Он щелкнул пальцами, и телохранитель внес стул, на который мистер Ховерс уселся верхом, опираясь руками на спинку. Дейв еще сильнее вжался в кресло.
— Но ты не бойся, — Нейт доброжелательно смотрел на подростка, — мы же не варвары из-за Периметра.
Он взял пульт, нажал пару кнопок, и в голокубе запустился новый фильм. В круглое жерло электропечи подавалась по рольгангу толстенная стальная балка, раскаленная добела. На бортике лежал, стремительно испаряясь, кубик льда.
— Наше производство. Рабочие температуры — от двухсот до двух с половиной тысяч градусов. Точность подачи — до десятой миллиметра. Просто торжество техники, — добродушно усмехнулся мистер Ховерс и продолжил: — Моя дочь считает, что ты небесполезен. Считает, принесешь пользу. Говорит, ты отличный ученик и голова у тебя соображает. Так вот, Дэйви. У тебя есть три часа, чтобы доказать мне свою полезность. Ты понял? Это десять тысяч восемьсот секунд. За это время ты должен составить качественный бизнес-план на себя самого, а также расписать мне гарантии твоей добросовестной работы и меры, предотвращающие предательство моих интересов. Как мне надежно использовать тебя с максимальной выгодой. Если спустя три часа я вернусь, и ты не сумеешь меня убедить в своей нужности... — он кивнул на уже погасший голокуб.
С этими словами Нэйт Ховерс вышел, а вместе с ним вышли и телохранители, оставив у двери блокнот со стилом.
Дэйв сжался. Избитый, мокрый и жалкий, в офисном кресле рядом с омерзительно воняющим ведром блевотины. Блокнот да стило — вот все инструменты, при помощи которых ему предстояло бороться за жизнь. И десять тысяч восемьсот секунд. Тысяча восемьдесят раз по десять.
Только вот часов своему пленнику отец Эледы не оставил...
"Пи-и-ип!" — раздался второй сигнал, вырывая Дэйва из парализующих ум и душу воспоминаний.
— Я не слышу ваших объяснений, мистер Парсон, — сказала Эледа и поморщилась: — Черт побери, что это за мерзкий звук?
— Это... — с трудом сглотнул Дэйв застрявший в горле ком, — мои часы...
— И чего они пищат каждую минуту?
— Каждые... десять, — едва слышно поправил ее собеседник.
— Неважно. Выключи. Немедленно, — приказала мисс Ховерс. — Я тут по делу говорю, а не сдаю нормативы.
Дэйв дрожащими непослушными пальцами поставил таймер на паузу.
— Зачем это вообще? — спросила Эледа.
— Чтобы не опоздать, — ответил ей Парсон. — Помогает контролировать время.
— И куда же ты сейчас боишься опоздать? — ехидно поинтересовалась женщина. — Я так понимаю, в лабораторию? Чтобы ускорить сотрудников?
— Мисс Ховерс, мы здесь делаем всё возможное... — начал мямлить Дэйв, продолжая торопливо царапать в планшете.
— Всё возможное? Полтора часа за три года. Уже десяток штрафников к Зета-центру отправили, а результатов ноль. Когда, наконец, исследования образцов дадут результат, который устроит корпорацию? Или, может, всю вашу лабораторию отправить к шлюзу "Мариянетти" следующим рейсом? В этом случае вы ускоритесь?
Дэйв, наконец, отложил стило и протянул планшет собеседнице. Та пробежала глазами по строчкам.
"Из разговоров с управляющим лабораторией номер три была получена информация, что их сотрудники добились увеличения времени между ТО киборгов с двух недель до полугода. Контрольные испытания завершаются. Независимого подтверждения не имею".
Мисс Ховерс довольно улыбнулась и написала:
"Ты умница, Дэйв. Я всегда это говорила". Однако продолжила прежним голосом:
— Ваша задача к концу года увеличить срок действия препарата с полутора до трех часов. Если этого сделано не будет, следующую группу штрафников наберут из ваших сотрудников, мистер Парсон. Три часа. И желательно, чтобы по окончании действия человек не умирал, а мог получить новую дозу и идти в зараженную зону еще раз.
Дэйва колотило изнутри. Он понимал: она говорит так для возможных прослушек, он ведь сам настаивал на подобной процедуре передачи информации. Понимал, что всё не всерьез, но воспринять недовольство мисс Ховерс как игру у него не получалось. По спине полз липкий пот, руки подрагивали, кадык дергался, в горле пересохло. Хотя бы глоток воды!
— Мисс Ховерс, — сипло сказал Дэйв, — мы готовы давать результат, но для этого необходимо больше исследовательского материала...
— Какого именно? И почему вы молчали, если материальная база недостаточна?
— Я посылал запрос в управление, но ответа оттуда пока не пришло...
— Еще раз. Что нужно для большей эффективности исследований?
Дэйв, по-прежнему глядя куда угодно, только не на собеседницу, ответил:
— Расширить квоту по программе "Надежный образец". Сейчас нам дают по одному образцу в месяц.
— А нужно? — спросила Эледа.
— Хотя бы....
— Сколько у вас боксов для содержания? Впрочем, неважно. Подавай заявку для полного заполнения боксов.
— Благодарю, — голос у Дэйва совсем осип.
Мисс Ховерс посмотрела на управляющего лабораторией с жалостью:
— Дэйв, прекрати так трястись. Ты ведешь себя еще ужаснее, чем моя горничная, из этих... новомодных. Она тоже избегает смотреть в глаза, постоянно трясется и силится угодить на каждом вдохе. Это раздражает, — в ее голосе прорезались металлические нотки.
Мистер Парсон, наконец, поднял глаза на собеседницу. Лицо у него лоснилось от пота, и было застывшим, словно маска.
— Ты ужасен, — искренне сообщила Эледа. — Смотреть противно. Займись своими подчиненными. Материалом мы вас обеспечим. И дайте уже, наконец, результат. Результат, Дэйв. Ты понял?
— Да, мисс Ховерс.
— Работайте.
С этими словами она направилась к дверям. Дэйв поспешно вскочил, едва не опрокинув кресло, но мисс Ховерс и ее амбалы уже вышли.
Как только дверь за ними закрылась, мистер Парсон трясущимися руками вцепился в ролекс, снова выставляя таймер в рабочий режим, и лишь после этого бросился к кулеру. Он пил ледяную воду стакан за стаканом, до ломоты в зубах, до судорог в горле, а потом медленно осел на пол, уткнулся лицом в ладони и беззвучно разрыдался.
* * *
Кошмар Джеллики Тарукай длился вот уже полтора года. Она давно забыла, каково это — жить, не вздрагивая от звука шагов, не обмирая от взгляда, брошенного вскользь, не просыпаясь от собственного крика, который сама же и душишь, зарываясь лицом во влажную от пота подушку.
Кошмар не прекращался. От него не было избавления. Застывший ужас поселился в животе, свернувшись ледяным комом. Джеллика просыпалась с ним и засыпала, ходила за покупками и прибирала дом, улыбалась окружающим и тайком плакала по ночам. А еще мечтала, ненавидела, ела, пила... Но страх всегда — всегда! — даже когда ее рвало от боли, оставался внутри.
Джеллика научилась различать разные виды кошмара. Как и разные виды унижения. Например, её спрашивали: "Мисс Тарукай, почему на моем столе пыль?" Спрашивали очень вежливо, не повышая голоса. Но вдоль по позвоночнику сразу же ползли ледяные мурашки. Ведь Джеллика отлично знала — никакой пыли на столе нет, она протирала его сегодня утром и даже днем, ведь за любую ничтожную небрежность ее накажут. Сильно накажут.
Поэтому вопрос про пыль был всего лишь придиркой. Упрекнуть горничную не за что — весь дом сияет. Он всегда сияет, ведь Джеллика убирает его, не покладая рук. Каждый день, с утра до вечера, прерываясь лишь на то, чтобы торопливо перекусить безвкусным сублиматом.
Но, если повод для наказания отсутствует, его всегда можно выдумать. В конце концов, почему нет? Джеллика же не сотрудница корпорации, у нее нет прав. Конечно, контрактом оговорены некоторые нюансы, но... жалобы рассматривает только агентство по найму. Причем только то агентство, которое оформляло контракт. А ее агентство закрылось через три месяца после подписания ею договора. И вместе с закрытием исчезла даже та мизерная защита, на которую могла рассчитывать бесправная мисс Тарукай.
А ведь Джеллика сама выбрала этот дом. Ей показали голографические проекции. Дом был прекрасен! Какая честь — работать в таком месте, да что там работать, честь — даже просто приблизиться к нему! Она в жизни не видела ничего роскошнее. И юной горничной повезло — она попала именно сюда, потому что главным пунктом помимо "исполнительности, чистоплотности и образованности" наниматель особо обозначил "эстетичный внешний вид".
Джеллика подошла по всем параметрам. Она прекрасно читала, писала и считала, с отличием окончила курсы хаус-менеджмента, умела готовить, сервировать, убирать и даже петь! А ее внешний вид был однозначно эстетичным, ведь Джеллика была очень хорошенькая, невысокая и тоненькая. Телосложение, как и азиатский разрез глаз, она унаследовала от матери-островитянки, а вот медную кожу, пухлые губы и вьющиеся волосы — от деда-африканца. Не красавица, конечно, но, как сказали в агентстве, "весьма пикантная".
Она так надеялась, что сможет пробиться в корпоративной зоне. Стать здесь человеком! А стала по сути рабыней. Одушевленным предметом, даже не домашним животным. К домашним животным здесь относились куда снисходительней, чем к Джеллике. Домашних животных не наказывали так часто. Зато Джеллику — сколько угодно. В основном безо всякого повода. И это было гораздо хуже, чем когда повод находился. В конце концов, за действительную провинность она получала одну-две хлесткие пощечины, иногда — пинок. Но если причины для побоев не находилось, ее начинали унижать.
Унижения всегда были разные, но в целом она делила их на три категории.
Первая — Безобидная. Когда унижали только словами. Это, конечно, мерзко, но, по крайней мере, вытерпишь с улыбкой — сможешь убраться с хозяйских глаз. Недалеко и ненадолго, но все-таки получишь передышку. Вот только каждый раз можно лишь гадать — отпустят быстро или продолжат измываться уже не только словесно.
Вторая — Противная. Когда придумывали что-то по-настоящему мерзкое и заставляли ее это делать. Так, например, "пыльный" стол горничная вылизывала языком, якобы "несвежую" рубашку ей однажды запихивали в рот, пока она не потеряла сознание от удушья, а за "пережаренный" стейк приказали съесть принесенный откуда-то кусок протухшего мяса. Съесть красиво. С фарфоровой тарелки. Вилкой и ножом. С приятной улыбкой. Ведь если она готовит всякое дерьмо, то и сама должна есть дерьмо безропотно. Впрочем, Джеллика тогда была глупой. Не смогла съесть, начала давиться и плакать.
И познакомилась с третьей категорией унижений. Самой Ужасной.
Ведь нет ничего страшнее, чем когда омерзительное унижение растягивается на часы, дни, а то и месяцы. И повторяется раз за разом в одно и то же время.
Да, воспитанием Джеллики Тарукай занимались очень ответственно. Ее отучили от брезгливости. И приучили терпеть боль. Джеллика умела всё. Умела не плакать и хранить спокойствие, когда внутри поселялась мелкая дрожь, а в груди холод, когда даже шаг сделать было невозможно — не слушались ноги. Но раздавалось мягкое, почти ласковое:
— Мисс Тарукай, подойдите.
Она всегда подходила.
В этом доме не терпели суеты. "Во всем. Необходим. Порядок", — так ей говорили, тыча лицом в нарочно пролитый хозяйской рукой кофе. "Хватит трястись. Это раздражает!"
Да, она помнила — прислуга должна быть вышколенной и понятливой.
Джеллика стала очень-очень понятливой. Правда, не сразу.
* * *
В первые недели, когда Джеллика Тарукай только поступила на работу в этот дом, она еще не была ни вышколенной, ни понятливой. Была самой обычной — глупой горничной, которую на ее великое счастье взяли работать с забытого всеми (кроме агентства по найму) острова в Чистую зону. Обучили и привезли на материк.
Боже, ведь тогда ей это действительно казалось счастьем! Она прошла такой строгий отбор... Разве ж можно было подумать, что материк — мечта всех и вся — станет для нее кошмаром? Она расхочет оставаться. Но останется. Навсегда. Потому что никто и никогда не покидал этот дом по истечении контракта. Никто и никогда. Из этого дома, с этой работы можно было уйти только одним способом — в черном пластиковом мешке.
До нее так уже "ушли" две девушки. Но Джеллика об этом узнала позже, когда сама попала в ловушку. Две девушки чуть постарше нее: двадцати и двадцати двух лет.
— Смотрите, мисс Тарукай. Это ваши коллеги-предшественницы. Вот эта — Синтия — была слишком ленива. А эта — Саманта — слишком плаксива. По большому счету они просто не дорожили своей работой. Не уважали работодателя. Хотите узнать, что с ними случилось?
Джеллика отчаянно мотала головой.
— Ты ведь будешь старательной? И уважительной?
В ответ она часто-часто кивала.
Будет, конечно, будет! Она сделает всё, чтобы не уехать отсюда в пластиковом черном мешке. Ни за что. Она сумеет вырваться.
Первая попытка вырваться на электрокаре стоила ей жестоких побоев и прижигания утюгом.
Вторая — удушения целлофановым пакетом.
Ну, а третья стала самой драматичной из всех. Джеллика срезала браслет-идентификатор, раздобыла себе одежду и даже сумела добраться до пропускного пункта. Увы, там ее задержали, установили личность по отпечаткам пальцев и вернули "на место постоянного проживания" — обратно в этот дом. Где ее ждало наказание.
Беглую горничную приковали за обе руки к батарее и не освобождали три дня. Ей не давали ни есть, ни пить, ни выйти в туалет, ни снять одежду... Она до сих пор не хотела даже вспоминать эти трое суток.
А четвертая попытка... четвёртой попытки не было. Джеллика, наконец, поняла, что корпорация — ее бывшая заветная мечта — слишком сложно устроена, чтобы ее обмануть.
Но Джеллика часто мечтала. Она очень любила мечтать. На кухне были ножи. Отличные остро отточенные ножи. И большие хозяйственные ножницы. И молоток для отбивки мяса...
Однажды Джеллика взяла этот молоток. И нож. Ей было всё равно, чем закончится дело. То есть она думала, что всё равно. А оказалось, нет.
Она ведь не знала тогда, что по дому везде натыканы камеры. Дура. Камеры по дому, маячок-браслет на ее руке и камера в пуговице униформы, позволяющая видеть, куда идет горничная, что делает, с кем говорит, как говорит и что говорит.
Кроме этого был и еще один сюрприз.
В итоге покушение закончилось, как ему и положено было — провалом.
А Джеллике до сих пор снилось по ночам наказание. Она просыпалась в поту. И знала: за ней наблюдают. Но ночью во сне — за эти слезы ее не наказывали. Другое дело день. Совсем другое.
Днем вышколенная прислуга должна быть деликатна и незаметна, почтительна и ненавязчива, услужлива, но не суетлива.
— У тебя же есть чувство собственного достоинства? — спрашивали ее.
Да, конечно, есть. Было. Когда-то. А сейчас осталась только видимость. Но этого достаточно. Главное — не показывать ужас, не смотреть затравленно, не плакать и... улыбаться. Обязательно улыбаться! Прислуга ведь должна быть обходительна и приветлива.
Поэтому Джеллика всегда ходила с гордо расправленными плечами и даже научилась не вздрагивать. Ведь в этом доме никогда не били без предупреждения.
