Шкала Любви - Сколько живёт любовь?

Выходил из машины играя спокойствие и даже равнодушие. Всё в себе. Поскрёбышев обстановку не прояснил, улыбаясь и пожимая плечами, он пропустил его в кабинет. Сталин, приветливо улыбаясь, поднялся на встречу. Выношенный светлый летний костюм его был немного помят. Верх кителем, брюки, как брюки. Обмен приветствиями и они внимательно рассматривают друг друга. Буравивший насквозь глаз Сталина не может не заметить, что Рутковский чуть-чуть взволнован и озадачен. Прищурив глаз, он рассматривает некогда окрылённого победами, и распетушившегося было маршала. Но получив щелчок по носу раз, другой прикусив язычок, потом мудро помалкивающего. "Ничего полезный урок на пользу. Пусть знает своё место. Прыткий очень. Жуков вспыльчивый и гонористый, но никогда не позволял себе спорить. Скручивал свой пыл. Хитрый. А этот спорил, причём всегда... За дело горой стоит. Теперь вот молчит. Уже неплохо. Правда гонор ещё есть, есть, вон за Жукова вступился, но это не беда. Пусть".

Сталин смотрел на него так долго, что он уже отчаялся дождаться конца этой встречи и выйти на своих ногах отсюда. Чтоб не сделать лишнего движения, он принялся сам наблюдать за Сталиным. Это успокаивает и отвлекает. Не прямо, конечно. Упаси Бог! Осторожно. Рутковский замечает то, как ссутулились плечи, и осунулось изрытое морщинами лицо вождя. Левая рука почти не двигается. Стареет... Минута напряжения и улыбка осветила лицо хозяина кабинета. Протянув руку мягко спросил он:

— Как отдыхается? Вы не в претензии, что потревожил вас?

Какие у него могут быть претензии, щёлкнул каблуками Рутковский.

— Я рад, товарищ Сталин.

— Вот и отлично. Проходите. Тоже вроде бы, как бы отдыхаю. Гуляю по парку. Смотрю кино. Скучаю тут, знаете ли. Требуется собеседник. По бокалу хорошего вина и чай попьём. Я знаете любитель.

— Я тоже, товарищ Сталин. К чаю в Забайкалье пристрастился.

"Чай, это хорошо!" Рутковский понимал, что позвали его точно не на посиделки. Но ближе за эти минуты к сути визита не продвинулся.

Он достал бутылку вина и кивнул Рутковскому на хрустальные бокалы на серебряном подносе.

— Налей.

Рутковский с готовностью выполнил. Выпили. Сталин делясь воспоминаниями рассказывал как американцы приехали в Ялту со своим яичным порошком на омлет. И утром отказывались завтракать пирожками с чёрной икрой. Потом как Рузвельта кормили борщом. И тому ох как понравился он. Рутковский не расслабляясь ждал. Ему уже казалось, что ещё минута и он задохнётся. Воздуху не хватало.

Бокалы заняли место на подносе. Хозяин открыл дверь кабинета: "Прошу". Прошли в столовую. Воздуху было больше. Но дышать всё равно нелегко. На столе стояли фрукты. Выпили ещё по бокалу грузинского вина. На столике у стены стояли только грузинские вина. Рутковский ждал, уж после вина-то..., но Сталин всё говорил и говорил на отвлекающие темы. Костя уже засомневался в правильности своих догадок относительно вызова. Может действительно, старик заскучал? Перешли к чаю с грузинскими сладостями и вареньем. Картина та же. Разговор ни о чём. Он даже рассказал про то как по — особому вкусен чай в блиндаже из котелка, да с какой -нибудь лесной травой. Улыбается в усы и ни гу-гу. И вдруг...

— Вы здесь, кажется, отдыхаете с семьёй?

От такого вопроса Рутковский чуть не лишился дара речи, жилка на виске пульсировала, но справившись с чувствами, моментом насторожился. А этот вопрос зачем, он же знает... Ответил уверенно, и не колеблясь.

— Вдвоём с женой. Дочь в Москве осталась, она взрослая и ей с нами скучно.

— У вас одна дочь?

Сталин буравил его прищуренными глазами, помешивая ложечкой в стакане. Рутковский почувствовал, как мурашки пробежали по спине: "К чему он клонит? Фронтовой "воробушек" икнётся мне ещё не один раз. Юлия права — нас как цыплят поймали на свободе. Лучше б мне не раскрывать глаза. Теперь из пике не выйду никогда. Слава богу, что Юленька не всё знает. Потешаться бы ей надо мной хватило до конца жизни".

— Одна.— Сказал твёрдо, не колеблясь.

Вождь усмехается и отводит взгляд.

— Мне кто-то говорил, что вам невероятно повезло с семьёй: храбрая, неглупая дочь и необыкновенного ума и терпения жена.

— Да как у всех, наверное,— насторожённо ответил Рутковский.— Вообще-то грех жаловаться. Мои девочки чудо и я люблю их.

— Как у всех?! Не скажите... Я помню, кажется, Юлия Петровна... Необыкновенно притягательной силы женщина... Когда ум и сила не мешают быть слабой и нежной — это делает мужчину её рабом. Я восхищён её красотой и талантом быть женщиной...— Рутковский опять потерял дар речи, а Сталин, ухмыльнувшись его изумлению, продолжал:— Ну да ладно. Расскажите-ка лучше, как дела в Польше?

Ух! Передохнув после такого выпада и получив конкретный вопрос, Рутковский в общих словах обрисовал. Сводилось всё к тому, что разрушенная во время войны она буквально на глазах возрождается из руин. Потом перешёл на Северную группу войск. Подумал, раз вызвали его, то их интересует наверняка это. Рассказывая, думал: "Зачем ему? уж очень он себя неровно чувствует". Сталин действительно встал, заходил по зале. Нашёл трубку, выбил. Рутковский наблюдая почувствовал, как страшно захотелось закурить самому, и даже потянулся к портсигару, но вовремя одумался и вернул руку на колено. Потом вождь заправил трубку и опять заходил. Пока он размышлял, Сталин подошёл почти вплотную и, пыхнув дымом, заглянул в глаза:

— К нам приезжал Берут. Тоже о Польше рассказывал. Там всё не просто у них. Нужно крепкое Войско Польское. А это не только для них, но и для нас важно.

Рутковский, глотнув этот дым, почувствовал себя немного лучше, но пока ничего не понял и от этого ещё внимательнее наблюдал за мерявшим шагами, в клубах ароматного табачного дыма столовую, Сталиным. — Им не хватает такого военного руководителя, как вы.— Докончил Сталин и вперил взгляд в него.

Теперь что-то проясняется. Исчезнувшая неопределённость прихватила с собой волнение. Рутковский вздохнул и откинулся на спинку. Ёжик вынырнул из тумана. Ощущение двоякое. Такое он уже испытывал в тот день, когда развернули его фронт под Киевом совершенно в другую сторону. Когда отдали 1-ый Белорусский Жукову и повернули от Берлина. И вот отстраняют от Северной группы войск. А с другой стороны начать всё с нуля и сделать самому, как тогда в Ярцеве, это заманчиво. Рутковский молчал. Собственно кому нужно его согласие или нет. Всё уже, должно быть, решено ими, никто не тратил бы на него время: чай и разговор этот одна формальность, камуфляж... От него ждут только согласия. Сталин не торопил, пытливо посматривая на гостя. Для него это только игра. Он отлично знает, что припёртый к стенке, Рутковский скажет да. Если он заартачится, пустят в ход анонимки, их уже поди наклепали и приплюсуют жалобы на его аморальное поведение на фронте. Нароют вагон дерьма. Прокатят то, что уже опробовали на Жукове. Ведь не зря он начал разговор с семьи и количества дочерей.

Сталин, щурит глаз, пускает дым и доброжелательно улыбается. Улыбается зная, что Рутковский смирится с неизбежным. "Маршал не глупый человек должен понять. Ума набрался: в тюрьме сидел, войну прошёл... Сейчас совсем не составляет большого труда сделать его экс героем. Один уже поднимает военный дух дальних гарнизонов. Спит в вагоне и при пулемётах. Ох упрям, весь в меня".

"Понятно, что ссылка,— думал Костя,— но Польша, это не "Кресты". Отсидимся, к тому же, при деле. Там его непочатый край".

— Партии виднее, где мой ратный труд важнее, я коммунист...,— набравшись в лёгкие побольше воздуха, выдыхает из себя Рутковский поднимаясь и звонко щёлкая каблуками.

— Отлично! Другого я от вас и не ждал,— улыбается Сталин.

Он вдруг извинившись вызвал Поскрёбышева и что-то прошептал ему.

"А что у меня был выбор? Наверное был — подать в отставку, а лучше уехать в Сибирь и спрятаться на охотничью заимку. Одно но — я не смогу без дела и армии и он это знает".

Пока Рутковский молчал, Сталин повернулся в его сторону, но смотрел в пол, посасывая трубку, было видно, что он о чём— то думал и только спустя минут пять посмотрел на маршала долгим взглядом. Подошёл ближе и сказал:

— Отдохнуть вам хорошо. Поклон от меня Юлии Петровне. Передайте. Не забудьте. Я восхищён ею... Вы обладатель чудесного клада... Не каждому мужчине так везёт. Смотрите не потеряйте, желающие на такую женщину быстро сыщутся... Подберут и глазом не успеете моргнуть.— Улыбался он посасывая трубку.

Рутковский стоял красный как рак не сводя глаз с вождя. Тот прячет улыбку в усах, а глаза жёсткие с прищуром и в том прищуре не смех... "Юлия, Юлия... он знает, что я чуть тебя не проворонил и смеётся сейчас надо мной... или предупреждает о возможных ошибках? Дудки, больше я не попадусь".

В кабинет бочком зашёл Поскрёбышев, в руках у него был огромный букет роз. Он застыл в ожидании распоряжения хозяина, не зная, что ему с тем букетом делать. Сталин махнул рукой с трубкой, мол, отдай герою. Поскрёбышев плюхнул цветы на руки оторопевшего Рутковского и вышел. Маршал наконец-то догадался устремить удивлённый взгляд на Сталина. Мол, это что?

Тот усмехнулся в усы и развернулся в полуоборота.

— Не вам... Передайте Юлии Петровне... от меня... Идите, идите...

Сцепив пальцы и зубы, маршал не мигая смотрел в окно. Чёрная правительственная машина несётся по приморскому шоссе. Он возвращался к жене. Была уже почти полночь. Сбоку шумело, отливая чешуёй и напоминая сказочное рыбное чудовище, море. Небо тоже было похоже на море: всё в белёсых волнах. Луна, зацепившись за гору, конкурировала с фонарями, освещая шоссе. Рука упёрлась в сидение и укололась о шипы. Ооо! Чуть не двинул ей в стекло. Нет, сдержался, конечно, вместо этого приложил уколотое место к губам. "Юлии розы от Сталина... Ничего себе сад-огород! Дьявольщина, не зря он начал с семьи. Подтекст понятен. Значит, имеется какая-то грязная бумага на эту сладкую тему. Нацарапали. Приготовились. И меня в лоб предупредили. Это надо же было так точно выбрать "матрас",— выругал он себя.— Как я мог в той девчонке ошибиться. Думал, молодая, глупая... Оказалась та ещё щучка. Не мог тихую невзрачную найти, нет интеллигентную надо было, чтоб стихи любила, пела. Ну теперь вот наслушаюсь по самые жабры". Голова полыхнула жаром. Стало душно. Опустил стекло. В салон ворвался ветерок и зашевелил волосы. Прохладная ночная свежесть обдала лицо. Подъезжая к корпусу, заметил в окне свет. Юлия, как всегда не спит. Волнуется и ждёт. Его ожёг стыд. "Замучил я её. Сколько же она бедная перетерпела и выдержала, пока я своим величием и безнаказанностью упивался. Свободу ложкой хлебал... А ещё обижаемся, когда женщины утверждают, что мужики, как эгоистичные дети. Голову себе в самый раз оторвать!"

Ночь опутывала паутиной, оголяя, как замёрзшие ветки страхи и предположения. Юлия действительно не находила себе места. Мечась от окон к двери, она почти была не жива. Сил ни плакать, ни жить не было, шевелиться тоже. Всё совершенно безразлично, безнадёжно. Плюхнулась лицом в подушку. Капает вода... Она не прикрутила душ... Но чёрт с ним, встать нет желания... Ах, как медленно тянется время! Может быть, часы не в порядке? Поднесла их к уху. Нет, идут. Узнав шаги, вскочила, понеслась, распахнула дверь быстрее нежели он взялся за ручку.

— Костя, милый!— Растерялась наткнувшись на букет невероятного размера.— Что это?

— Вот тебе на. Почему мой Люлюльчик на ногах, а не в постельке?— делано весело заявил с порога.— А это цветы... тебе... от Сталина...

Заметила сразу: на губах улыбка, а в глазах тревога и грусть. Выдохнула:

— От Сталина?... Вернулся, уже хорошо. Остальное переживём. Жарко, а ты до ушей по форме. Давай помогу раздеться.

Страх отвалился, боль исчезла. На сердце у неё стало так легко, что голова немного закружилась точно от бокала вина. Юлия бросила на стол букет и бабочкой летала около него помогая раздеваться. "Господи, спасибо! Куда не повернись, я везде твоя должница".

Освобождаясь от кителя попросил:

— Пойдём, искупаемся?!

— Тебе похоже не помешает, горишь весь.

Выпив бутылку минералки и натянув спортивные брюки, он объявил, что готов. Они, стараясь не топать, прошли по коридору и под бурчание дежурной: — Не спится им.— Взявшись за пальчики, пошли к воде. Море, серым атласным одеялом, лежало под ногами, края которого украшала плотная пена, напоминающая кружева. Костя, быстро освободившись от одежды, нырнул, а Юлия, как всегда замешкалась.

— Люлю, ну что же ты копаешься, иди. Вода парное молоко.

Не дожидаясь пока она доберётся до него, он ринулся к ней навстречу и, поймав, поцеловал в глаза. А, набрав в грудь воздуха и приготовившись к её реакции, прошептал:

— Меня отправляют в Варшаву министром обороны.

Она вздрогнула и, опережая его слова, оправдывая свою слабость, ответила:

— Прохладно.

Приложившись щекой и поелозив губами, ухватил мочку вспыхнувшего ушка он продолжил:

— Сама понимаешь, выбора у меня не было. Меня опять поставили перед фактом.

— Костя, не отчаивайся.— Понимая, что это попытка убрать его от войск, она всё же пыталась направить его мысли в другую сторону.— У них тоже нет выбора. Польша это опасная бомба замедленного действия. Англия не отступится в борьбе за неё. Им хочется посадить на Польский трон своего человека. Ты вспомни, что творили их приспешники при нашем приближении. Я помню, как отряды из армии Краёвой одевались в советскую форму и жгли сёла. Черчилль не пожалеет средств на подрывную деятельность там. Начиная с Тегеранской конференции между Союзом, с одной стороны и Англией с Америкой— с другой. Идёт скрытая и явная борьба за будущее Польши. Либо ей предстоит стать безропотной служанкой Англии. Либо... ты поможешь им обрести мощь. Так что ты будешь опять на переднем крае и во взрывоопасной обстановке.

— Я уже думал об этом. Начать с нуля и иметь результат, это всегда интересно. К тому же, меня, как я думаю, не зря в 45-ом приглашали на прощальный обед потсдамской встречи. Вероятно, ещё тогда строили в отношении меня какие-то планы, но обошлись, а теперь припёрло...

— Вот видишь, ведь для тебя главное быть в работе и полезным. Покажи им что ты каждый день, каждый час рад служить Родине, не важно где, главное творчески, талантливо и хорошо. А что от Москвы в такое время подальше, так в этом возможно наше спасение. Будем надеяться — Сталин тебя уважает и ты ему нравишься.

Он засмеялся и смех покатившись эхом застыл в скалах.

— Я что барышня, нравится?

Юля чмокнула его в нос. "Ему всё шутки шутить, но именно в этом его и притягательность".

— И вместе будем...

— Ты права.

Рутковский промолчал о начале разговора со Сталиным. Незачем её тревожить. За удовольствие надо платить, похоже, всю жизнь. Бить по нему кроме этой фронтовой истории больше нечем. Получается — Юлия права — камень для битья в их руки он вложил сам по собственному недомыслию. Расслабился с войной и забыл об осторожности, которую воспитал в себе находясь в "Крестах". Он, конечно же, нашёл отговорку и винит во всём "воробушка" и войну, только себя не обманешь. Ведь не придумай он воплощать в жизнь идею с сыном — проблемы бы не было. Им и ей не за что было бы ухватиться. Поигрались и забыли. Такой он не один. Как не крути, а перед семьёй страшно виноват. Ужасно подумать, какую боль это причиняет Люлю. А ведь, ничего бы не было не влезь он в ту историю. Идиот!