Привет, любимая!

Я еще больше закуталась в одеяло и сделала вторую попытку открыть глаза. Он стоял на пороге. Мне не приснилось. У меня вдруг начался такой озноб, что даже зубы застучали.

— Аля! — Мишка был до неприличия растерян и жалок. Столь беспомощным я его не видела никогда.

— Аля! Я не смог... Я... нам надо поговорить...

О чем? О чем? Ведь все уже сказано. Уже поставили точку. Нельзя же хвост по кусочку рубить. К чему мучить себя и других?

— Хорошо, — согласилась, вовсе не собираясь соглашаться, — Заходи. Что на пороге-то стоять?

Он вошел и закрыл за собой дверь. Остановился посреди комнаты, не зная, что делать дальше.

— Садись сюда, — я подвинулась, освобождая место.

Он аккуратно присел на краешек, избегая глядеть мне в лицо.

Как осунулся! Бедный мой! Глаза больные, тоскливые. Да что же это с тобой происходит, родной?

— Ты за вещами вернулся? — спросила тихо и осторожно, жалея его и себя, боясь услышать в ответ короткое словечко...

— При чем тут вещи? Я... — он нашел в себе силы посмотреть мне прямо в глаза, — Я подумал, что ты не могла мне все время...

Так трудно давались ему слова. Ему, кто за словом в карман сроду не лазил.

— Так быть со мной... и не любить... Ведь нельзя, правда же?

Меня трясло в ознобе, и ответить ему не получалось. Тоже слова никак не подбирались.

— А если так и есть, — он отвернулся и опустил голову, — Я подумал... Ты все-таки моя жена... И ты со мной... Я не думал, что... мне очень плохо без тебя... совершенно невозможно без тебя... Я никогда раньше не говорил тебе, не считал нужным... Я... я люблю тебя, Аля. Прости меня... Я сам не знал, что так тебя люблю... И если ты простишь, то, может быть, не сейчас, когда-нибудь... ты сумеешь хоть чуть-чуть полюбить меня...

Он сидел, сгорбившись, и, кажется, ни на что не надеялся.

Мне надо было обнять его. Но так знобило, что я боялась даже руки из одеяла вытащить. Поэтому просто подвинулась к нему и уткнулась лбом в его крепкое, круглое плечо.

— Глупый, какой ты глупый!

— Ага, — с тоскливой покорностью согласился Мишка, не оборачиваясь, — Я и сам знаю...

— Ничего-то ты не знаешь, чудак! Это же надо быть настолько слепым, чтобы ну ничегошеньки не видеть! Да я же люблю тетя, как последняя дура!

Рыжий замер. Я почувствовала, как напряглось у него плечо.

— Что ты сказала? Пожалуйста, повтори еще раз, — попросил он.

— Я люблю тебя, как последняя дура!

— А почему, как последняя дура? — опешил он, медленно поворачиваясь ко мне.

А синячищи-то, синячищи под глазами! И бледный какой!

— Потому что все твои выходки прощаю... и буду прощать, — вздохнула я.

— Аля! — кажется, он не очень-то и верил мне.

— Что, Аля? Что, Аля?

— Тебе холодно? Ты замерзла? Ты вся дрожишь, — неожиданно сказал Рыжий.

Только заметил! Я кивнула. Он сгреб меня своими ручищами и прижал к себе. Ох! Как хорошо! Как тепло! Как спокойно!

— Где ты была? Я тебя везде искал. Тетя Нина чуть с ума не сошла. Сказала — ты гулять пошла. Я все объездил...

— Так это твой мотоцикл стрекотал сто лет прямо над ухом?

— Мой. А где ты пряталась?

— На роднике.

— Зачем? Что ты там делала? — удивился он, — Смотри, как промерзла.

— Я тебя вспоминала...

Он потерянно улыбнулся и дотронулся губами до моего виска.

— Ну, чего ты дурака валяешь, — меня взяла досада. — Думаешь, три года назад тебя просто так, из мелкой мести, попросили поцеловать? Я же тогда всю дорогу до самого родника изобретала различные поводы... Никак не получалось тебя спровоцировать. Пришлось просить открытым текстом... Боялась, не поддашься ни на какие уговоры. Ведь у родника ты даже пальцем не пошевельнул.

Рыжий глубоко, с облегчением вздохнул и еще крепче прижал меня к груди. Кажется, пришло все-таки время сказать ему правду.

— Да я влюбилась в тебя в одну секунду. Тогда, в овраге... Ты только мне в глаза заглянул — и все... Знаешь, как я жалела, что ты тогда свою хваленую настойчивость не проявил?

Я действительно сказала Рыжему правду. Ту самую, от которой так долго бегала сама. Он в овраге заглянул мне в лицо. Я увидела веселых чертиков в ледяных лужицах его глаз, тонкую золотистую россыпь веснушек на щеках. И влюбилась тут же. Без памяти. Раз и навсегда. Как же я плакала по ночам, когда все-таки уехала в город. Как мечтала о случайной встрече. Хотя бы где-нибудь в толпе. И как счастлива была, когда он нашел меня. Так неожиданно. И был так решителен. Я вспомнила: он захлопнул за собой дверь, погасил в прихожей свет, и мы целый век не отрывались друг от друга. А потом он прошел в комнату и спокойно сказал:

— Постели постель. Я не хочу, что бы мы, как мелкие шкодники, жались в коридоре. Это слишком серьезно. И пусть у нас все будет по-настоящему.

У нас и было все по-настоящему. Мы никуда не торопились. Ничего не стеснялись. И ни о чем другом не думали. Помню, мы стояли в темноте возле постеленного на ночь широкого отцовского дивана. Раздетые. И молчали. Готовились к чему-то неизвестному. Помню первые робкие прикосновения и ласки. Помню все слова, которые мы сказали друг другу в ту нашу первую ночь.

Мишка взял в ладони мое лицо:

— Алька! Мы с тобой натуральные дураки! Только последние дураки могут так запутаться.

— Ага, — вдруг всхлипнула я, неожиданно даже для самой себя.

Вот они — слезы. Пришли, наконец. Главное, вовремя. Только их нам с Рыжим теперь и не хватало.

— Алька! Давай сначала? Я только сегодня вернулся из армии. И ничего у нас еще не было: ни ссор, ни обид...

— Давай, — робко согласилась я.

Глаза у Мишки потеплели. В них запрыгали знакомые чертики.

Большие, теплые руки легли мне на плечи. Призрак цунами замаячил где-то очень близко.

— Привет, любимая! — сказал Рыжий и наклонился ко мне.

Часть III

"Ох, Рыжий!.."

Чай был теплый. Не горячий и не холодный, а именно теплый. Такой, как я любила. Наконец-то Светка стала признавать за мной право иметь собственные пристрастия. Да и пора бы уже. Вроде, выросли ...

Мы сидели у Светки в ее роскошной девятиметровой кухне. Не кухня, а танцзал какой-то. И обсуждали самое невероятное событие в ее жизни. В Светкиной жизни, разумеется. Она собиралась замуж.

Накануне она позвонила мне на работу.

— Алька! Ты что делаешь завтра?

— Стираю рабочие халаты мужа. Он приволок домой сразу пять штук. И пару штанов.

— Каких штанов? — не поняла Светка.

— Операционных.

— А ... знаю ... Зелененькие такие?

— Ну да.

— Слушай, а ты не можешь отложить это грязное дело на послезавтра?

Светка была явно перевозбуждена. Это просто сквозило в ее голосе.

— А послезавтра мне везти тетю Нину в клинику.

— Ой, я и забыла, — спохватилась Светка. — Ну, как там она?

— Да ничего ...

Мне было совершенно ясно, что Светке бесполезно сейчас рассказывать о своих проблемах. Она просто не в себе.

— А что, собственно, случилось?

— Ой, такое, такое ... Приедешь — расскажу!

— Одной приезжать или с Рыжим? — поинтересовалась я.

На какое-то мгновение в трубке установилась тишина, как будто Светка запнулась. Затем она уже медленнее, чем раньше, проговорила:

— Нет, приезжай, пожалуйста, одна.

Я весь вечер ломала голову, что такое могло у нее произойти? Потому была немного рассеянна. Тетя Нина, которая после перенесенной операции почти не вставала с дивана, заметила с раздражением:

— И что маешься? Ничего у нее не стряслось. Дурака она валяет. А ты к ней бегаешь, как собачка.

— Ладно тебе бухтеть-то! — отмахнулась я.

Тетка поджала губы и отвернулась. Смотрела на горшки с любимой геранью. На глазах — слезы. Она стала ревнива и обидчива. После операции это проявлялось особенно заметно.

Я жалела тетку. Жалела, потому что любила ее. Даже за гремучий характер. Старалась не показывать этого, но любила. Она мне была более близким человеком, чем отец. Очень боялась ненароком обидеть ее. Тем более теперь.

— Теть Нин! Ты не дуйся, как мышь на крупу, — сказала я ей сердито. — Все равно поеду. Если, конечно, Миша завтра вечером будет дома.

— Будет он дома! Как же! Жди! — теребя потрескавшимися от большого количества лекарств пальцами край простыни, буркнула тетя Нина.

Но Мишка, седьмой раз за неделю явившийся домой лишь к ночи, чувствовал себя виноватым и оказался на моей стороне. Вопрос был решен.

Я оставила мужу несметное число инструкций по домашнему хозяйству, по приготовлению ужина. И на следующий день, никуда не заходя, кроме пары магазинов, отправилась к Светке.

Дверь мне открыл Олег.

— Привет, Олежка! — я вытянула вперед шею.

— Привет! — он ласково усмехнулся и дотронулся сухими губами до моей щеки. С некоторых пор такое приветствие вошло у нас в привычку. И Рыжему приходилось мириться с этим.

— Что у вас тут случилось? Кто-то умер? — как всегда неудачно пошутила я.

— Умер! — возмутился Олег, стаскивая с моих плеч ветровку. — Тогда все представлялось бы намного проще!

Пока я возилась со сломанными застежками на туфлях, он рылся под вешалкой, доставая мне тапочки.

Я успела крепко привязаться к нему. Как к брату. Любила его. И почти всегда была его союзницей.

— Так в чем, собственно, дело? — с сочувствием спросила его, оглядывая себя в зеркале.

— А ты у Светки сама спроси. Второй день все в доме на ушах стоят, — пожаловался он, поднимая с пола мои сумки и пристраивая их на специальный крючок.

Ну, если Олег жалуется!

— Свет, Алька приехала! — крикнул он в комнату.

В ответ не раздалось ни шороха.

— Проходи, — Олег приобнял меня за плечи и подтолкнул вперед. — Сейчас и ты на уши встанешь.

Ничего себе обещаньице! Интересно, что здесь все-таки происходит?

В большой проходной комнате на диване лежала Светка. Одетая, как на вечеринку. С мокрым полотенцем на лбу. Рядом с диваном на резной табуреточке стояли чашка с водой и пузырек с каким-то лекарством.

— Ей плохо? — испугалась я.

— Да, нет, — растерялся Олег. Проследил за моим взглядом и с трудом подавил смешок.

— А лекарство?

— Ты про это? Валерьянка, — с веселой снисходительностью пояснил он и опять сделал над собой усилие, чтобы не хохотнуть.

Я ровным счетом ничего не понимала. Но чувствовала некий подвох. Светка выглядела на все "пять". Лучше, чем когда-либо. Щеки — кровь с молоком. Может, это просто отсвечивает чудный розовый джемпер? Мягкий и пушистый. О таком джемпере я и не мечтала.

Олег с явным удовольствием понаблюдал немного за моей растерянной физиономией. И только потом насмешливо сказал сестре:

— Вставай, симулянтка. Человек больную тетку бросил, к тебе примчался. Хватит комедию ломать.

Светка открыла глаза.

— Пошел вон, дурак!

— Слушаю и повинуюсь! — откозырял он и отправился на кухню. — Чайник ставить?

— Ставь, — ответила Светка. Сняла с головы мокрое полотенце и села.

— Ты одна?

А с кем я должна быть? Рыжего она сама видеть не захотела. Или надеялась, что он, как частенько бывало, напросится со мной? Вот ведь нахалка. И почему я ее терплю столько лет? Единственная подруга. Куда денешься?!

Светка кинула взгляд в стекло книжного шкафа, стоящего против дивана. Поправила волосы. Не надоедает же ей бесконечно прихорашиваться!

— Где ты была? Я тебя жду тыщу лет.

— Да я прямо с работы к тебе. Никуда не заходила.

— Могла бы пораньше отпроситься.

Мне стало смешно. Тетка права. Я — больша-а-я дура.

— Ты мне нужна. Ты мне вот как нужна. Пошли на кухню.

— Там Олег. Чай готовит.

— Мы его выгоним, — пообещала она. Я только тяжело вздохнула.

Олег, который и довел сестру до валериановых капель, во избежание лишних осложнений, предпочел вообще исчезнуть. Он созвонился с какой-то девушкой, подмигнул мне и удрал из дома. Родителей Светка заблаговременно отправила в кино. На старую итальянскую комедию. Так что мы остались одни. И теперь спокойно попивали чаек с бисквитами. Светка достала из чешской горки чешский же сервиз, над которым непрерывно тряслась ее мать. Приготовила чай. Такой, как я люблю.

Новость у Светки и впрямь была потрясающей.

— Нет, ты понимаешь? — фонтанировала она. — Ведь как он пристал!

Я кивала головой и поддакивала. Говорить все равно было невозможно. Светка не давала. Она трещала и трещала: как познакомились, где, когда и все, все, все о нем.

— Ну что мне делать? — периодически спрашивала она скорее у самой себя. Я выбрала момент и наконец встряла:

— Если ты сомневаешься, то пошли своего Андрея по месту его постоянной прописки.

— Нет, — вдруг сразу притихла Светка. — Ты ничего не понимаешь. Мне ведь предложение сделали. Как я могу его послать?

Ну да, конечно. Как я сразу не сообразила? Доверие, которое оказывал ей этот Андрей, потрясло Светку настолько, что она готова сдать позиции. Еще бы. Мы-то все ее давно всерьез не принимаем, а тут свеженький человек. К тому же — претендент на руку и сердце. Единственный претендент.

— Свет, а он тебе хоть капельку нравится?

— Он хороший, — жалобно вздохнула она, — красивый, умный ... Перспективный ...

— Но я его не люблю, — мне пришлось закончить эту фразу за нее.

Светка сразу ощетинилась.

— А ты Мишку любила, когда выходила за него?

Любила я тогда Рыжего или нет, знали только мы с ним. И мне не хотелось просвещать на этот счет Светку. Становилось неприятно, если она пыталась залезть в душу.

— Мне нравятся ваши чашки, Светик. Они такие милые. Особенно эти тонкие полосочки на стенках ...

— Мне они тоже нравятся, — живо отозвалась Светка. — Но мы говорим сейчас о моем замужестве. Не увиливай пожалуйста от ответа. Так ты любила Мишку или нет?!

Разумеется, любила. До беспамятства. Стала бы я выходить за него замуж в шестнадцать лет, рискуя практически всем? Мне до сих пор никто не верит, что я вышла замуж в десятом классе, и ребенка при этом не ожидалось... Только Светику обо всем этом знать совершенно ни к чему.

— Свет, — я вздохнула, продолжая рассматривать чашку, — меня Мишка даже не спрашивал, чего я хочу и кого я люблю? Он просто взял и женился. А Андрей, насколько я поняла, просит ...

Светка опять схватилась за заварочный чайник. Красивый! Ополоснула его и приготовила свежий чай.

— Я же у тебя совета прошу, — сказала капризно.

— Ты бы с родителями посоветовалась, с братом.

Она поставила чайник прямо перед моим носом. Села. Подперла щеку рукой — пригорюнилась.

— Они больше ничего не хотят об этом слышать.

— О чем? О твоем замужестве? — удивление мое было слишком велико, чтобы его скрыть.

— Понимаешь, они больше не хотят обсуждать со мной этот вопрос.

Вот теперь понимаю. Теперь все встало на свои места. Потому и Олег сбежал на свидание. И родители Светкины, такие домоседы, увеялись в кино. Она всех достала. За сутки с небольшим. Мне бы такие способности.

— Но я не знаю твоего Андрея. Я его никогда не видела. Даже слышу о нем в первый раз.