Часть первая Дневник Тринадцатого Императора

Не буду описывать весь наш разговор, но когда Головин увидел "свои" сокровенные мысли да ещё поданные ему из рук Е.И.В., он весь подобрался как человек перед прыжком в холодную воду. Потом, дочитав до конца, спросил: "а как быть с сословиями"?

Я как-то упустил этот момент из виду, не было их в моём времени, поэтому и не подумал. Решение надо принимать сейчас.

— А как вы предложите? — выкрутился я из не обдуманной ситуации.

Головин задумался и сказал, что это вопрос более политический, чем образовательный. Тогда я спросил — "А как называется реформа?" — и сам же себе ответил:

— Закон о всеобщем начальном образовании. Значит никаких сословий. Кто не хочет учиться в казённой школе, пусть учиться в частной. С теми, кто будет мешать всеобщей учёбе, поступим по закону.

Александр Васильевич что-то хмыкнул почтительно про себя, потом с уважением на меня посмотрел, но ничего не сказал.

— Да, чуть не забыл.

— Необходимо открыть в Москве три института:

Институт Горных инженеров;

Институт стали и сплавов;

Химико-технологический институт.

— Сразу на все три института у нас сил и средств не хватит, потому откроете один, но с тремя указанными направлениями. По мере становления и укрепления института факультеты будем преобразовывать в самостоятельные учебные заведения. Дело это отлагательства не терпит!!!

— Понимаю, что Рейтерн прижимист, но должность у него такая. Постарайтесь с ним в дальнейшем договариваться без моего вмешательства, первое указание о необходимости создания института я ему уже дал. Деньги он найдёт, остальное за Вами. Желаю удачи!

На этом мы и расстались.

— Андрей Александрович, я в Гатчину.

Сабуров принял информацию, поинтересовавшись только планами на завтра.

— Это на ваше усмотрение, по — мальчишески выдохнул я и со своим конвоем ринулся вон из Зимнего.

Почему я так торопился? Дело в том, что я немного опаздывал. В Приоратском дворце меня уже ждал Чернов Дмитрий Константинович. Диаграмма фазовых превращений "Железо-углерод" — это классика, о которой нам рассказывали ещё в школе, а этот человек ещё много чего полезного для России сделал. Поэтому я торопился.

Мелькнули голые деревца за окошком вагона, снежок лежал плотной белой периной, я задумался и задремал. Переезд прошёл как в сказке. "Закрой глаза и открой глаза" так, кажется, джин говорил в "Тысяча и одной ночи".

Дмитрий Константинович уже ждал меня в малой приёмной. Мы поздоровались.

— Вы же ещё не обедали сегодня. Это хорошо, вместе и пообедаем.

После обеда со мной чуть конфуз не случился. Я жутко захотел спать. Как быть? Придумал.

Я пригласил Чернова совершить вечернюю пешую прогулку по зимнему парку.

— Вы курите?

— Да.

— Это хорошо. Не люблю курить в одиночку.

— Дмитрий Константинович, вас не удивило такое срочное приглашение в Гатчину?

— Нет, думаю, вы получили моё прошение и проект...и это реакция на сие действо.

Никакого прошения и проекта я естественно не получал. Опять блудовские проделки. Приеду, закатаю в асфальт "з-ца", но демонстрировать несовершенство моей канцелярии не хотелось.

— Вас не затруднит кратко повторить ещё раз суть письма?

— Конечно, нет.

— Видите-ли, суть в том, что в результате моих исследований разломов орудийных стволов я пришёл к выводу, что свойства металла зависят от его кристаллической структуры. Свойства же кристаллов зависят от расположения мельчайших частиц вещества, которые греки называли атомами. Для большей убедительности моих работ нужны приборы. Сейчас я определяю температуру металла "на глазок", по яркости его свечения. Это, согласитесь, не очень убедительно. Вот я и испрашивал разрешения на поездку в Британию и деньги на приобретение приборов.

Комментировать тут было нечего. Опять била в глаза уродливость и несовершенство структуры управления Российской империи. Орудийные стволы взрываются. Причины не понятны. Принимается решение покупать орудия заграницей. Цена одного орудия покроет цену всех приборов, которые нужны Чернову. Будем исправляться...

— Дмитрий Константинович, вы никогда не задумывались, почему меня ещё величают и титулом "помазанника Божьего"?

— Я не прошу сейчас же верить мне на слово. Во дворце в гостевой комнате вас ждёт докторский саквояж. В нём лежат документы, содержащие ответы на многие ваши вопросы.

В саквояже был ещё план работ, предлагаемый Чернову, который включал в себя организацию института, проведение занятий с ведущими российскими металлургами, создание металлографической лаборатории и многое другое. Кроме того, там же были деньги для организации его поездок и начальных работ лаборатории. Обо всём этом я ему ничего не сказал. Пусть будет сюрпризом.

— Приборы вы получите через несколько месяцев. Самые лучшие которые найдутся в мире:

-Хронограф Марея

-Хронограф Сименс и Гальске

-Хронограф Буланже

-Фотометр Цёльнера

— поляризационный фотометр Бабине,

-фотометр Вильда,

-поляризационный фотометр Цельнера

-Спектроскоп господ Г. Кирхгофа и Р. Бунзена.

Чтобы я без запинки перечислил новейшие приборы этого времени, мне понадобилось несколько минут работы с "блокнотом". Эти раритеты в моём времени давно стояли в музеях. Но в курсе металловедения в институте о них я слышал и в памяти заметки, видимо, остались.

Немного в стороне послышалось поскрипывание снега под каблуками сапог моих верных казачков. Это явно говорило об их беспокойстве. Действительно становилось уже довольно темно. Я предложил возвращаться. Ещё в подарочном саквояже Чернова лежали копии его работ и красочно выполненная диаграмма "Железо-углерод" с температурными точками, уточнёнными уже в 20 веке.

Во дворце мы ещё немного посидели, разговаривая о проблеме нехватки специалистов металлургов и как срочно эту проблему разрешить. Потом к явному удовольствию охраны разошлись спать.

Утром Чернова я уже не застал. Дежурный адъютант доложил, что у него всю ночь горел свет. И ещё он просил передать мне письмо. Я распечатал неподписанный конверт. В нём была одна фраза.

"Теперь верю"!

Историческая справка

Александр Людвигович Штиглиц Alexander Shtiglits 1814 года рождения. Родился в семье придворного банкира, основателя банкирского дома "Штиглиц и К®", барона Людвига фон Штиглица и Амалии Анжелики Кристин Готтшалк. Окончив Дерптский университет, в 1840 году А.Л. Штиглиц поступил на государственную службу в Министерство финансов России на должность члена Мануфактурного совета. В 1843 году после смерти отца как единственный сын унаследовал все его огромное состояние, а также и дела его банкирского дома, и занял должность придворного банкира. В 1840 — 1850 гг. успешно реализовал за границей шесть займов на строительство Санкт-Петербурго-Московской (Николаевской) железной дороги. При его участии во время Крымской войны (1853 — 1856 гг.) были получены значительные внешние займы.

А. Л. Штиглиц способствовал еще дальнейшему процветанию созданного его отцом банкирского дома. Штиглицы оказали большие услуги русскому правительству прежде всего в организации иностранных займов. С 1820 по 1855 г. царское правительство заключило 13 внешних займов на нарицательный капитал в 346 млн. Самые значительные займы (по 50 млн. р.) были заключены при участии А. Л. Штиглица в период Крымской войны, в 1854 и 1855 гг. Они обошлись русскому правительству в 5.5 %. Французское правительство в этот же период времени заключило внутренний заем на 175 млн. р. (700 млн. франков), и он обошелся ему 4.7 %, или на 0.8 % дешевле.

Однако монопольное положение А. Л. Штиглица на Петербургской бирже вызывало не только зависть его соперников, но и недовольство в Министерстве финансов, где у власти в 1858 г. с назначением министром А. М. Княжевича оказались сторонники преобразований и реформ.

Весной 1859 г. была создана по повелению Александра II специальная комиссия для обсуждения мер по усовершенствованию банковской и денежной системы в России под председательством Ю. А. Гагемейстера и товарища министра внутренних дел Н. А. Милютина, активного участника подготовки крестьянской реформы. В комиссию вошли также А. И. Бутовский, М. X. Рейтерн, В. А. Татаринов, Г. П. Небольсин и Е. И. Ламанский. Кроме того, для участия в работе комиссии был приглашен ректор Киевского университета профессор политической экономии Н. X. Бунге.

А. Л. Штиглиц поддерживал самые дружеские отношения с министром финансов М. X. Рейтерном. Вследствие этой "дружбы" А. Л. Штиглиц продал сестре Рейтерна баронессе Ю. X. Нолькен "по чрезвычайно дешевой цене" имение в Курляндской губернии.

Общая сумма, распределённая по завещанию Штиглица между разными лицами и учреждениями, достигала 100 млн. рублей, не считая недвижимость.

Любопытно отметить, что, будучи человеком, вполне независимым, векселя которого охотно принимались во всех странах, Штиглиц помещал своё огромное состояние почти исключительно в русских фондах и на скептическое замечание одного финансиста о неосторожности подобного доверия к русским финансам однажды заметил: "Отец мой и я нажили все состояние в России; если она окажется несостоятельной, то и я готов потерять с ней вместе все своё состояние".

Двадцать первая запись в дневнике ЕИВ Николая Второго.

Сегодня я объявил выходной. Нет, не в империи, а лично для себя. Подъём не в пять, а в восемь, спокойный, без спешки, завтрак, словом всё, как и полагается монарху. Выходной был мне нужен, чтобы набраться сил для большого серьёзного разговора с "придворным банкиром Российских императоров Александром Людвиговичем Штиглицем".

Придворный банкир, это его прошлый неофициальный титул, сейчас он просто Управляющий Государственным банком России, и с его миллионами лучше иметь его в списке друзей, чем врагов. Это первая мысль. Вторая же более прагматичная, заключается в том, что надо его, Штиглица, капиталы заставить работать ещё и для интересов государства Российского.

Как любой банкир Штиглиц продавал товар, который называется "деньги", но с некоторой наценкой, которая называется процент по кредиту. "Блокнот" показал мне, что этих самых денег у него накопилось много. Связей у него накопилось ещё больше. Даже "мой" Рейтерн, по данным "блокнота", у него в долгу.

Как его заставить часть денег, накопленных, кстати, на государственных займах пустить на благо этого самого государства? Сделать это надо так, чтобы господин барон не обиделся и не присоединился к блудовскому кружку. Штиглиц 1814 года рождения, у него жизненный опыт ОГО против моих 20 лет, это тоже не маловажно. Собственно, почему против 20? Если сложить опыт той жизни и этот, то, пожалуй, и поболее будет, а это уже преимущество!

Вот уже Володенька докладывает о прибытии моего гостя.

— Здравствуйте, проходите, пожалуйста, присаживайтесь.

— Здравствуйте, рад вас видеть в добром здравии, Ваше Величество! Я ведь уже и не ждал приглашения, ведь у вас скоро сватовство, поездка не близкая, небось каждая минута на учёте.

Старый опытный лис, наверное, знает даже больше меня в этом вопросе. Верно говорят: "шила в мешке не утаишь". Ну что ж, это хорошо. Значит, форму ещё не потерял.

— Да, Александр Людвигович, забот и хлопот хватает, но их количество вещь бесконечная.

— Я вас для более интересного разговора пригласил. Сватовство это процесс известный.

— Слушаю вас со всей внимательностью.

— Как вы думаете почему восемь лет назад британцы и иже с ними нам "Крымский конфуз" устроили?

Вот так, господин Штиглиц, такого вопроса вы не ожидали. А ну — ка, что вы мне ответите?

Барон на некоторое время задумался, а потом начал отвечать, загибая пальцы.

— Во первых, их больше было.

— Во-вторых, у нападающих всегда есть преимущество внезапности.

— В-третьих, ружья у Британцев лучше наших были. Опять же пароходы у них в наличии против наших парусников. Одно слово — Европа.

Браво, браво, господин барон. Даже здесь вы не позволяете себе быть искренним. Ладно, будем играть по вашим правилам раз вы уж такой осторожный.

— А скажите Александр Людвигович, зачем это британцам надо было в такую даль свою рать отправлять, да ещё и почти не "солоно хлебавши", затем мир подписывать? Такие экспедиции дорого стоят.

— Да, уж денег и народу изрядно потратили. Но ведь у них обязательства союзнические были.

Я решил, что хватит упражняться в словесной эквилибристике и продолжил в другом ключе:

— А почему бы вам не сказать, дорогой барон, что руководство князя Меншикова бездарно было. — Почему не говорите, что непродуманность указаний моего деда сковывала военных. — Почему молчите о дурацком запрете на морские баталии, чай, адмиралы Нахимов, Истомин, Корнилов крепко могли потрепать чужие корабли даже силами их превосходящих. Наши корабли всё равно затопить да пожечь пришлось.— Почему в море мины не поставили, а только на Дунае их весьма успешно применили. — Почему наши ружья хуже британских и французских оказались? — Почему в армии воровство процветало? На солдатских харчах да амуниции некоторые чины состояние сделали.

Штиглиц напрягся как будто на него мешок возложили, потом весьма осторожно продолжил:

— Так за такие слова ваш Дедушка, да и Батюшка обычно в Сибирь отправляли. Зачем же мне их говорить?

— Ладно — уже более спокойно продолжил я. Тут есть причины и глубже лежащие.

— Тут и рабство, только недавно отцом отменённое и почти поголовная неграмотность и технологическая отсталость империи и ещё много чего.

— Только мне кажется, что с этих двух последних пунктов начинать надо! — Проект закона я на днях подписал, об организации всеобщего обучения и с нашими учёными мужами меры наметили как хозяйство империи на новый уровень поднимать. — Поэтому сегодня с вами и разговор этот затеял. Вот что хочу предложить вам. — Для обучения грамоте бумага нужна. Бумагу из целлюлозы делают. Целлюлозу из древесных стволов вырабатывают. Стволы и "брёвна" у нас есть, а целлюлозы нет.

Я сделал ударение на слове "брёвна", Александр Людвигович это заметил и улыбнулся. Мне показалось, что недоверие много повидавшего человека к коронованному юнцу сломлено. Дальше продолжил уже конкретно говорить о своем плане.

— Я хочу создать акционерное общество. У вас есть деньги, у меня новые технологии и ресурсы. Предлагаю построить целлюлозно-бумажный завод здесь, недалеко в Кондопоге. Гарантированный государственный заказ на 100% продукции я обещаю. Как вам такое предложение нравиться?