Зверь Лютый. Книга 18. Урбанизатор

А чего я себе мозги мучаю? Пусть они сами мучаются!

— Кто вы, Паймет? Чего вы хотите и что можете? Это — решать вам. Я могу накормить ваших людей и дать им тёплый кров. Сегодня. Пришлю приказчика, вы заплатите за это — я не подаю милостыни. Утром вы уйдёте. Вы сами пришли — вы сами уйдёте. Куда хотите. Вы — вольные люди.

Марийцы выслушали перевод, негромко побурчали между собой, потом Паймет, глядя мне в лицо, произнёс какую-то сложную фразу. И они все повалились на колени. Гладыш объяснил:

— Они все, всем родом, просят тебя, чтобы ты их похолопил. С детьми и с жёнами. Клянутся быть тебе верными рабами, служить верой и правдой, даже и живота своего не щадя, и из воли твоей никогда не выйти. Отдают себя в руки твои, душой и телом. Господине.

Глава 381

Оп-па! Порабощение целого народа... Ну, племени... Точнее — рода. Добровольное! И — тотальное... Ванька-поработитель...

Кто?! Я?!!!

Дерьмократ до корней костей и либераст до мозгов волос! Уелбантуриться...

Давно ли я бил себя пяткой в грудь и кричал сам себе: "Воли своей не отдам никому!". "Без свободы я — не я. А себя я люблю больше своей жизни!".

Ваня, можешь продолжать. Бить пяткой и кричать ноздрёй. Тебя в рабы — никто не приглашает, тебя — в рабовладельцы зовут. Это несколько разные должности.

Не ново.

Помню, как в Паучьей веси разглядывал обширную колышущуюся белую задницу насилуемой крестьянки, зафиксированную искусниками Макухи-вирника, ныне покойного, между жердями загородки для свиней. И своего первого добровольно похолопленного с семейством — избитого "паука" Всерада.

"Лучше нету "того свету"

Когда власть — да грызть начнёт".

А здесь — не власть, просто — соседи. Но результат — тот же.

"Дяденька, прими нас в скоты двуногие".

Опыт, набранный в Рябиновской вотчине, позволяет уже не шарахаться испуганно, зажимая нос от омерзения, а спокойно размышлять, сравнивать варианты, адаптировать уже известное и освоенное — к конкретным реалиям.

Мда... фиг бы я что придумал, кабы не "Рябиновское сидение".

В Пердуновке постоянно были люди, которые называли себя моими холопами. Я их освобождал, того же Потаню или Звягу, а они снова образовывались. Преимущественно — в результате покупки за хлеб или наказания. Бывали и беженцы. Те же голяди. Но там контингент и ситуация — специфическая.

Здесь я ввёл категорию "рабы города". По сути — зэки, наказанные за преступление — вооружённое нападение на моих людей, в оказании сопротивления... В соучастии, подготовке, способствовании, обеспечении, не доношении, не воспрепятствовании...

Но что с этими-то делать? Выдать всем "холопскую гривну" на шею? По их настоятельной и задушевной просьбе. "Уважить"? Дать просимое "скотство"? — Противно. Делать из вольных людей — рабов... Не хочу.

"Явить милосердие"? "Подать милостыню"? Накормить, обогреть, защитить... От чистого сердца, от полноты души, от сострадания и сочувствия...

Ресурсы всегда ограничены. Дать этим — отобрать у других. Выкинуть создаваемое "светлое будущее" на ветер?

"Птицы божьи не сеют, не пашут, а всякий день напитаемы бывают" — христианская мудрость.

Птицы? — Летите. Туда, где за чириканье — платят. Главное — отсюда. Другое название птиц: "пернатые вредители".

Дилемма выглядит примитивно: или — рабство, или — милостыня. Других вариантов нет?!

Вышибить? — Перемрут. — Оставить? — А дальше?

Конкретика последствий... У меня крайняя недостача рабочей силы. По сути — второго по важности, после собственного времени, ресурса. Рабочих рук не хватает. Я уже объяснял: динамит или анальгин — фигня. Можно заменить или обойтись. Вон Ганнибал без всякого динамита скалы в Альпах уксусом колол.

"Можно". Если есть люди, делающие нужное дело. А если их нет, то... то — нет. Ничего нет!

Среди мигрантов две трети — дети. Иждивенцы. Которых надо кормить, обихаживать, учить и воспитывать... Что съест ресурсы. Терем-теремок для меня любимого — отодвигается... Да когда ж я, наконец-то, смогу нормально с девушкой покувыркаться?! А не закапываться под одеяло с головой?! Как делал это каждый раз с женой пророк Мухаммед.

И ведь ничего — нового! Вот такая, "всем миром", самопродажа в холопы превратила в крепостных большую часть свободных общинников Германии, Франции, Британии. Гордые франки, саксы и швабы добровольно отдавали свою волю всяким разным... соплеменникам, которые могли обеспечить им безопасность или пропитание. А храбрые ирландцы резали своих англичан — ленд-лордов, за то, что те отказывались их закрепощать. И, соответственно — кормить.

— Арендатор? Свободный человек? Гоу нафиг!

Свобода — смертельна. В условиях повсеместного распространения бурой фитофторозной гнили.

В Московские времена, благородным великорусским дворянам(!) будет на законодательном уровне(!) запрещено(!) добровольно(!) продаваться(!) в холопы(!).

А то завели, понимаешь, манеру самопроизвольно порабощаться:

— Слышь ты, холопская морда благородного происхождения, сапоги мне навакси!

— С превеликим удовольствием! Господин кормилец!

"Голод — не тётка, пирожком — не накормит" — русская народная...

Здешние отряды племенных удальцов-головорезов — не только не накормят, но и зарежут.

Самопродаться... В рабство... Мне — дикость. Всё что я читал, видел, слышал... Всё, что дошло до меня из тысячелетий человеческой истории, утверждает: рабство — горе, несчастье, мука мученическая. Результат бесчеловечного насилия, унижений, убийств и пыток... Но у меня-то за спиной столетия гумнонизма, либерастии и дерьмократии. Всего-то чуть-чуть. Столетий. Но они — есть. А здесь... В "Святой Руси" — аболиционистов нет. Зато — "все так живут". "Живут" — те, кто сумел удачно самопродаться.

Странно: очень редко где в мире восстания рабов приводили к победе. Рабство отменяли не рабы, а рабовладельцы. Именно им — "владельцам" — оно сильнее всего жить мешало? А вот нормальные люди очень даже просятся. Для них отдаться в рабство — счастье.

— Значится так. Люди из рода лося. Вы принимаете... мой закон, мою веру и мой язык.

Ваня! Что ты за хрень несёшь?! Закона ещё нет! От нынешнего "Закона Русскаго" — тебя воротит. Действующая "Русская Правда"... — забить, забыть и заплакать. Грядущая "Всеволожская правда" — только в черновиках. Какой "мой закон"?!

"Моя вера" — факеншит трижды и впоперёк! Ты ж — скептик-циник-параноик! Эгоист-пофигист! Закоренелый атеист-материалист-безбожник! Скормить диалектический материализм этим людям... Они же свихнутся! У нас и в 20 в. от этого мозги в трубочку сворачивались и паром посвистывали. Как чайники на плите.

Язык... Господи, какой у меня тут "мой язык"?! "Мой язык" остался там, в СССР, в эпохе "стагнации и загнивания"! Где было три балла "по русишу" и довольно! Здесь помесь нескольких славянских суржиков с примесью угро-финских разноплеменных диалектов.

Что имею, тем и... и — имею. Другого-то всё равно нет.

— Два года вы работаете на меня. На моём корме, то, так и там, где я укажу. Через два года сдаёте... э-э-э... (как сказать по-русски "экзамен на гражданство"? Они ж только — "на" — и поймут!) проверку на доброе... э-э-э... людство. Принимаете присягу. И становитесь вольными людьми. Моими вольными людьми.

Как-то я... аж вспотел. От форсированного лазанья по "дереву вариантов".

Может, нужно было три года? Как "молодым специалистам"? Или пять? Как срок натурализации у америкосов? Или 1? Как в армии РФ по призыву? Или лучше...

Гладыш перетолмачил мою... экспромнутую белибердень, мужики в полном согласии дружно попадали лбами в землю, попытались приложиться к ручке, многократно поклониться, выразить задушевную, глубоко сердечную, безграничную и по гроб жизни... признательность.

Уже натягивали шапки, когда Паймет, чисто на всякий случай, уточнил:

— А жить мы будем здесь?

— Это после решим. Сперва — санобработка.

Гладыш перевёл. И объяснил в деталях смысл неизвестного туземцев слова. От чего начались сплошной крик и возражения. Причём так это... неуступчиво. И плевали они на только что произнесённые мольбы и обязательства! "Нет!" — и всё!

Насчёт использования волос в колдовских процедурах и вытекающего из этого страха — я ещё в Пердуновке хлебнул. Тут ещё сильнее. Русские люди хоть поверху, а христианством тронуты. Как рябина в первый заморозок. Здесь — чистое язычество, черти в каждой волосине.

В Старой Пердуновке, ещё при Фильке — был страшный скандал. Теперь я знаю, что в здешнем Средневековье мужчина без бороды — или юнец, или скопец. "Недочеловек", не годен к супружеской жизни, к уважительному разговору, неполноправный объект всеобщих насмешек и издевательств. Обрить бороду — смертельное оскорбление. Бесчестие, после которого мужчина, как забеременевшая до брака девица в сурово-пуританском обществе, должен утопиться или повеситься. Голова без бороды — не голова. Так, "подставка под шапку". Выйти на люди с "босым", бритым лицом хуже, чем с голой задницей. Унижение смертельное. Не только посторонние пальцами показывать будут, но и свои домашние за спиной изхихикаются.

Я это — знаю.

И мне на это — плевать.

Для них волосня — основа их самоощущения. Их прежняя "самость" — мне вредна. Потому — обрить наголо. Над мольбами их, над плачами о бесчестии и опозоривании — я смеялся.

Я сам — вот такой. И среди моих людей — много таких. И вы — такими будете.

Коли думаете вы, что суть ваша во власах, так и надлежит срезать сии власы начисто. Ибо люди мне нужны новые, от прежней жизни, привязанностей, знакомств и правил — отрезанные. Так я и от вшей тела избавлю, и души ваши от былых обычаев очищу. И назад вам уже ходу нет.

"Назад дороги нет — позади борода!". И будете вы идти только вперёд, только туда, куда я вас поведу. По нашим правилам, по новым обычаям, под моей рукой.

Не я вас заставлять да примучивать буду — вы сами, ваши собственные "мозговые тараканы" — будут подгонять да пришпоривать.

И барахло, всю одежонку — долой. Варить. Долго. Каждую закладку — до полутьмы. Как здесь время считают — я уже...

За годы, прошедшие со времён первых опытов принудительного внедрения санитарии в Пердуновке, произошёл некоторый прогресс — клизмование, спринцевание и промывание добавились. Хоть какая-то защита от желудочно-кишечных и некоторых других инфекций.

"Лоси"... ну очень не хотели!

Дяденьки и тётеньки! Клизма нынче — пропуск в рай. В наш, безопасный, сытый, изнурительный, бессонный, чуждый для вас, райский уголок. А кто — "нет", тому — "нет". Пшёл с отсюдова.

А уж когда они мне начали доказывать, что мыться не будут, чтобы "не смыть с себя удачу", я просто психанул:

— Вон — Волга. Ваша удача — там, за Волгой, на Ватоме жила. Там и померла. Нынешняя ваша удача — что вы сюда живые дошли. Всё. Тут уже моя удача. Одна на всех. Молитесь, чтобы и на вас хватило. А кто мыться не будет — вышибу взад. К этим вашим... "унжамерен".

Народ побухтел на своём языке, собрал вещички, детишек, скотинку и потопал за мной.

— Куда идём, Воевода?

Блин, и ведь не скажешь — на Кудыкину гору! С неё-то и идём.

— На Стрелку. В приёмный покой.

Как хорошо было утром бежать по лыжне! Хорошая погода, хорошие лыжи, хорошая компания. Дорога всё больше вниз...

Как уютно было лежать в засаде в сугробе! Никто тебя не видит, ни откуда не поддувает. Снежок беленький, чистенький, синички недалеко скачут, чирикают. Лежи-отдыхай.

Как приятно было расстреливать придурков с высоты берега! Хороший инструмент, хорошая позиция, чётко видимые малоподвижные цели. Каждое движение — как песня. Наложи, тяни, локоточек выровнял, мушку с прицелом... пуск. Правильно сделал — правильно получил. Ещё один придурок завалился.

"Хорошо" — кончилось. Пошло... не то, чтобы "плохо", а — "надо". Суетливо пошло. Людское поголовье на Стрелке мгновенно подскочило в полтора раза. У медиков — завал. Нашли и вшей с блохами, и язвы с чирьями. А глаукому я лечить не могу.

У пищевиков — аврал. Люди хотят есть. Все, сразу, много. И — в запас. Как это принято у охотничьих народов. И дело не в том, что у меня нет, и не в том, что приготовить надо. Я не знаю, как наша еда отзовётся в этих организмах. И они сами этого не знают. Поэтому — пост на три дня. Пить — только кипячёную воду с Мараниной смесью: кровохлёбка со слабительным.

Отчего они снова начинают выть и скандалить. Предполагая, видимо, что у нас нет еды, что я собираюсь их заморить голодом, что... Объяснений — не слушают. Пока не рявкнул.

Банщиков — по призыву: контролируемо, с проверкой чистоты за ушами и грязи под ногтями промыть такое количество тел и голов... Зелёным мылом! До хруста!

Парикмахеров — тотальная мобилизация. Бритьё в традиционно необриваемых местах... Да блин же! У них все места — нетрадиционные! Здесь вообще нигде ничего не бреют! Подстригают кое-что иногда.

Все процедуры, хоть я объяснял заранее, хоть Гладыш и Самород с Ильёй Муромцем на ихней гадячей мове... Постоянный визг:

— Не хочу! Не буду! Режут! Бреют! Убивают! Мылят!

Хорошо, что я их слов не понимаю. Но напрягает. Не хотел, но пришлось. Позвал Курта.

Нет-нет! Хрип никому рвать не надо! Чисто ознакомиться. С возможностью.

"Себя показать, на людей посмотреть" — обычная русская присказка.

Правда, в исполнении князь-волка... когда такая зверюга подходит не торопясь... К тебе конкретно. Осматривает своими рыжими глазами... Тебя лично. Принюхивается, фыркает, морщится... От твоего именно запаха. А то и вскинется на дыбки, положит лапы на плечи, заглянет, с высоты своего роста, в твои персональные гляделки, запрокинутые в небеса...

А вокруг — уже тишина. Потому что все уже слышали. Про то, что "Зверь Лютый" своего "крокодила шерстистого" специально на отрыв голов человеческих натаскивал. Спросишь — и могилки покажут. И ведь никто не знает! Что этому... "ужасу лесному" в башку его зубастую взбредёт. Никто.

А лесовики, в отличие от всяких... теле-кино-видео путешественников, очень хорошо знают — крупный зверь с человеком много чего сделать может. У каждого в близких родственниках — покойник. Образовавшийся после встречи с крупным лесным хищником. А уж настолько крупный...! Лицом к лицу... Мама моя, мамочка...

Помогло. Прерывистый громкий "возражательный" визг собственных мнений сменился согласным непрерывным тихим скулежом многоголовой толпы.

"Вопль ужаса, задавленный страхом".

Факеншит! Ну почему нельзя вести хомнутых сапиенсов к светлому будущему и элементарной чистоте без внушения животного страха на каждом шагу?!

Их надо где-то разместить. И одеть-обуть. Потому что состояние их обмундирования... после обязательной проварки... не внушает... уважения.

Уже глухой ночью, когда Мара закончила клизмовать наиболее нервных и "подозрительных по поносу", а совершенно умаявшиеся "наведением чистоты снаружи и изнутри" мигранты расползались по местам дислокации, в моём балагане...

Мда... Чуть не сказал — "собрались клоуны". Собрались ближники мои. Ещё и Паймета со слипающимися глазами позвали.