Лесс Таллер - выродок

Я выдвинул ящик стола и порылся в груде кошелей. Портрет Агаты оказался на месте. Маленький — в половину ладони — с выцветшей, местами облупившейся краской... Его принес моему бомли таинственный заказчик — нашел, мол, в личных вещах погибшего сына и смекнул, кто именно и с чьей помощью помог его чаду расстаться с жизнью и мужскими причиндалами в придачу. Я поднял портрет. Такой я ее и запомнил: широко раскрытые, будто удивленные, глаза, вздернутый нос, чуть крупноватый для узенького личика, влажные пухлые губы, тронутые кроткой детской улыбкой, той самой, которая заставляла усомниться во всех грехах, приписываемых ей молвой. И, конечно же, великолепные, густые, черные с отливом, словно лакированные, волосы, которые вне стен отчего дома она благовоспитанно прятала под высокий обтянутый шелком эннен, с прикрепленной к нему длинной — почти до земли — вуалью. Ночами же в окне дворца я неизменно видел ее простоволосой. До зари мы перекидывались записками. Точнее, по заведенному Агатой обычаю, она бросала мне перевязанный лентой, нестерпимо пахнущий жасмином свиточек из окна, а пока я при свете луны сочинял романтический ответ, рядом со мной, в ожидании, толклась ее служанка Амалия — нарочная в нашей любовной переписке. Стройная, смазливая, светловолосая Амалия имела забавную привычку вскидываться всякий раз, как я велел отнести госпоже ответ или просто обращался к ней по имени. К этой ее придурковатости я относился с пониманием: в домах вельможной знати считалось хорошим тоном набирать прислугу из числа обедневшей родни. Для таких слуг обживаться в новой для себя роли было особенно мучительно: мешала аристократическая, веками накопленная спесь.

Опасность! Откуда пришло это чувство, я не задумывался ни на миг. Как ни на миг не допускал, что оно может быть ложным. Запихнув портрет Агаты под ворох кошелей, я мягко перемахнул обезглавленное тело в луже крови и в два счета оказался у входа. Дверь в апартаменты Рюго была добротной: толстой, плотно подогнанной по косяку — нечета всем прочим дверям в его клоповнике. Сквозь нее в комнату не проникал даже тарарам, учиненный подручными Свирча на нижнем этаже. Я приоткрыл дверь, и в этот самый миг по дальней лестнице загрохотало.

Куда бы с легкой руки Совета ни заносила меня нелегкая — грохот сапог стражи всюду одинаков. Сопящее от чрезмерного рвения стадо торопилось совместить приятное с полезным: исполнить приказ и попутно, если повезет, набить кошели. Попасться им в момент жатвы, да еще в одной комнате с трупом — значило составить компанию Рюго если не сразу, то уж к вечеру как пить дать. Не теряя времени, я рванул в кладовку. Влетев в свою клетушку, я повис на крюке, закрывая проход. Когда дверь встала на место, я подхватил раскоряченную скамью и одним ударом обломил крюк. В коридоре нарастал грохот сапог. Скамью я бросил тут же, благо из-за поднятого стражей шума этот был каплей в море. Затем я сорвал с кровати тощий волосяник, швырнул его на пол и повалился на него лицом вниз. Выровняв дыхание, я стал ждать, понимая, что долго скучать мне не дадут, и мохнатый треугольник тут не поможет. За дверью гремели подкованные сапоги, гулко ухали удары, трещало дерево, визжали шлюхи — основные жилицы комнат в корчме. Кто-то взвыл совсем рядом, послышался хлесткий удар и падение тела: 'Сука! Укусила меня! Вниз ее, к остальным!' Моя дверь заходила ходуном, яростно забряцала в скобе убогая щеколда. 'Открыть! Именем закона!'. 'Ну, чего глотку рвешь? — послышался другой голос, вкрадчивый — Зенки-то разуй, занят же человек. Тут с пониманием надо'. В следующее мгновение в дверь саданули с такой силой, что по полу заплясала то ли скоба, то ли сама щеколда. Комната наполнилась буханьем сапогов. 'Ну и срань! Я уж было подумал помойней конуры в этой гадюжне не сыскать!' (Ох, Рюго, Рюго). 'Тю — присвистнул кто-то разочарованно, — так он чего ж это, волосяник приходует?' Загоготали. Чьи-то руки сгребли меня за рубаху и рывком подняли на ноги. Я отмахнулся, 'сонно' пробубнив себе под нос околесицу и, подогнув ноги, попытался обвиснуть. Тут же в голове зазвенело от 'отрезвляющего' удара ладонью плашмя, правое ухо полыхнуло огнем. 'Не висни, курва!' Меня подхватили под руки и швырнули на кровать, впечатав спиной в стену. Чья-то рука сгребла меня за волосы и оттянула назад, поднимая лицо. Самое время отверзть глаза, что я и сделал, 'обалдело' таращась по сторонам. Их было шестеро. 'Поди-ка сюда, родимый' — обратился к кому-то тот, что держал меня за волосы. Похоже, он был здесь за главного. Меж стражниками протиснулся не примеченный мною Свирч. На полусогнутых он просеменил к нам и так в полуприсяди остановился подле кровати.

— Кто такой? — моей головой поводили вправо и влево для пущего обзора.

В комнату вкатился стражник. Растолкав остальных, он отшвырнул с пути растерявшего остатки значимости управляющего и что-то шепнул главному. Я не расслышал что именно, но тот явно не удивился, коротко кивнул и поманил Свирча пальцем.

— Кто такой? — повторил он свой вопрос, тряхнув моей головой.

— Так... это... Лесс, вашамилсть, — угодливо закудахтал Свирч, не глядя на меня. — Лесс жилец здешний. Полтора года уже, Вот тут прямо и живет, платит исправно, а чем занимается это вы уж у него самого, или у хозяина, где уж мне знать? Тутошний... и вчера тут был... был, он и драку начал, а мне выгребай за ним, нажрался пьянь, шлюху у хорошего человека увел, шесть столов и скамей без счету! Мне хозяин — чини мол, а где я денег на доски найду? итакмо с хлеба на воду, а этого... вы уж его к ответу, милсдарь, а то как же так?! И денег бы с него в счет того...

Главный поморщился, жестом приказал ему заткнуться и кивнул головой на дверь. Свирч, кланяясь, попятился, уперся задом в стражника, и тот под гогот приятелей вышвырнул его из комнаты. Моя голова получила, наконец, долгожданный покой. Главный медленно отошел к столу, повертел в руках палочку, понюхал ее зачем-то и бросил. Значительно и неторопливо опустился на лавку и, чуть подавшись вперед, вперил в меня взгляд неподвижных, немигающих глаз. Я же свой 'перепуганный' взор прилежно 'гонял' от него до притихших стражников и обратно.

— Давай сюда чудилу, — наконец произнес главный, ни к кому лично не обращаясь. Один из стражников тут же сорвался с места и, вышибая пыль из половиц, вылетел в коридор. Спустя некоторое время в комнату вбежал полуночник. Он что-то бойко дожевывал на ходу, видимо для досмотра ему досталась кухня.

— А ну, пощупай-ка этого, — обратился к нему главный, кивнув в мою сторону.

Формула заклятия прорыва сложилась сама собой. Привычно сдавило виски, в голове словно завибрировала туго натянутая тетива. Оставалось лишь спустить ее. Цель я выбрал — баллок кинжал главного. Тот держал его спереди на поясе. В своре солдатни такие еще скабрезно именовались 'кинжалами с яйцами' за необычную крестовину из двух шариков и поголовное пристрастие носить ножны с ними в районе мужских причиндал. Хозяину кинжала предстояло умереть первым. С остальными особых проблем не возникнет: желторотые местечковые вояки, вся доблесть и мастерство которых исчислялись количеством выжратого вина да задернутых юбок местных потаскух. Полуночника я даже в расчет не брал: плохонький, ранга самого низкого, иначе не подошел бы ко мне так близко, 'щупал' бы от дверей. И что вообще он такое творит? Я держал заклятие и с 'трепетом' таращился на полуночника, свершавшего мудреные пассы руками в опасной близости от моего носа. От разошедшегося не на шутку жреца разило вином и жареным луком. Я осторожно убрал заклятие. Сух был полуночник как прохудившийся чан. Ни черта не было в его 'мельнице'. И старался он больше для вида, чтобы перед главным своей пунцовой от натуги и сивухи мордой в грязь не ударить. Дождавшись относительного затишья у своего носа, я сложился пополам и вырвал на черную рясу. Полуночник отшатнулся. Грянул молодецкий хохот. Главный не улыбался. Откинувшись на скамье, он внимательно следил за безбожно матерящимся жрецом, который отряхиваясь широким рукавом, изо всех сил старался сохранить равновесие. Он, конечно, все понял правильно, да и чего тут не понять.

— Вы — обратился главный к немедленно умолкнувшим стражникам, — этого с рук на руки храмовникам, пусть сами решают, что с ним делать. А этого — он мотнул головой на почти осевшего на пол полуночника — в холодную под замок. Да скажите там, как проспится не выпускать, пока рылом не посинеет. Потом к отцу Зинарусу с предписанием высечь. И живо мне!

Двое стражников сдернули меня с кровати и выволокли под руки в коридор. Близость начальства распаляла их рвение стократ. Пока меня спускали по лестнице, я едва ли пару раз коснулся ногами ступеней. Вихрем мы пронеслись через весь присутственный зал. Подручные Свирча вернулись к работе. Сам управляющий, что называется, восстав из пепла, уже деловито покрикивал на них. Меня он проводил тяжелым сумрачным взглядом. Будь его воля, нечаянного свидетеля его падения вздернули бы тут же — на потолочной балке. Из корчмы меня, можно сказать, вынесли, и тут рвение стражников мало-помалу начало сдавать. Они вели меня по улочкам, но уже не так бойко и с каждым шагом все медленнее. Наконец, когда мы уже достаточно углубились в зловонный лабиринт, тот, что шел позади, окликнул того, что был спереди. Они обменялись многозначительными взглядами.

— Носом в стену! — велел мне один из них.

Я повернулся. Ловкие почти невесомые руки пробежались по моим бокам, скользнули вниз к сапогам, ухитрились пошарить за голенищами, затем вновь перебрались наверх, мимоходом срезав с пояса кошель с медью и мелким серебром.

— Есть — удовлетворенно сообщил голос за спиной.

— Ты вот что — меня легонько постучали по затылку, — Сыпь-ка отсюда. Да славь Клария милостивого и славных детей его: Угрюма и Горшу, что легко отделался, паскуда.

Меня пнули под зад. По мостовой забухали подковками сапоги удаляющихся стражников. Если б только они знали, насколько близко костлявая прошла от них — просадили бы мои деньги с большей пользой. Впрочем, они справятся и так. А что делать мне? Нужно бы вернуться к лавочнику да прибрать труп. По такой жаре его в два счета раздует, а мне еще столоваться у него под боком. К тому же стоило ждать скорых вестей от Совета, который уж теперь-то непременно снизойдет до меня. Но вначале я должен повидать Сабеллу. Не раз ее бойкий язычок оказывался весьма кстати. За свои услуги она брала немало, однако я платил не торгуясь. В любви девочка была неутомима, но куда выше я ценил ее неутомимую болтливость. После истории со 'змеенышем', думаю, кое-что мне удастся получить от нее задаром. Прелести Сабеллы меня сейчас волновали мало, а вот порасспросить о загадочном посетителе Рюго — того самого, чей заказ я исполнил — было бы любопытно.

Искать Сабеллу в 'Озорном вдовце' в этот час не имело смысла — среди товарок девочка слыла зажиточной и имела собственное жилье где-то у дровяных складов близ старого порта. И после полутора лет прозябания в Затуже мне стоило немалого труда отыскать нужное место. Близость Леики здесь не спасала, скорее наоборот: жара, напитанная влагой, обжигала сильнее. Сладковатый запах водорослей мог соперничать со зловонием, если бы не старые склады. С тех самых пор, как в верховьях Гнызы заложили каменоломни, город перестал нуждаться в строительном лесе. О складах вспоминали лишь под зиму, а с весны по осень один Кларий ведает, чем забивали их гнилое нутро. Я медленно брел по улице, пытаясь угадать дом Сабеллы. Спросить было не у кого. Я пробовал стучаться в двери, но хотя за ними шуршало, шаркало и сопело — мне ни разу не ответили. Наконец дверь одного из домов отворилась сама и на пороге показалась женщина. Она поманила меня пальцем. На вид ей было лет сорок и все 'сорок' весьма потасканные. Сквозь неряшливый слой белил местами проступала загоревшая дочерна кожа, отчего ее лицо казалось таким же полинявшим, как и ее платье.

— Ищешь кого или уже нашел? — она призывно улыбнулась и распахнула дверь пошире.

— Похоже, нашел — я подошел вплотную, — только чуть позже, а пока мне бы Сабеллу сыскать.

— На что тебе отродье, когда есть женщина чистая, — 'чистая женщина' кокетливо поправила свалявшиеся лохмы.

— Дело у меня до нее — доверительно шепнул я ей чуть ли не в самое ухо, — должок забрать. Ты обскажи как найти ее, а после я к тебе наведаюсь.

'Чистая женщина' выдохнула и задышала чаще.

— Следующим переулком налево, чуть вправо и сызнова влево. Там дом с крыльцом высоким, так вот чуть в сторонке другое крылечко — низенькое — как раз ее, отродьино. Да один смотри не приходи: я женщина порядочная — вина прихвати.

Я поспешил указанным путем. Стоило поторопиться, в любой момент Сабелла могла отправиться на промысел, а мне сейчас в 'Озорной вдовец' путь заказан: велик риск нарваться на 'славных детей клариевых' Угрюма и Горшу, продувающих содержимое моего кошеля. Я быстро отыскал нужный дом и крыльцо. Дверь оказалась незапертой...

Я торопился напрасно: Сабелла была тут. Она сидела на кровати. Кто-то аккуратно перерезал ей горло.

Глава 19

По крайней мере, девочка оказалась удачливее Рюго: при голове осталась да и в личике не потеряла. Везение, не бог весть какое, но эдак в гроб ложиться краше. Свою же удачу я с ослиным упорством испытывал на прочность глупостью. Какого дьявола меня принесло сюда? Что мне за интерес до 'кухни', в которой разделали толстяка и шлюху? И так ли уж важно кто кухарничал: дорвавшиеся до поживы братья, загадочный приятель Рюго в 'обтерханном' плаще или некто третий? Угодить в это мясное рагу я желанием не горел. И, тем не менее, с ходу приняв неверное решение, оказался здесь. Ошибка за ошибкой. К черту! Привычно перевалить сразившее меня скудоумие на финальный реверанс перевертыша, благо есть на что. И самому валить отсюда к того же черта матери. Вот только потаскуха, что указала дорогу, запомнила меня. При случае может и живописать кому не надо. Надо бы заглянуть, как обещался, да сверх обещанного свернуть ей шею, чтобы помалкивала. Но что-то удержало меня, быть может, мало-помалу возвращавшийся рассудок. Шлюхе перерезали горло? И что с того? Событие для большого города будничное. И дня не проходило, чтобы в веселых кварталах не подрезали какую-нибудь ночную пичугу: то сутенер, то грабитель, а то и просто перебравший вина клиент, расстроенный своим утратившим стойкость 'ратником'. Магистрат по таким делам даже дознавателей не отряжал. Похоронная команда зарывала трупы за городскими стенами в грошовых ящиках. Еще чаще, когда могильщики индевели с похмелья, тела и вовсе по-тихому вывозились на берег и сбрасывались со старого причала в Леику. Что называется, концы в воду. Так что пусть себе полощет язык бабенка — всем наплевать. К тому же Сабелла была сиротой. Она родилась здесь — в Затуже. Ее родители — сиурги — одни из тех, что, бросив опостылевшую сень лесов, бежали в факторию. Они неплохо прижились тут, да так, что имели собственное жилье. Когда левобережье Леики захлестнуло восстание свободных сиургов, Сабелле шел восьмой год. После падения города, ее и еще нескольких сиургских детишек укрыла в подполе собственного дома чета сердобольных старичков, живших по соседству. Из-за узенького зарешеченного оконца Сабелла видела, как по раскисшей от крови земле деревянными крючьями таскали изрубленные тела родителей. Старичков не тронули, детей не нашли. Позже, когда в Затужу победоносно вступила армия Филиппа Сильного, ведомая герцогом Ла Вильи, старички не продешевили, выгодно сбыв детей разгулявшейся солдатне. Так что некому оплакивать 'сиургское отродье' и хлопотать о правосудии. Может быть мне: наверное, единственному, кто знал историю Сабеллы? Только я не стану.