор. Увы. Он не умел плавать...
Появившиеся было на берегу полицейские силы и обыватели из лежащего буквально в километре от дамбы городка Араи были рассеяны парой близких падений неразорвавшихся снарядов. Стрелять прицельно Зарубаеву запретил лично Руднев, поскольку люди в форме перемешались с безусловно гражданскими лицами, а пару специально испорченных взрывателей для снарядов калибром восемь дюймов прихватили еще во Владивостоке. Теперь нашедшие их японцы, не знающие о модернизации орудий "Варяга", должны были принять крейсер-диверсант за "Громобой", "Россию" или "Рюрик". И, соответственно, отрядить для его ловли как минимум два своих броненосных крейсера, у которых не было никаких шансов догнать шустрый "Варяг". Подъему катеров на борт никто не препятствовал, и лишь отворачивая от берегов Японии в начинающий сгущаться туман, с мостика "Варяга" засекли дым подошедшего к месту диверсии поезда. Так как из-за дымки его разглядеть было нелегко, опасаясь обстрелять пассажирский состав, огня решили не открывать.
Местный железнодорожный начальник немедленно отстучал телеграмму в Токио о разрушениях мостов и об угрозе для судоходства в Токийском заливе. На свою беду, эту телеграмму получили и на находящимся поблизости стареньком безбронном крейсере "Такао", который по старости выполнял обязанности корабля береговой обороны района дамбы и принимал уголь в бухте чуть севернее. Капитан второго ранга Якиро то ли пропустил мимо глаз слова "крейсер противника", то ли решил, что железнодорожники не способны отличить боевой корабль от вооруженного транспорта, то ли его решимость отомстить за нападение на землю Ямато была сильнее здравого смысла... Так или иначе — он решил выйти в море, найти и уничтожить противника. К сожалению для него, его корабля и команды, противника он нашел...
На крейсерах увидели друг друга за три часа до заката. Пары были разведены во всех котлах на обоих кораблях, и оба командира сразу пошли сближение, а когда Якиро таки опознал противника и скомандовал "к повроту", было уже поздно. Боясь упустить в море русский "вспомогательный крейсер", японцы шли на расстоянии пятнадцати миль от берега. "Варяг" же, напротив, держался от берега в десяти милях, надеясь подловить хоть какого-нибудь японского каботажника, а то и просто рыбацкую шхуну.
В результате даже выброситься на берег у "Такао" практически не было шансов. Его артиллеристы первыми открыли огонь из трех шестидюймовок, но превосходство артиллерии и дальномеров "Варяга" было подавляющим. У Руднева промелькнула было мысль, что потопление этого антиквариата не прибавит славы русскому флоту, но, увы, — с него видели и наверняка опознали "Варяг". А то, что у нас на баке и юте теперь установлены два восьмидюймовых орудия, должно было пока оставаться для Камимуры сюрпризом. Отпускать столь некстати попавшегося на пути "Варяга" японского инвалида было нельзя...
