Консерватория: мелодия твоего сердца

— Конечно, с кем же еще? Ничего не понимаю... Она так хорошо держалась все занятие. Да я и подумать не могла, что она в обморок упадет! — Каэли нервным движением потерла переносицу.

— Она не в обмороке. Она спит, — произнес Грейнн и немедленно уточнил: — Значит, она была на занятии? И все это время три раза в неделю она ходила на индивидуальные уроки?

— Естественно. Куда еще она могла ходить? Не на свидания же с моим папой! — фыркнула слышащая, а затем прищурившись, испытывающе посмотрела на молодого человека. — А ты что, думал, она ходит на свидания?

— Ничего я не думал, — буркнул в ответ скрипач. — Пойдем, надо отнести ее в общежитие.

— Ну конечно, не думал он, — с хитринками в глазах преувеличенно согласно констатировала Каэли, после чего с очень подозрительными интонациями в голосе поинтересовалась:

— А ты сам-то что здесь забыл в такое время?

— Воздухом свежим дышал, — отрезал Грейнн и, развернувшись, направился в сторону женского общежития.

— Вот оно как... — протянула слышащая, даже не скрывая смешинки в голосе. — Очень разумно с твоей стороны. Свежий воздух крайне полезен, особенно перед сном.

Пропитанную насмешливой иронией реплику молодой мужчина проигнорировал. Вместе с Каэли они дошли до женского общежития консерватории под ехидное хмыканье последней.

Госпожа Кин, при виде Адерин, лежащей на руках Грейнна, всплеснула руками и обеспокоенно воскликнула:

— О, небо, что произошло?

— Все хорошо, госпожа Кин, — поспешила успокоить немолодую женщину Каэли, — оллема просто переутомилась. У вас есть ключ от ее комнаты?

— Конечно-конечно! Идите за мной, — спохватилась комендантша и пошла первой, показывая дорогу. Ввиду чрезвычайного случая, она даже не стала выписывать студенту, выступающему в роли тягловой силы, одноразовый пропуск.

Все вместе они дошли до самого конца коридора первого этажа. Госпожа Кин открыла дверь, обитую даже с виду толстым слоем прочного материала, используемого для пошива чехлов для инструментов. Распахнув ее, первой зашла в комнату, чтобы включить свет. Каэли придержала дверное полотно, пропуская Грейнна вперед. Скрипач зашел и направился к кровати, чтобы бережно опустить на нее свою ношу. Вытаскивая руки из-под расслабленного тела девушки, Грейнн осторожно провел ладонью по ее щеке. Адерин вздохнула, улыбнулась и затихла, утонув в мире собственных снов. Молодой мужчина смотрел на ее безмятежное лицо, когда почувствовал чужие пальцы на собственном локте.

— Ну, вот и все, пусть теперь отдыхает, — негромко произнесла Каэли, наклоняясь над ученицей и снимая с той туфельки.

— Спасибо, — так же тихо обратилась к молодым людям комендантша. — Адерин — хорошая девочка. Ума не приложу, зачем она себя так вымотала.

Слышащая кивнула и, взяв Грейнна под руку, направилась к выходу из комнаты девушки. Госпожа Кин заботливо укрыла спящую девушку покрывалом, потушила свет и заперла дверь.

— Идемте, молодой человек, я вас провожу, — произнесла она, обращаясь к олламу.

Тот послушно кивнул и повернулся к Каэли, чтобы попрощаться. Его взгляд был напряжен, а губы сжаты.

— Такого больше не повторится, Грейнн, — словно читая его мысли, произнесла девушка. — Адерин сильная девочка, у нее множество скрытых резервов. Я не ожидала, что она выложится до самого донышка. Будет урок на будущее.

Молодой мужчина кивнул.

— Спокойной ночи, Каэли, — произнес он и направился к выходу, уже не видя теплой и немного хитрой улыбки, которой девушка его провожала.

* * *

Я с трудом разлепила веки. Спать хотелось нещадно, но внутренний будильник исправно сработал, давая мозгу сигнал на подъем. Складывалось ощущение, что вчера по мне проехалась повозка, груженная роялем, причем не меньше трех раз. Кто бы мог подумать, что занятия музыкой могут иметь такой эффект? Сев на постели, я стала вспоминать вчерашнее занятие. Каэли не была добрым учителем, но определенно была хорошим. Раз за разом она играла различные мелодии, вкладывая в них еще более различные чувства и заставляя меня растворяться в них, принимать в себя, прочувствовать каждой клеточкой, стать этими чувствами. Странное дело, но как только я добивалась нужного состояния, все внешние тактильные ощущения исчезали. В них просто напросто отпадала необходимость. Я наполнялась слышимой эмоцией полностью, ощущала ее, как саму себя, но все же сохраняла различие. В эти моменты приходило глубинное понимание чувства, истоков его зарождения, путей развития. Я как будто переставала воспринимать мелодию сердца субъективно, как обычный слушатель. Вместо этого приходило осознание и полная картина, я ощущала эмоции так, как их чувствует исполнитель. И в таком положении я точно знала, что именно следует предпринять, как именно воздействовать. Чтобы решить ту или иную проблему.

Осознание этого пришло не сразу, но когда пришло, моему ликованию не было предела. Впервые я почувствовала, что делаю то, что нужно, что заложено во мне природой, и делаю это правильно. Я с жадностью ловила каждую ноту, издаваемую шелковыми струнами инструмента наставницы, впитывала в себя малейший звук. Я старалась изо всех сил, отдавая всю себя новому знанию. Такому желанному и долгожданному знанию.

Когда Каэли объявила, что занятие на сегодня окончено, я даже почувствовала разочарование. И все же я помнила, какую эйфорию испытывала, выходя из здания консерватории. Эйфорию и слабость. Казалось, каждая мышца моего тела дрожала, как струна после бряцания... А вот то, как добралась до общежития из своей комнаты, из моей памяти начисто стерлось.

Нахмурившись, встала с кровати и оглядела себя: консерваторская форма. Изрядно помятая, но узнаваемая. И с чего вдруг мне вздумалось ложиться спать в ней? Подойдя к шкафу, я достала другой комплект и быстро переоделась. Приведя себя в порядок, я уже собиралась отправиться на завтрак в столовую, как в дверь неожиданно раздался стук. Открыв, я удивленно поздоровалась с комендантшей женского общежития:

— Госпожа Кин? Доброго утра.

— Доброго, Адерин. Как ты себя чувствуешь? — в глазах немолодой женщины плескалось искреннее переживание, а в руках был поднос, на котором был аппетитно сложен завтрак.

Госпожа Кин решительно прошла в мою комнату и водрузила свою ношу на стол, после чего повернулась и произнесла с укоризной в голосе:

— Ох, и напугала ты нас вчера, девочка! Учеба учебой, но и поберечь себя надо. Нельзя же до такого состояния заучиваться, чтобы тебя на руках студенты, будто музыкальный инвентарь, таскали!

Заучиваться? Таскали? Ничего не понимаю!

По всей видимости, мое теперешнее состояние во всех красках отразилось на лице, потому что сердобольная женщина, покачав головой, принялась объяснять:

— Ты же вчера на ходу заснула, Адерин! Тебя сюда оллам принес, вместе с Каэли.

С наставницей — это хорошо...

— Оллам? Какой оллам? — нахмурилась я.

— Оллам Бойл его зовут. Раньше бы я его и на порог общежития не пустила. Но тут такая ситуация, помог все-таки.

В мозгу вспышкой осветилось воспоминание: 'Глаза как звезды... Красивые...' и серебристая прядь между моими пальцами. А вот так ли оно мне было нужно, все это вспоминать? Теперь, заливаясь румянцем стыда и смущения, я вполне определенно могла сказать, что мне было бы гораздо комфортнее без этого воспоминания. Небо, зачем, спрашивается, я ему это сказала, с чего вдруг?

А госпожа Кин тем временем продолжала:

— Знаешь, одно время про него разные слухи ходили в консерватории... Но вот вчера посмотрела я на него — неплохой ведь парень. Уж не знаю, то ли наговаривали на него, то ли изменилось что... — комендантша пожала плечами, а потом, спохватившись, направилась к выходу, проговорив:

— Заболталась я тут с тобой! Ешь давай, поднос потом мне на пост занесешь. И чтобы больше никаких обмороков и внезапных отключений!

— Спасибо, госпожа Кин, — от всего сердца поблагодарила я.

Немолодая женщина отмахнулась и улыбнулась, после чего ушла к себе, оставив меня в приятном недоумении рассматривать поднос с булочками, фруктами и соком. Все же ощущение чужой заботы было очень теплым, как будто действительно грело.

Расправившись с завтраком, я быстро собрала тетради и писчие принадлежности и отправилась в главный корпус, попутно занеся поднос комендантше и еще раз поблагодарив ту за проявленную заботу. Сегодня был последний день перед выходным и, соответственно, перед концертом. Возбужденное предвкушение студентов не желало поддаваться никаким увещеваниям, уговорам и даже угрозам. Даже на занятии метрессы Хьюз обыкновенная тишина буквально гудела едва сдерживаемыми эмоциями, заставляя преподавателя недовольно хмуриться и грозно сверкать линзами неизменного пенсне. Но предъявить студентам было нечего, кроме лихорадочного блеска глаз и повальной рассеянности. Признаться, лекции прошли мимо меня, будто во сне. Руки машинально записывали слова, входящие в уши, но мыслями я уже была в завтрашнем дне. Интересно, каким будет выступление знаменитого пианиста? Что я почувствую? Что он захочет вложить в восприятие своих слушателей? Как именно он это сделает? Вопросы роились в голове, сменяя друг друга назойливым жужжанием, но все ответы я должна была получить уже завтра. Только завтра... Время тянулось сахарной патокой. Скорее бы!

В отличие от других девушек, планирующих завтра оказаться на концерте, мою голову не занимал сакральный и извечный вопрос 'что надеть'. В гардеробе у меня имелось достаточно платьев, соответствующих случаю, но идти я собиралась в форме консерватории. К чему наряжаться и привлекать к себе лишнее внимание? Я ведь иду туда не себя показывать, а учиться персональным приемам знаменитого музыканта и оллама.

Хоть в консерватории Аберга и была введена униформа, ее соблюдение не было строго обязательным. Комплекты были у каждого студента, но те в своем большинстве предпочитали носить свою одежду. Все же олламы — люди творческие, не терпящие рамок. В моем случае все было по-другому: строгая одежда темно-синего цвета будто была для меня еще одним блоком, барьером, помогающим закрываться от постоянного потока чужой музыки, пропитывающей это место. Однако теперь, когда в моем учебном расписании появились занятия с Каэли, у меня появилась уверенность, что скоро и этот барьер перестанет быть необходимостью, пусть и эфемерной.

* * *

И тут

* * *

С самого утра выходного дня женское общежитие звенело возбужденным хихиканьем, восторженным шепотом и предвкушающими вздохами. Как только я вышла из собственной комнаты, эта смесь залепила мои уши словно воском. Девушки порхали бабочками из комнаты в комнату, чтобы договориться об обмене тем или иным предметом туалета или аксессуаром и, сами того не замечая, напевали. Привычно выставив блок, я улыбнулась и направилась к выходу. У поста госпожи Кин сгрудилась целая стайка девушек, умоляющими глазами глядящая на комендантшу. Каждой из них было что-то нужно: кому-то нить определенного тона, кому-то булавку. У кого-то шпилька погнулась, и с это катастрофой нужно было срочно что-то делать. Я снова улыбнулась. Девушки были еще не до конца одеты, кому-то не хватало нескольких предметов туалета, кто-то был еще в халате, про степень собранности причесок и говорить нечего. Промежуточная ступень наведения красоты выглядела довольно забавно, но погруженные в собственные переживания девушки уже были прекрасны, ведь ничто так не красит, как одухотворенное выражение лица.

Заметив меня, Госпожа Кин цыкнула на стрекозочек — как она называла нас в такие моменты — и обратилась ко мне:

— Адерин, уже уходишь?

— Да, госпожа Кин. Хочу пройтись по городу перед концертом, — ответила я.

— Ты что, идешь в форме? — изумилась одна из девушек, оглянувшись на меня.

В ответ я просто кивнула.

— Но это же концерт самого Колума Боллинамора! — воскликнула другая, с какой-то невообразимой и явно незаконченной конструкцией на голове, таким тоном, будто я должна была вострепетать и ринуться одевать лучшее платье, предварительно посокрушавшись, что лучше лучшего у меня ничего нет.

Я-то, конечно, вострепетала, но совсем по другой причине: многоуровневое воздействие. В животе все свело предвкушающей судорогой. Уже совсем скоро я стану свидетельницей того, как творится настоящее искусство с помощью незаурядного дара оллама.

— Да, и что? — произнесла я, прекрасно осознавая, что девушкам моя реакция будет непонятна.

— Ну... если у тебя ничего лучше нет, я могла бы подобрать тебе какое-нибудь из своих платьев, — неуверенно произнесла она.

Видно было, что возиться с ничего не понимающей девчонкой не особо хочется, но и представить, что хоть какая-нибудь из девушек заявится на концерт знаменитого музыканта не наряженная, было для нее невообразимо. Другие нерешительно закивали, испытывая исключительную солидарность с соседкой.

— Нет, спасибо. Мне вполне комфортно в форме, — тепло улыбнулась я. Не пускаться же в пространные объяснения, что этот наряд выбран исключительно для того, чтобы ничто не отвлекало от музыки великого мастера.

Лица девушек непроизвольно вытянулись. Несколько из них уже набирали воздух, чтобы что-то мне сказать — наставить на истинный путь по неизвестным причинам не осознающую очевидных вещей девушку — когда госпожа Кин хитро подмигнула мне и громко спросила:

— Кому нужна была булавка?

Я в своей консерваторской форме немедленно была забыта: девушки с жаждой в глазах принялись уговаривать милую, ненаглядную, чудесную госпожу Кин поискать еще вот такую лазурную нить, наперсток и иголочку тоню-ю-юсенькую, ведь у такой хозяйственной женщины просто не может не оказаться подобных мелочей.

Я благодарно кивнула комендантше и выскользнула за двери общежития. С удовольствием вдохнув свежий воздух полной грудью, я направилась по тропинке к воротам. В такое время я была чуть ли не единственной, покидающей пределы консерватории: остальные еще готовились, да и концерт начинался в четыре часа по полудни, спешить было уж точно некуда. У некоторых студентов, так же, как и у меня, были планы погулять по городу перед самим мероприятием. Да и на пешую дорогу от консерватории до самого города нужно было потратить не менее часа, так что очень скоро олламы бурным и громким ручьем потянутся по грунтовой щебенчатой полосе, оглашая окрестности смехом, шутками и веселыми мотивами. Так что время выхода я выбрала с умыслом, чтобы прогуляться в тишине и без блоков, наслаждаясь приятной прохладой утра.

Привратник, ворчливый старик, педантично проверил мой студенческий билет, в котором было ясно указано, что оллема Адерин является студенткой второго курса, а значит, препятствовать ее желанию покинуть консерваторию, в отличие от первокурсников, нет надобности, и коротко кивнул на незапертую калитку, рядом с воротами.

Выйдя за мелодично поскрипывавшую кованую створку, я глубоко вздохнула и улыбнулась. Взошедшее солнце ласково мазнуло по щеке теплым лучом. День обещал быть чудесным.

Дорога прошла в блаженной тишине. Я не спешила и шла, наслаждаясь движениям ветра, обдувающего лицо, треплющего полы плаща и дарящего чувство свободы. Трели утренних птиц — чуть ли не единственные музыкальные звуки, которые я могла просто слушать, наслаждаясь мелодичными переливами, не затрагивающими струн моего дара — ласкали слух, вызывая улыбку. Как же хорошо.