Увидев, что старейшина закинул ногу на ногу и обнял ее руками,
эн иронически усмехнулся: "Напрасно ты мыслишь в сердце своем
спутать собрание, всевидящий Ан не позволит", — и ответил без
неприязни, мягко:
— У твоего рода земли самые плодородные и орошаются они
лучше, чем у других. А у кого столько работников? Что касается общины писцов и чиновников, — большинство из них не имеют
наделов, а живут за счет храмов. Кстати, Буенен, у твоего дома
есть поле кормления?
— Нет, мой господин. Мне некогда заниматься обработкой земли.
Все мои помыслы и все силы направлены исключительно на
служение храму. — Немалый доход приносили Буенену две дюжины
ослов, пасшихся в храмовом стаде, которых его жена регулярно
сдавала внаем.
— А почему род Зиусудры обойден и ничего не платит? — с
напускной наивностью осведомился толстяк.
— Род Зиусудры — жреческий и облечен благоговением, —
сдержанно пояснил эн, нынешний глава рода. — Мы — исполнители
обрядов, необходимых богам, и у нас нет ни наделов земли, ни
своего скота.
— Да так ли это, Уренки? — взвился, несмотря на свой солидный
возраст толстяк, вскочил и в запальчивости ринулся вперед,
надвигаясь на эна. — Побойся богов. Здесь почти все принадлежит
тебе и твоему брату, но если это неправда, то почему же ты пожалел
богу богово и так мало взял, нет, не у брата своего — а из дома
Инанны для дома Энлиля? — задыхаясь от ярости и ненависти,
охвативших его, с налитыми кровью глазами, патриарх шаг за
шагом приближался к владыке. Остановившись в шаге от него и стукнув посохом об пол, старейшина выпятил голову и с зубовным скрежетом возвысил голос. — Если и высокий не осознает своих деяний, судьба, не знающая различий, пожрет его. Путь беззаконных — как тьма, не знают они, обо что споткнутся!
— Ороси молчанием гордыню свою, безумец. Придержи язык. —
Эн в холодном бешенстве шагнул навстречу ему. — Как смеешь
ты, раб из сынов глупого барана, пророчествовать мне, сыну
огненного козла, избраннику божьему, каркать на мою голову? Твой
бог — слуга Энки, бога рода моего! Молчать, раб! Да пребудет
надо мной благословение владыки судеб, да вольются в меня его
сила и мощь! — Повернувшись так, чтобы луч солнца падал на око
Энки — большой серебряный диск, всегда висевший на его груди,
эн резко произнес напряженным, звенящим, как натянутая струна,
голосом:
— Смотри в око Энки! Смотри! — Нечеловеческая воля сквозила
в его огненном взоре. Присутствующие, трепеща в смятении перед
всевышним гневом, не смея, страшась взглянуть в ярко
блестевшее, слепящее око бога, зажмурились и отвернулись.
Великий дамкар вскрикнул и прикрыл глаза руками. "Когда
разбивается волна, нагни голову", — подумал он, дрожа. На лбу
дамкара выступил холодный пот, по спине побежали мурашки.
И только брат и сын эна не опасались Энки: личный, родной
бог, прародитель, без серьезной причины не оставит и зла не причинит чадам своим. Аннипада — часть ствола древа рода, преемника земного владыки, Энки, как и отца, наделил способностью приобщаться к его мощи, черпать от него силу божественного внушения, под воздействием которого люди теряли волю и обычную для них сущность, превращались в воск.
Патриарх устало осел, держась за посох, и не будучи в состоянии
оторвать взгляда от блестящего диска, пристально, почти не мигая,
все смотрел и смотрел в око Энки.
— Закрой глаза, — негромко скомандовал, подняв к его голове
ладони эн, и старейшина послушно опустил веки. — Тебе хочется спать,
твои веки тяжелеют, тяжелеют, — монотонно и очень уверенно
говорил эн. — Ты — дитя, маленький мальчик, любимый матерью.
Ты — дома. Поиграй, поползай, тебе все дозволено.
Убеленный сединами старейшина, как двухлетний ребенок, сел
на пол дворика и, громко мыча, стал катать посох, затем снял
свои сандалии и с радостным лепетом принялся их подбрасывать.
Когда старейшина встал на четвереньки, подбежал к жрице и залаял,
та не выдержала и сокрушенно зарыдала. Жалостливо, с изумлением и брезгливостью смотрели члены совета на доселе самого почтенного и влиятельного старейшину, трезвомыслящего человека, опытного земледельца, нечистого с этих пор, покинутого личными богами.
— Что и говорить, боги карают строптивых, — прошептал кирпичник Урнамму. — Да не выпадет и врагу моему столь плачевный жребий. Тяжкая старость ему досталась.
После того, как эн вывел патриарха из гипнотического состояния, тот, несколько придя в себя, заикаясь, спросил: "Что, что это было со мной"?
— Он стар и ветх, а разрушенный дом — жилище злых духов, —
объяснил эн. — И поэтому он, впав в бешенство, словно пес, говорил
собранию немирно и недостойно. Владыка жизни Энки отнял у
него за это разум, смешал его мысли и ввел в безумие. Буенен и
Уркуг, — повелел владыка, — отведите его домой и уложите в постель. В конце вечерней стражи подойдите ко мне, я сам сниму с вас скверну. Воистину, малый ум — великая ноша, — с презрительной улыбкой сожаления произнес эн.
Плачущего старика взяли за руки и навсегда вывели из храма,
стараясь никого не задеть.
— Что же теперь рыдать — бросил Буенен. — Кто сам упал, плакать
не должен!
Эн, его брат и сын задержались во дворике Ана, чтобы
предварительно, до выбора гаданием места под храм Энлиля, обсудить особенности каждого из трех участков, предлагаемых энси.
— Зловредный был старик, умничал много, — заметил главный
жрец Инанны, когда все вышли. — Его еще отец наш терпеть не
мог.
— В старости недостатки ума становятся заметнее. Пусть он
бесшумно, как светильник, угаснет в доме своем, сам догорев до
конца, — промолвил успокоившийся эн. — Любил он мутить воду!
Можно не сомневаться, что теперь их род выберет более
осмотрительного и сговорчивого человека. Племянница его мне тоже
как-то не слишком нравится. Красавцу Наннару нужна другая
жена: юная, свежая, сладкая, а не такая вяленая рыба.
— Действительно, — подхватил брат, — небесный бык, украшение
ночи, может разгневаться на нас за нерадивость и малое рвение в
заботе о нем.
— Вот именно, Тизхур, брат мой. Если еще и сын Энлиля возмутится и рассердится, то народ наш ожидают большие неприятности. Необходимо предвосхитить гнев Наннара. Должно отдать богу самую лучшую девушку племени, самую соблазнительную.
— Подыскать ему жену следует из нашего рода — предложил Тизхур, жрец богини любви. — У других девушки не такие прелестные, уж я в этом, брат мой, хорошо разбираюсь!
Аннипад отчетливо вспомнил Пэаби и ему отчаянно захотелось ее увидеть. Разве где-нибудь ещё существовала девушка, более привлекательная и милая, чем она?
— В ближайшие дни обязательно зайду в дом Мешды, — решил
он, — я, кажется, и обещал!
— Запомни, сын мой, — эн повернулся к Аннипаду и положил руку
на его плечо. — Причинять людям зло по большей части не так
опасно, как делать им слишком много добра. Ну, а теперь поведай
нам, где ты узрел подходящие участки для строительства храма.
Образ Пэаби померк, растаял и улетучился из сознания.
— В черте Города есть всего один участок — площадь у Рыбных
ворот, но почва там слабая — прибрежный песок, может не
выдержать тяжести дома Великой горы. Два неплохих участка
есть за Городом. Один — почти рядом с Козьими воротами, другой
— на расстоянии шести полетов стрелы от ворот. И там, и там
почва каменистая. К реке немного ближе первый участок.
Эн присел на скамью и сосредоточился.
— Храм Энлиля должен стоять в Городе, как и дома остальных
богов. Поэтому, мне думается, участок вблизи Козьих ворот
предпочтителен. Разумеется, придется перенести городскую стену.
Тизхур, что ты скажешь об этом?
— Ты — мой старший брат, я не был равен тебе с самого зачатия.
Я чувствую, что Огненноокий одобрит твои слова при гадании.
Собравшиеся к вечеру у алтаря храма Энки члены совета старейшин
отлично знали свой Город и его окрестности, и после сообщения
энси Аннипада о подовранных им участках, сразу же оценили
преимущества и недостатки каждого из них. Мнения старейшин
разделились: многие считали целесообразным строить храм в
Городе — и дешевле, и быстрее.
Эн, не вступая в дискуссию, отдал распоряжение главному
управителю храма привести жертвенных животных — ягнят одного
помета, дабы по знамениям их печени прозреть замысел Энлиля.
Трое жрецов, держа ягнят на поводках, подвели их к алтарю и
окропили святой водой. Сделать столь важное предсказание эн
поручил умудренному годами опыта прорицаний старшему жрецу,
ведающему прорицаниями. Сей престарелый служитель бога
передавал свое умение молодым жрецам, обучая в храмовой школе искусству прорицания божьей воли на детально выполненных
глиняных моделях печени, где каждый дефект, каждое отклонение
от нормы отчетливо и однозначно связывалось со свойствами
характера предсказываемого явления.
Держась около ягнят, жрец-прорицатель пристально наблюдал за поведением каждого из жертвенный животных перед закланием. Бог, заинтересованный в выполнении своего желания, воздействовал
на поведение животного и дополнительными приметами прояснял
сообщение на печени о своих намерениях.
Прежде чем приступить к жертвоприношению, жрец наделил
порядковыми номерами отобранные для гадания участки. Совершив освящение рук водой источника, он по жребию определил, какой из ягнят ответственен за судьбу того или иного участка. Произведя заклание, прорицатель преклонил колени и обратился к оракулу, всеведущему Энки, с мольбой о даровании прозрения начертаний о пожеланиях Энлиля на печени жертвенных животных.
Жрец каменным ножом вспорол животы ягнятам, погрузил туда
руки, вытащил и тщательно осмотрел каждую печень, ища
знамения, а затем, стряхнув кровь, стекающую с рук, объявил
совету, что печень дальнего участка несет на себе следы
серьезных отклонений от нормального состояния, и это
препятствует использованию его под застройку; две другие печени
не имеют отклонений, но вторая печень, ответственная за судьбу
участка, расположенного за Городом вблизи Козьих ворот, — более
крупная, что указывает на предпочтительное отношение бога к
застройке именно этого участка.
Кроме того, свое волеизъявление бог подтвердил и поведением
животных: первый козленок при окроплении вел себя неспокойно,
тревожно блеял, а второй — ни в чем дурном не был замечен.
Исследовав внутренности ягненка, жрец предсказал также
благоприятный день и час закладки храма.
Глава 5
ЧЕРНАЯ МАГИЯ
В день общественных работ все мужи Города поднялись,
пробужденные требовательными призывами глашатаев. Предстоял
неблизкий путь к оросительным каналам, к запрудам и водо-
хранилищам.
Мебурагеши, старшина рабочей группы квартала, еще в начале
сумеречной стражи, получил в храмовой канцелярии задание на
расчистку участка водоводов, ремонта мостика через отводной
канал и обновление слоя тростниковых циновок, которыми
укреплялись стенки канала. Старшине под расписку выдали со
склада циновки, топоры, лопаты, корзины и кувшины с возлияниями.
Оружейник с двумя взрослыми сыновьями, горшечник Мешда с
Гауром, увязавшимся за отцом ради рыбалки на канале, брадобрей
Агга, ткач Туге, плотники — отец и сын, и остальные соседи-
ремесленники группой из двенадцати человек вышли из Города
затемно, в конце рассветной стражи. Хозяйственные горожане вели
с собой ослов, чтобы привезти из леса побольше хвороста на
топливо. И лишь живущему на грани нищеты ткачу Туге, не сумевшему обзавестись ослом даже внаем, предстояло возвращаться в Город с вязанкой хвороста на плечах.
— Как же ты, Туге, без осла? — пожурил ткача старшина. — Вон
Агга, помоложе тебя, раздобыл скотину, чтобы самому не
уподобиться ослу! Ну, бог тебе судья, довезем и твою вязанку, —
пожалел оружейник долговязого, худого и нескладного пря-
дильщика. Заискивающе, с благодарностью глядя тусклыми
бесцветными глазами на старшину, ткач оправдывался, жалуясь
на тяжелую участь:
— Работаю, сосед, от темна до темна, но нет мне божьего
благословения, все никак не могу выбиться из бедности! В
злосчастный день я родился!
— Действительно, сам ты тут ничего не поделаешь, — сочувственно вздохнул оружейник, брезгливо рассматривая струпья коросты, покрывавшие тело ткача, давно не умащенное маслом. — Человек — глина в руках судьбы. Если предопределено разбогатеть — не торопись, богатство к тебе само придет; а если нет — как ни трудись, все равно ничего иметь не будешь!
— Воистину, кому судьба покровительствует, она все устраивает
к его выгоде, а мой удел — горькая бедность! — сокрушенно
проговорил ткач. Скорбное выражение его смиренного лица и вялое,
медлительное движение рукой, которой он махнул, жалуясь на свою
судьбу, отразили привычное для него безнадежно подавленное
настроение. — Что и говорить, для бедняка и немощного все дни
недели неблагоприятны.
— Не ропщи на свой жребий, ткач, не гневи судьбу, — остановил
его Мешда. — Пусть все то недоброе, что выпало тебе от богов,
будет окутано тьмою. А вот блага и радости, сколько их есть на
твоей доле, выставляй перед всеми, дабы умножились они.
— Скажи, Туге, — полюбопытствовал гончар, помолчав, — что бы ты
сделал, если бы разбогател?
— Я бы, сосед, — Туге мечтательно приосанился и сразу же
сделался значительно выше ростом, — я бы каждый день ел мед с
толчеными кунжутовыми зернами и запивал бы сладкими сливками.
— Ты бы лучше соткал себе новую головную повязку, твоя-то
вся истрепалась и в каких-то жирных пятнах. Шерсти, что ли, для
себя нет, прядильщик? — осадил его мечты Агга.
— Сестра моя оспой болеет, — грустно пояснил ткач, — пока она
не выздоровеет, нельзя ни мыться, ни стирать, чтобы оспа не
подумала, что мы считаем ее нечистой. — Туге встряхнулся и
оправил свою помятую, замызганную юбку. — Если всемогущий
Энки исцелит сестру от болезни, а меня избавит от нужды, то я
принесу ему в жертву козу.
Вертевший головой во все стороны брадобрей Агга ударился босой ногой о придорожный камень и чертыхнулся.
— Кто споткнулся с утра, — хихикнул ткач, — спотыкается до
полудня!
— Ты-то, любимец злосчастья, зачем каркаешь? — брадобрей
подозрительно покосился на прядильщика. — Шел бы ты сам к
воронам!
— Вороны — не всегда посланцы дьяволов, — примирительно
заметил Мебурагеши, — и их карканье не всякий раз приносит
несчастье. Недавно, когда Мешда был в горах, со мной произошел
вот какой случай. Отправился я на осле в дальний лес за хворостом,
