— Как вы мне надоели! — сообщил он доверительно. — Я вас сейчас убью.
— Дерстин, дай ему! — заорали мельниковы сыновья и расступились.
Деревенский силач набычился, подхватил слегу...
Он стремительно выхватил из сумки, из бокового кармашка, что-то длинное, распрямился, со свистом крутнул... Камень, противно жужжа, пролетел у лица мельникова сына, содрав кожу с уха.
— Промахнулся! — констатировал он недовольно и крутнул оружие снова.
— Вау-о-о-о!!! — оценил его меткость старший Собака.
— Как вы мне надоели! — заорал он.
Глаза его бешено засверкали, на губах запузырилась пена...
— Я вспомнил, почему меня потянуло на убийства! — грозно сообщил он внимающей аудитории. — Камни Тибета до сих пор в крови моих близких! И сейчас вы поплатитесь за все!
— Припадочный! — догадался наконец Собака.
— Одержимый! — поправил его более грамотный мельников сын.
— Йогин прав! — хрипел он в бешенстве. — Я выбрал путь, и в сердце моем отныне гармония! Я убью вас всех!!!
Сверкнула обнаженная сталь...
Все же хорошо умели бегать деревенские! Не зря у них все игры на убегании построены! Он устроил им догонялки по всему оврагу, пока не выгнал в поле. Остановился наверху, закинул саблю в ножны, снова крутнул свое странное оружие... вдали кто-то истошно взвыл.
Конь испуганно попятился, когда он приблизился. Степняк, что с него взять...
— Эре, ты чего? — не менее испуганно сказала Яха. — Это же я...
Кажется, удалось их напугать, — спокойно сообщил он.
Подхватил сумку, запрятал саблю куда-то в секретное отделение у самого дна, сложил ремни странного устройства и спрятал также.
— Я понял, почему они кувшины для молока в степь везли, — сказал он Яхе. — Аэростат сразу за поскотиной, отсюда уже видно. А там же армейская часть должна быть, если я хоть что-то понимаю в войне — а я понимаю! Деревенские боятся мимо солдат стадо гонять. Вот и гоняют в степь, к Ирче. А это они на дневную дойку ехали. Со слегой, блин... а то бы им помогла эта слега против степняков! И уж тем более против солдат!
— Эре, — сказала вдруг Яха серьезно. — А я поняла. Это же ты убил полицейского. А говорил — бог. Обманывал?
— Шутил, — буркнул он неловко.
— Эре, тебе нельзя в деревню! — настойчиво сказала Яха. — Легиньхи саблю видели. Они тебя продадут полиции! А те сразу повесят!
— Это верно, — угрюмо признал он. — Засветился. Грохнут меня скоро — и привет, сопливая реинкарнация... надоело!!!
— Зачем только ты меня защищал? — осуждающе сказала Яха. — Жил бы себе спокойно. В город бы уехал. Ты бы в городе не пропал, я теперь понимаю. Да еще и Надию спас! А она из-за этого на тебя разозлилась! А высшая знать знаешь какая мстительная? Она тебя тоже продаст! Наверно, уже продала... Теперь тебя убьют. А про меня Собаки расскажут, что я дурачка жена! А дурачка жена — всех жена... вот зачем ты вступался?! Могли бы ускакать на коне!
— Вот из тебя наездница, как... — пробормотал он. — Ускакала бы она! Шагом еле держишься... Ладно, Яха, видно, судьбы наши не зря сплелись... в смысле, никак мне от тебя не отвязаться... Я буду немножко про себя рассказывать. Должна же ты меня хоть немного понимать! Я — не тот, кого ты знаешь. Поняла?
Яха неуверенно кивнула. Да, она действительно что-то такое понимала.
— Я... блин, про реинкарнации тут же ни фига никто не понимает... я, в общем, словно сплю, понимаешь? Только — веками сплю! В разных телах, такое вот дело... и мне надо всегда помнить, кто я на самом деле. Это называется самоидентификация — да это неважно... А важно то, что я иногда просыпаюсь, в трудных случаях — совсем просыпаюсь, представляешь?! И вот тогда я — это действительно я! Ну вот и вступаюсь за справедливость, потому что я таков и есть... блин, ну и объяснил! А попробовал бы кто без единого научного термина объяснить деревенской девойке!!! Яха, ты хоть что-то поняла?
— Я поняла, — после долгого раздумья сказала Яха, чем его жутко удивила. — Только ты еще не сказал, кто ты на самом деле.
— О! — пораженно протянул он. — Ого. Представиться, в смысле? Да я много кто. Ну... ладно. Я Тэмиркул из племени горных кузнецов! Я — вольный дух степей, вечный судия Черный Аркан! Я — Кыррабалта Черный Топор, поставивший на дыбы половину мира, другую бросивший в пламя величайшего восстания! Я — Аспанбык, мститель-убийца бродячего клана, я Руфес и Шестак, я Йак из Ожерелья Океании, я вечный воин справедливости множества времен и миров!...
Вспоминая былые имена, он несколько увлекся, и голос его громом разносился по оврагу... и остановился он, только увидев ошарашенное лицо Яхи. Кажется, она сложила наконец свои наблюдения в какую-то цельную картину!
— Я поняла! — сказала она, и странное сияние озарило ее вдохновенное лицо. — Поняла... ты бог, спустившийся на землю, чтоб помогать беззащитным и вершить свой суд! И ты не обманывал — полицейского убил бог... какая же я дура была, у тебя же само имя об этом говорит! Санниэре!
— Блин! — пробормотал он беспомощно. — Вы же здесь все еще и верующие! Блин, как же я забыл?...
— Эре....
Яха уставилась на него с таким восторженным обожанием, что он не выдержал и заорал:
— Яха, я не бог!!! Да ты посмотри на меня! Ну какой из меня бог?!!!
Девойка испытующе вгляделась в его худое резкое лицо. Молчание опасно затянулось...
— Ну? — нетерпеливо спросил он.
— Бог! — уверенно признала Яха и ясно улыбнулась. — Эре, я...
— Ты, главное, никому больше этого не ляпни! — буркнул он, смиряясь с неизбежным. — Ладно, поехали в деревню. А то Собаки быстрее коня добегут и устроят нам встречу — с полицейской поддержкой!
— Поехали, — согласилась она, впервые с уверенностью в голосе. — А полиция... что тебе полиция? Да, Эре?
Он только покорно вздохнул. Одно было хорошо: патруля можно больше не опасаться. Йетт-ан-шура — коровы невероятно продуктивные, доят их три раза в день, значит, в степь регулярно полдеревни ездит. В таком движении даже Яха особого удивления вызвать не должна. Но, скорее всего, патрулей нет вообще. Это же армия, блин, то есть воплощенный бардак! Запросто поленятся ставить контроль со стороны наиболее вероятной угрозы.
Подэпсара Хист. Предательство — это как первая любовь...
Фургон дознавателя внутри был отделан со вкусом к удобной жизни. Звукоизоляция, магические световые шары, рабочие столы со стационарными раковинами — и три штабных функционера за ними. Целых три! И в немалых званиях... Подэпсара в очередной раз тоскливо отметил, что шакалы всегда собираются в стаю. Обеспечивают численное превосходство, говоря языком уставов. Ну, а если по-простому: толпой одиночку рвать удобно и безопасно.
— Командирскую раковину сдать, — брезгливо приказал дознаватель.
Покрутил раковину в пухлых пальцах — и отложил.
— Почему грязная? — бросил он.
— Пил маленько? — гаденько улыбнулся писарь. — Не отпирайся, видно, что пил! В следующий раз грязную не примем.
Дознаватель не спеша работал с раковиной, заполнял формы. Подэпсара терпеливо отвечал — дело абсолютно бессмысленное, потому что все данные по нему и так уже имелись и в командирской раковине, и на столе у дознавателя наверняка тоже. Но — армия... И предупреждала ведь маменька...
— О, столичное училище! — сказал писарь. — Ну, служить в патрулях — не лучший выбор, не лучший... У меня там племянник учился. В столице при штабе устроился, да. Знал племянника моего?
— Я по некоммерческому набору, — неохотно сказал подэпсара. — Как лучший по результатам экзаменов. Мы с аристократами не общались почти.
— А! — пренебрежительно сказал писарь. — Из нищих? Ну, тогда понятно. Тогда да, разве что в патрулях...
— Рассказывай! — велел наконец дознаватель. — Что с Борзом?
— Упал в ручей во время операции да утонул, — пожал плечами подэпсара, стараясь унять дрожание рук.
— В реку, может?
— Именно в ручей! — возразил подэпсара. — Да ему много не потребовалось. Пьян был, как обычно.
— Продолжай.
— А чего продолжать? — искренне удивился подэпсара. — Принял команду, сообщил в штаб — чего еще? Торжественные моления и забой девственниц на костре падшего уставом не приветствуются. Так что обошлись банальным сожжением.
— Что, очень смелый? — прищурился дознаватель.
Он промолчал, но сам тоже поразился наглости ответа. Общение с эльфами сказалось, не иначе.
— Отрядная казна большая набралась? — рассеянно осведомился дознаватель.
А вот это уже было плохо. Отрядная казна, а проще говоря, все награбленное, по традиции принадлежала всем бойцам и делилась лично командиром в конце рейда между оставшимися в живых в соответствии с заслугами. Точнее, в соответствии с пристрастиями делящего. Да это все было неважно, а важно было то, что дознаватель явно прицелился на поживу. И без казны в собственном кармане штабной эпсаар дело закрывать не собирался. А полицейский отряд без казны — это... это отряд без командира. Убьют при первой возможности. Потерю общей казны бойцы не простят. Такого даже эпсару Борзу не простили бы. Подэпсара побледнел и мысленно заметался в поисках выхода. Варианты, видимо, имелись, но в голову почему-то навязчиво лез один: выхватить свою именную, заработанную спортивными победами саблю и в три маха снять проблему. Изящное решение, конечно. Эльфы бы оценили. А в штабе, наверно, нет...
— Ну, ты думай, — буркнул дознаватель угрожающе. — Только вот еще: Надия-ан-Тхемало. С ней что?
Подэпсара выложил самоцветы.
— Долг уплачен, — сообщил он удивленным функционерам, не вдаваясь в подробности. — Хозяина поместья успели казнить.
— Странно вы как-то служите, — протянул дознаватель, глядя на сверкающие камушки.
Похоже, ни он, ни его помощники не могли понять, что помешало подэпсару взять драгоценности себе — раз уж хозяин казнен. Да он и сам себя не понимал, если честно.
— И вот что еще, — сказал дознаватель равнодушно. — На период следствия твой аттестат будет закрыт. А там посмотрим. Все. Иди отсюда, думай. Да отправь десятников сюда — на беседу.
Подэпсара не помнил, как вышел из фургона. Аттестат. Будет закрыт. А маменька в столице только на него и живет. Ей теперь остается разве что на улицу. И когда оно еще закончится, следствие? В штабе с документами не привыкли торопиться!
Он по инерции приказал часовому у калитки вызвать десятников, отправил их в фургон. Их, конечно, допросят, и они, естественно, все расскажут. А, неважно!...
Он просидел на скамейке у чьего-то дома до самых сумерек. Проходили гуляющие деревенские, осторожно поглядывали на обнаженную саблю. Подходили десятники — он послал их ... нести службу. Ощущение затянутой петли на горле все не проходило. А потом он понял, что уже не один.
— Жалеешь, что в полицию пошел? — осведомился эльф проницательно. — Не жалей.
— Набрался ценного опыта — а жалеет! — донеслось с другой стороны.
— Эпсаром даже побыл!
— Даже убил эпсара!
— Да, еще же с нами познакомился!
— Вот уж это я вовсе не считаю ценным приобретением! — не выдержал подэпсара.
— Хамит! — задумчиво сказал эльф. — Будущим работодателям.
— Мы тут ради него самоопределение провинции устраиваем!
— Чтоб рабочие места создать для опытных полицейских!
— С возможностью стремительного карьерного роста!
— А пойдем лучше по девкам!
— Сепаратисты, что ли? — без интереса пробормотал подэпсара. — Хоть бы историю учили. Все сепаратисты плохо кончили. Империя — это прогресс.
— Да плевать на прогресс! — с обескураживающей честностью сказал эльф. — О себе подумай. За убийство эпсара тебя казнят! А мы тут новое государство создаем как раз. Нам свои полицейские нужны. А ты нам понравился. Мы тебя главным полицейским назначим!
— А не согласишься — убьем...
— Вы что, девок вот так же уговариваете? — не выдержав, улыбнулся подэпсара.
— Ага! И они точно так же ломаются! Как будто не согласны!
— Зато потом с такой страстью отдаются!
— Вот и ты потом...
— Но-но! — предостерегающе сказал подэпсара. — Я имел в виду — вы их так же впятером уговариваете? Или даже не уговариваете, вас же пятеро...
— Но-но! — обиженно сказали эльфы.
Подэпсара вздохнул, помялся для приличия — и решился.
— Ладно, вводите в курс дела, — сказал он, усмехаясь. — Мне всяко головы не сносить, так хоть покуражусь напоследок!
Эльфы возбудились и обрадованно зашумели. А подэпсара почувствовал в груди какое-то сладкое щемление. Почему-то ему пришло в голову, что это похоже на первую любовь. Вернее, на то, что с первой любовью неразрывно связано — потерю невинности. И страшно... и страшно любопытно!
— ...но сначала о делах предыдущих! — вырвал его из блаженства строгий голос эльфа. — Где защитник для девы Бессмертных?
Глава двенадцатая
Владимир Переписчиков — о предназначении поэзии...
— Переписчиков, — равнодушно сказала учительница. — К доске.
— Зачем? — недоуменно спросил он.
В классе понимающе захихикали — манеру общешкольного шута впадать в прострацию на скучных уроках знали все без исключения.
— Стихотворение выучил? — напомнила учительница. — Если выучил, иди рассказывай. Все уже ответили, один ты остался.
Он напрягся и припомнил — да, что-то такое было. Гундели монотонные голоса, раз за разом повторяющие одни и те же строки. Ну, он и улетел...
— А зачем к доске? — по-прежнему недоуменно спросил он. — Меня что, не слышно кому-то? Так я могу...
— Не надо! — поспешно сказала учительница.
— ... что на другом этаже слышно будет. Причем все.
— Невежливо говорить в спины одноклассникам, — назидательно сообщила учительница.
Она преподавала литературу и русский язык, и потому считала себя достаточно подготовленной для споров даже с Переписчиковым. И ведь спорила...
— Резонно! — нехотя признал он и вышел к доске.
— Люблю Россию я, но странною любовью, — подсказала учительница.
— А, Лермонтов! — с отвращением опознал он. — Нинель Сергеевна, а оно вам надо? Ну, любил он Россию — но мы-то ее даже не видели! Мы же в Сибири живем! Посмотрите — тайга кругом! Серая! Где здесь разливы рек, подобные морям? У нас же ГЭС! В общем, нам это стихотворение чуждое. Как про другую страну. И учить его не следует. Потому что в юных неокрепших умах закрепляется ложный образ родины. А ложь — это.... это плохо! Вот скажите честно, разве для вот этого класса чета белеющих берез хоть как-то напоминает родину?
Учительница в сомнении глянула на притихший в ожидании ответа класс. Ну, если представить честный ответ учителя... что само по себе уже очень сложно... то для них образом родины было место под названием "Скалки" — куда подрастающее поколение ходило под видом турпоходов пить пиво подальше от взрослых.
— От то-то же! — правильно интерпретировал он ее заминку.
— Ну что же, — усмехнулась учительница. — Раз уж ты так хорошо разбираешься в поэзии Лермонтова, то... в виде исключения... стихотворение "Родина" с тебя спрашивать не будем.
