Завоеватель Шамбалы - Reconstruction

Юноша лет семнадцати, немного похожий на Эдварда, но больше на маму, посмотрел на меня с доброй насмешкой и приязнью.

— Теперь ты понимаешь?.. — спросил он доверительным тоном. — Почему ты сделал то, что сделал?..

— Я хотел, чтобы Уинри жила...

— А ты не подумал, что она, возможно, предпочла бы, чтобы жил ты, а не она... Ведь она теперь всю жизнь будет переживать что ты умер, защищая ее.

— Нет, что ты! Рано или поздно она сможет забыть об этом и быть счастливой.

— Но ты ведь не думал об этом, когда спасал ее.

— Нет...

— А о чем ты думал?..

— О том, что не смогу жить, если она умрет. Просто не смогу. Все время знать, что я МОГ ее спасти, и не спас...

— Вот видишь. Теперь ты понимаешь брата?.. — он сказал это таким тоном, как будто Эдвард был и его братом. — Он поступил так, как поступил, из чистого эгоизма, — юноша улыбался. — Нам ли с тобой не знать, каким он всегда был эгоистом!

— Я-то знаю, а ты...

— Знаю — и все, — юноша страшно знакомым движением откинул со лба длинную челку, и я вспомнил, где видел это движение: в зеркале. И там же я, наверное, увижу своего собеседника — лет через пять.

А в следующий миг на меня обрушилась память.

— Что они наделали! — Уинри упала на колени, чтобы протиснуться между выступами по краям платформы, на которой они с Ческой так внезапно вознеслись. Слезы — не те слезы, которые бывают в отчаянии и печали, а те, которые текут от отчаяния и злости, — пятнали ее щеки. — Что они натворили, государственные алхимики, возьми их за... — она грязно и матерно выругалась, ударив кулаком по слежавшейся почве платформы. Как всякий механик, Уинри знала очень много ругательств... другое дело, что бабушка обычно запрещала ей употреблять их. Но в такой ситуации, как сейчас, даже бабушка не смогла бы ничего возразить.

Ей прекрасно стало понятно, что произошло: помощь таки явилась и, вместо того, чтобы помочь, умудрилась навредить. Государственный алхимик, прибывший вместе с отрядом военных, тоже предпочитал орудовать с землей... он нанес удар по эсерам, не соразмерив силу, и весь двор института покрылся длинными трещинами-развалами. На одной из таких трещин и оказался совершенно случайно Альфонс... и не смог ничего сделать, потому что был занят совсем, совсем другим!

И теперь Уинри с сердцем, полным неизбывного отчаяния, смотрела на маленькую фигурку в красном плаще, казалось бы, мирно свернувшуюся калачиком в трещине у подножия спасшей их с Ческой колонны. Не просто так она там прикорнула: Уинри видела, как вокруг головы Ала начинает расплываться алая лужица крови.

— Надо поскорее его достать! — Ческа, тоже смотревшая вниз, чуть было не прыгнула с платформы, Уинри еле удержала ее за ворот мундира: платформа возвышалась над землей на высоту пятиэтажного дома. Альфонс явно перестарался...

— Стой! — резко прикрикнула Уинри на подругу, не посмотрев, что та была офицером действительной службы. — Если ты сейчас угробишься, то... — она не продолжила. — Надо слезать. Прыгать — все ноги переломаем.

"Или шеи", — подумала про себя Уинри, но благоразумно не высказала этого вслух, чтобы не вводить Ческу в еще более истерическое возбуждение.

Она снова взглянула вниз, стараясь, на сей раз, чтобы взгляд ее был спокойнее... и заметила кое-что, от чего сердце ее буквально похолодело (Уинри сразу же поняла, что никакая это не поэтическая метафора). Она увидела, что край трещины прямо над головой Ала начинает медленно-медленно оползать... медленно-медленно... И ничего уже не успеть сделать, только прыгнуть вниз, ломая себе все, что можно сломать, и все равно не дотянуться, не прикрыть, не спасти... Как он улыбнулся ей! "Жизнь бессмысленна, если ты не можешь быть с теми, кого любишь..." Сколько может свалиться на человека, чтобы он продолжал жить дальше?!

— Ты хочешь его спасти, Уинри? — услышала она позади себя знакомый хмурый голос. Уинри обернулась. Гнев! Он взялся неизвестно откуда — с неба, что ли, прилетел, — но только сидел здесь, на краю платформы, и мрачно созерцал Уинри огромными синими глазами.

С внезапно вспыхнувшей надеждой Уинри крикнула:

— Да!

Она никогда не понимала Гнева — не понимала, почему он ушел, не понимала, что он ищет... Она жалела его, потому что помнила маленького напуганного ребенка, который когда-то прижимался к ней в поисках защиты... но давно уже прошли те времена, пусть "ребенок" с тех пор и не изменился внешне.

Может быть, он все еще старается понять людей?..

— Почему?..

— Потому что он — мой брат!

— А в чем смысл?.. Он даже не кровный твой родич. Почему ты так печешься о нем?.. Я хочу понять...

— Послушай ты, гаденыш! — под сдавленный вопль Чески Уинри вскочила, шагнула вперед, схватила Гнева за воротник. — Если ты можешь что-то сделать — сделай, черт возьми, а не сиди здесь и не рассуждай! Потому что, черт тебя во все дырки, когда ты умирал, Роза вытащила тебя из подземелья! А потом я сделала тебе руку и ногу! Зачем нам это было нужно?! Чтобы ты шлялся тут, искал непонятно что и задавал дурацкие вопросы?! В конце концов, Альфонс и тебе не чужой, так что БЫСТРО!

Гнев кинул на нее испуганный — испуганный! — взгляд и сиганул вниз. Просто взял и спрыгнул. Уинри видела, как он по-обезьяньи ловко приземлился у подножия колонны (даже автопротезы не помешали запредельной ловкости тела гомункулуса) и подскочил к Алу. Еще мгновение — и он уже бережно кладет его на землю чуть в стороне от трещины... а сама трещина уже наполовину засыпана обвалившимся краем.

Отчаянно, торопливо, обдирая в кровь руки и ноги, Уинри принялась спускаться с колонны. Это было не так уж трудно: штуковина вся была в чешуйках после трансмутации. Самое страшное было перегнуться через край платформы и достать ногами до столба, однако с тренированным телом Уинри это особых хлопот не доставило. Вот Ческа... Она, честно говоря, так и осталась наверху: у Уинри не было времени ее снимать.

Девушка кинулась к двум мальчикам. Как ни странно, Гнев, вместо того, чтобы сразу уйти от спасенного, как это можно было от него ожидать, держал голову Ала у себя на коленях.

— По-моему, он умирает, — этими словами, произнесенными обычным хмурым тоном, он встретил Уинри.

Девушке не надо было каких-то манипуляций с пульсом или медицинскими приборами, чтобы понять, что Гнев прав: лицо Ала было очень бледным, веки — синими, дышал он прерывисто и хрипло... Правда, испугавшая ее лужица крови имела своим происхождением небольшую рану над левой бровью... раны на голове всегда выглядят плохо и кровоточат ужасно, но заживают быстро. Тонкая полоска крови из уголка рта напугала ее куда больше. "Он же не мог упасть с такой высоты, чтобы отбить внутренние органы! — мелькнуло в Уинри в голове. — Там всего-то метра три было!" Однако в следующий момент она поняла, в чем дело: у Альфонса в кровь были разбиты губы.

Внезапно Ал открыл глаза, посмотрел на Уинри и попытался улыбнуться. Получилось плохо.

— Я... не умру... Уинри, — проговорил он с трудом. — Мы... обязательно вернемся... вместе с Эдвардом. Помнишь... пирог от миссис Хьюз... ты обещала...

Пораженная, Уинри слушала его, пытаясь вспомнить, о каком пироге вообще идет речь. Альфонс взял ее руку и быстро, одним слитным движением начертил на ее ладони алхимическую печать. Очень странную печать: Уинри никогда не видела, чтобы Эдвард или кто-то другой из знакомых алхимиков такой пользовались.

— До скорого, Уинри, — Альфонс крепко сжал ее руку в своей.

И девушка на мгновение увидела себя возле огромной двустворчатой двери, зависшей в золотом сиянии... Почему-то, глядя на эту дверь, вы понимали, что все остальные двери вселенной сделаны по ее образу и подобию. Дверь распахнулась, и непроницаемая чернота за порогом обдала Уинри ледяным холодом.

Альфонс, стоявший рядом, выпустил ее руку и шагнул вперед. Уинри кинулась за ним, но пальцы ее схватили только пустоту... а потом и ворота, и золотой свет исчезли,

И тут же Уинри обнаружила себя снова на истерзанном пятачке земли. Кажется, не прошло и секунды... ничего не изменилось... Гнев также держал голову Альфонса на коленях, вот только глаза мальчика были закрыты. Его пальцы разжались, не держали больше ее ладонь.

Уинри дрожащими пальцами обхватила запястье раненого, попыталась унять собственное сердцебиение. Она была готова к худшему... то есть, убедила себя, что готова, потому что к этому все равно подготовиться нельзя... но в кончики пальцев внезапно толкнуло. Раз. Потом — через очень долгий, нестерпимо долгий промежуток — другой.

— Он мертв?! — громоподобный бас мистера Армстронга раздался над самым ухом Уинри, но не оглушил ее, ибо в этот момент она была настроена совсем на другое: она считала удары сердца.

— Нет, — она посмотрела на уже заранее убитого горем банкира. — Он в таком состоянии... я читала об этом... это называется "кома". Считается, что в это время душа расстается с телом...

Глава 14. Отец

Кажется, из прострации меня вывел шум остановившегося на улице автомобиля. Само по себе в этом ничего странно не было: ну приехал автомобиль, ну тормознул возле дома фройляйн Герхард... Однако какое-то шестое чувство заставило меня отлепиться от стены и осторожно выглянуть из-за угла. Нет, я действительно не знаю, что побудило меня так осторожничать! Может быть, я надеялся, что это окажется что-то эдакое... потому что на самом деле моему измученному разуму позарез требовалась изрядная доля действия (вероятно, с мордобоем), чтобы отвлечься.

Я оказался прав. Из автомобиля выскочило человек пять в так хорошо мне знакомой немецкой военной форме (давеча меня чуть было не схватили на улице, как иностранного шпиона, когда я шарахнулся от проходящего мимо отряда вооруженных сил... правда, отпустили почти сразу: кто и когда видел одноруких диверсантов?..) и вошли в дом. Буквально через секунду из-за угла вывернул второй автомобиль, а потом и третий. Из них выскочили еще два отряда и тоже вбежали на лестницу фройляйн Герхард. Почему-то первая и совершенно дурацкая мысль была: "Наследят же!" Фройляйн очень беспокоилась о чистоте своего дома... знакомая мне миссис Гресия Хьюз тоже была такой. Забавно... здесь ее звали Элисия, а в моем мире Элисией звали ее маленькую дочку...

Однако, если не считать этой дурацкой мысли, мною владели злость, страх и возбуждение, причем в какой-то странной, головокружительной смеси. Переход от отчаяния к активным мероприятиям был слишком резок, даже голова закружилась от выброса адреналина. Я стоял за углом и наблюдал, сжимая левой рукой рукоять пистолета в кармане пальто (если бы я верил в бога, то сейчас горячо благодарил бы его за то, что после того инцидента с поездом мы с Хайдерихом приняли решение никогда не выходить из дому безоружными), как в окнах дом а зажигается свет, как потом "военные" выбегают обратно... Как и следовало ожидать, они вели Хайдериха, со связанными руками и надетым на голову мешком... надо думать, захватывая больного, они потрудились меньше, чем со мной! Однако — и это было странно — с ними не было ни фройляйн Герхард, ни Хьюза... то есть двойника Хьюза, который тоже Хьюз... тьфу ты, черт, запутался совсем! Короче, военного инженера Мейсона Хьюза с ними тоже не было.

И сказать, что меня это обеспокоило, значит, ничего не сказать. Ребята они крайне серьезные, лишние свидетели им не нужны, а раз они не прихватили их в качестве заложников, значит...

Я не стал додумывать эту мысль до конца. Тем более, что я был занят: считал выходящих из дома. Вошло туда пятнадцать человек, по пять из каждой машины. Вышло шестнадцать — считая с Хайдерихом. Никого в засаде не оставили. Странно... может, я им на самом деле не нужен?.. Но почему?.. Еще пару дней назад это не вызывало сомнений... или они приготовили более хитрую ловушку?..

Машины отъехали. Как я ни волновался за фройляйн Герхард и Мейсона Хьюза (а что греха таить, я действительно за них волновался... даже зная, что это совсем не те люди, которых я знал и даже любил, я не мог заставить себя относиться к ним как к чужим или полузнакомым), я сперва обошел всяческими закоулками дом кругом (что было крайне сложно, ибо дома на улице стояли впритык, как и везде в старой части Мюнхена), а уже только распахнул входную дверь. В гостиной фройляйн Герхард горел свет, и, едва я вошел туда, как обнаружил ее, собирающей вещи с помощью мистера Хьюза. При этом фройляйн явно выглядела очень растерянной и двигалась заторможенной, а англичанин буквально носился по комнате этаким мирным смерчем, распахивал шкафы, инспектировал книжные полки, открывал ящики комода, громко комментируя свои действия:

— Так, ну это можно купить, это вообще никому не нужно, это у моей мамы и получше есть... Короче говоря, ничего такого, что стоило бы брать с собой! Так что смену одежды — и вперед! Ну, и если какие-то вещи, которые лично тебе особо сентиментально дороги, то...

— А цветы?.. — слабо протестовала фройляйн Герхард. — Я же не могу вот так...

— Еще как... — начал было Мейсон Хьюз, но тут увидел меня.

— Эдвард?.. — настороженно спросил он. — Ты в порядке?..

— Да, в порядке! Я все видел, — хмуро ответил я. — Они забрали Хайдериха. Вы, наверное, хотите знать причины?..

— Ни в малейшей степени! — отрезал Хьюз. — Меньше знаешь — крепче спишь! Все, что я хочу — это поскорее посадить Элисию на корабль до старого доброго Альбиона! И я не успокоюсь, пока не получу от матушки телеграмму, в которой она скажет, что благополучно встретила мою будущую жену!

— Погоди, а разве ты со мной не поедешь?.. — осторожно спросила фройляйн Герхард.

— Родная, только пожалуйста, не возражай мне! — Мейсон Хьюз присел рядом с ней на диван, слегка обнял ее. — Не вздумай говорить, что ты останешься тут и разделишь со мной все тяготы! У меня тут действительно полным-полно опасных дел, в которых я меньше всего хочу вовлекать тебя! Ты больше всего поможешь мне, если будешь вдали и в безопасности. А события сегодняшнего вечера лишний раз показывают, что ты на крючке. Сегодня и сейчас они ушли... но нет гарантий, что они не вернутся завтра вечером или даже завтра утром.

— Я совершенно согласен с мистером Хьюзом, — мрачно (а каким еще тоном я мог вообще сейчас говорить?) произнес я. — Вы действительно в страшной опасности. Я плохо знаю, что это за люди, но их акции весьма масштабны, и они не останавливаются ни перед чем.

— Погоди, погоди, парень! — мистер Хьюз обеспокоено поправил очки. — Ты знаешь, что это за люди?..

— А вы нет?.. Вы же отказались слушать, отчего они похитили Хайдериха!

— Да, но потому, что я знаю, почему, но не знаю, зачем. Похитили-то из-за ваших исследований, ежу ясно. Кстати, чертежи они тоже забрали. А вот кто они...

— Да на самом деле я тоже немного знаю, — покачал я головой. — А вам-то это точно без пользы.

— Нет, ты скажи, Эдвард. Кто его знает, может быть, я тебе чем помогу.

Только тут я заметил, что акцент из речи англичанина пропал бесследно. То есть... на самом деле я заметил это сразу же, но со мною опять сыграло злую шутку сходство этого англичанина и моего старого знакомого: от настоящего подполковника Маэса Хьюза как раз и можно было ожидать чего-то в этом роде, поэтому я даже не удивился.

— Они называют себя "Общество Туле". Если вам это о чем-то...

Я не договорил. Хьюз подобрался, в глазах его вдруг вспыхнул стальной блеск, который вновь напомнил мне... а, черт, ну почему это так больно! Это больно вдвойне, потому что НАСТОЯЩЕГО уже нет в живых, а этот — вот он, сидит. И почему он жив, когда тот мертв?..

— Еще как говорит, — процедил двойник. — Еще как. Элисия... может быть, тебе стоит пойти собрать вещи наверх?..

Фройляйн Герхард посмотрела на жениха, посмотрела на меня... Потом сказала: "Конечно", встала с дивана... В дверях она обернулась и почти прошептала:

— Пожалуйста, Мейсон... Эдвард... не надо... не надо затевать ничего опасного!

— О чем ты говоришь, милая, я уже через два часа посажу тебя на корабль, а сам буду дома уже через неделю! Все будет тип-топ.

— Тип-топ?..

— Да, это такое морское словечко. Ну иди же, иди, Эли, милая...

Когда она вышла, Хьюз сразу же посерьезнел и помрачнел.

— Что ты о них знаешь, Эдвард?..

— А вы?..

— Предлагаю равноценный обмен, — на этом словосочетании я вздрогнул, но Хьюз не то не заметил, не то сделал вид. — Ты рассказываешь мне то, что знаешь ты, а я тебе — то, что знаю я. И мы квиты.

— Хорошо. Но вы мне еще расскажете, почему вы ими интересуетесь. Я должен знать ваши мотивы.

— Идет, — он серьезно кивнул.

— В общем, мне известно только то, что можно узнать открыто... Они, конечно, не рекламируют себя, но и не прячутся. Легальная сторона их деятельности лежит на поверхности. Это... студенческое общество такое, они занимаются оккультными науками. В целом, полный бред, но не без рациональных зерен. Однако у них есть средства, совершенно необъяснимые для организации подобного рода. Например, они держат военный тренировочный лагерь под Бухарестом. А еще они сумели набрать столько военных и техники, чтобы остановить пассажирский поезд. Они намеревались взять в заложники всех пассажиров. Вы можете себе представить, какие деньги на это требуются?! Я сомневаюсь, что столько наберется у кучки профессоров и студентов... Разве что они действительно выучили алхимию и научились превращать свинец в золото!

— Меня бы даже это уже не удивило, — хмыкнул Хьюз.

— Это невозможно! — возразил я с изумившей меня самого яростью.

Мой собеседник посмотрел на меня с тревогой.

— Ну ладно, невозможно, так невозможно... чего переживаешь!

Не мог же я объяснить ему, что это невозможно, потому что я сам неоднократно пробовал... ну, не свинец в золото конкретно, а алхимию вообще. В этом мире она не работает, как бы отчаянно я не пытался.

Хьюз тем временем продолжил:

— Мне известно несколько больше... Это не просто "кучка студентов" — они, вдобавок, связаны с НСДАП... слышал о такой?.. Ты, вроде, недавно в Германии.

— Шумихи они подняли, будь здоров, — фыркнул я. — Не только в Германии — по всей Европе слышно. И воняет.

— Я тоже считаю, что от их деятельности дурно пахнет. Ну так вот... эти тулисты с ними теснейшим образом сотрудничают. Профессор Гаусгофер, глава этого общества — идеолог и вдохновитель герра Гитлера... главы НСДАП... — я кивнул. — Мое начальство слегка обеспокоено идеями реваншизма, которые они проповедуют, но кое-кто считает, что неплохо бы и поддержать их, в противовес Франции. Лично мне кажется, что ничего хорошего из этой политики не выйдет — но кто послушает какого-то майора?.. А по мне так, когда они получат большинство в Рейхстаге, будет уже поздно.

— И вы занимаетесь ими только из этих побуждений? — спросил я несколько недоверчиво.

— О нет, что ты, я же не ангел! — Хьюз невесело рассмеялся. — Если бы они не перешли мне дорожку, я бы просто старался держаться от них подальше. Нет... Дело в другом. Видишь ли... когда-то, довольно давно, у меня был друг. Очень хороший друг, коллега. Однажды его судил военный трибунал по обвинению в измене, и приговорили к смертной казни. Ну и казнили, само собой. Однако, как потом выяснилось, дело было сфабриковано от начала до конца, судьи — подкуплены, а ниточки тянутся на континент... конкретно — сюда. Слишком долго рассказывать тебе, как я к этому пришел, но в итоге я сам напросился в Мюнхен.

— Значит, это месть?..

— Не суди строго, мальчик, — Хьюз мотнул головой. — Я ведь не мщу людям. Я даже не могу испытывать к ним ненависти. Что я ненавижу — так это систему. И эту систему я собираюсь разрушить. Возможно, один человек и не может восстановить справедливость... — Хьюз достал из кармана небольшой пистолет и взвесил его на ладони, невесело улыбаясь, — но он в состоянии хотя бы попытаться. А ты, Эдвард... на что ты рассчитываешь?.. Ты собираешься выручать Альфонса?..

— Разумеется, — сухо ответил я. — Это не обсуждается.

— А как?.. Один, да вдобавок еще и без руки?

— Моя оставшаяся рука стоит дюжины иных, майор. Кроме того... я им нужен. Еще не точно знаю, зачем... но они очень хотят поймать меня... и по другой причине, чем Хайдериха. Стало быть, я могу с ними побороться.

— Значит, поборемся, — майор подмигнул мне. — Может, я тебе и не очень нравлюсь... судя по тому, как ты упорно избегал со мной разговаривать все эти дни... но в данной ситуации нам лучше всего сотрудничать. Я очень не хочу, чтобы тебе тоже пришлось мстить за своего друга. И очень не хочу, чтобы мне пришлось мстить еще и за моего секретаря.

— Дело не в том, что вы мне не нравитесь, — я посмотрел ему прямо в глаза. — Дело в том, что вы мне кое-кого напоминаете... тоже друга, который погиб. Очень напоминаете.

— Значит, у нас есть что-то общее, — Хьюз протянул мне левую руку. — Ты мне тоже напоминаешь... того самого друга, если быть точным. Кстати, можешь звать меня Мейсон. Не такая уж у нас и разница в возрасте.

Я принял рукопожатие.

— Стало быть, будем работать вместе.

Английский шпион (надо думать, именно шпионом он и был), отпустил мою руку и полез в нагрудный карман пиджака. Там искомого не оказалось, он полез во внутренний.

— Куда же я это сунул... — бормотал он. — Сюда?.. нет, туда... Понимаешь, — пояснил он мне, — после того, как эти ряженые увели Альфонса, я нашел на полу вашей комнаты медальон... Думаю, что это либо его, либо твой, наверное, цепочка порвалась, пока у него приступ был, а ты его держал...

— Это его медальон, — сказал я еще до того, как майор достал вещицу. — У меня ничего такого нет.

— Да?.. — он с сомнением посмотрел на блестящую серебряную крышечку и протянул висюльку мне. — Ну, все равно, лучше, если эта штука будет у тебя. Я-то его знаю без году неделя.

Я машинально взял медальон, не очень понимая, что с ним делать... не на шею же вешать, в самом деле, тем более, что цепочка порвана... потом сунул во внутренний карман пальто, так как из внешнего он легко бы выпал. Больше всего на свете мне хотелось открыть его... я догадывался — нет, я был почти уверен! — чья фотография может там быть. Но я знал, что не открою.

И тут раздался звонок в дверь.

Мы с Хьюзом переглянулись.

— Вы с Альфонсом ждали гостей?.. — спросил он у меня.

Моя рука уже, надо признаться, снова рефлекторно сжала рукоять пистолета в кармане плаща — да, не доверяю я этим игрушкам, но это не отменяет необходимости ими пользоваться, — однако слова Хьюза заставили меня немного расслабиться.

— Еще в семь часов ко мне должны были прийти, забрать заказы. Но их не было...

Хьюз выразительно кивнул на часы на каминной полке. Надо же! Полвосьмого всего. А кажется, что, как минимум, двенадцать ночи... Конечно, в пунктуальной Германии даже полчаса считаются серьезным опозданием, но и среди немцев попадаются весьма и весьма разные люди.

— Фу ты, черт, — я вытер со лба невольно выступивший пот. — Однако и переволновались же мы...

— Все-таки будь настороже, — посоветовал мне Мейсон (теперь я буду звать его так... все-таки даже мысленно меня совершенно не тянуло называть его по фамилии — ситуация, обратная таковой с Хайдерихом).

Я кивнул и, снова схватившись за пистолет — ох, натру я мозоли на рукояти, как пить дать! — отправился к двери. В прихожей уже стояла бледная фройляйн Герхард и смотрела на дверную ручку, как кролик на удава.

Звонок повторился.

Выглянувший за мной в прихожую Мейсон сделал короткий жест, который женщина поняла совершенно правильно и ретировалась в гостиную под его защиту. Я же осторожно приблизился к двери и толкнул ее, стоя у косяка — так, чтобы не высунуться раньше времени. Дверь чуть приоткрылась и замерла: петли были хорошо смазаны, но не вихляли.

Женский голос за дверью нерешительно произнес:

— Дорогой... может быть, пойдем все-таки, поищем номер в гостинице?.. Ты уверен, что мы можем тут остановиться?..

Когда я услышал эти слова, мне показалось, что я умер. Потому что этот голос не должен был звучать среди живых.

Уже ни о чем не думая, я широко распахнул дверь и встал на пороге.

Там стояли... там стояли люди, которых я меньше всего ожидал увидеть сейчас. Родители. Наши с Альфонсом родители. Так невозможно, противоестественно было видеть их вместе!

Гогенхайм Светлый.

Триша Элрик.

И из них настоящим был только отец. Я это совершенно точно знал. Потому что наша мать вот уже десять лет лежала в могиле, в земле иного мира. А эта женщина... ну, начать с того, что она была несколько старше: наверное, что-то около сорока пяти. Маме сейчас даже сорока не сравнялось бы. Мама была моложе Гогенхайма; эта — ровесница... ну, то есть, по крайней мере, внешне, ибо отец умудрился прожить уже более 400 лет. Не спрашивайте, только, как — меньше всего мне сейчас хочется рассказывать эту мерзкую и грязную историю. Я давно уже понял, что не могу судить отца... если сам я натворил в жизни меньше ошибок, то это была отнюдь не моя заслуга.

— Добрый вечер, Эдвард, — отец безмятежно улыбнулся, в своей обычной, так выводящей меня из себя манере. — Я очень рад, что ты наконец-то дал мне телеграмму, и я знал, где тебя найти.

— Здравствуйте, Эдвард, — женщина, похожая на маму, тоже улыбнулась. У нее даже улыбка была такая же... впрочем, после Хайдериха мне к этому не привыкать. У меня отчаянно заболело в груди. — Очень приятно с вами познакомиться. Меня зовут Триша, и я — жена вашего отца. Надеюсь, мы с вами сможем подружиться.

— Извини, Эдвард, это несколько неожиданно... — кажется, тон Гогенхайма все-таки был слегка смущенным. — Я хотел предупредить тебя заранее, но нигде не мог тебя найти. Ты ведь не оставил своего адреса в Бухаресте.

— Просто я и сам его не знал... — я даже не мог найти слов, чтобы высказать их. Просто чувствовал, что мне физически плохо. Еще один двойник... Эти галереи знакомых лиц, одинаковых улыбок... я чувствую себя, как в кошмаре, от которого не можешь проснуться. Потому что никто не узнает тебя, и ты никого не узнаешь.

— Можно, мы пройдем?.. — спросил Гогенхайм. Тут до меня дошло, что пауза несколько затянулось, и я торопливо отступил с порога. Они вошли.

— Фройляйн Герхард... это мой отец и его жена, — произнес я, чувствуя, что говорить мне крайне трудно: к горлу подступал ком. — Вы не возражаете, если они останутся на сегодня?..

Фройляйн Герхард и Мейсон, сообразив уже, что ничего опасного не происходит, стояли в прихожей.

— Конечно, я очень рада вас видеть! — автоматически произнесла фройляйн Герхард. — Только... — она нерешительно посмотрела на жениха. — Вроде бы, мы уезжаем...

— Не беспокойтесь, нам не нужно много времени, — улыбнулся отец. — Надо только починить Эдварду руку. И Трише надо отдохнуть, она очень устала с дороги.

— Нет, что вы, я в порядке! — запротестовала женщина со слабой улыбкой, и в этом тоже была вся мама: она никогда не показывала, как ей трудно. А эта действительно чувствовала себя плохо: я легко заметил это по неестественной бледности и чуть заторможенным движениям.

— Извините, я... на секунду, — хрипло сказал я и бросился наверх. Второй раз за вечер... это определенно было больше, чем я могу вынести. Было бы мне лет пятьдесят — заработал бы инфаркт или инсульт. А так молодое сердце качало как насос... даже жаль...

Я остановился на пороге нашей комнаты... прислонился спиной к косяке... достал из кармана медальон... открыл. Я знал, что поступаю нехорошо, и утешал себя только той мыслью, что, попроси я Хайдериха, он, наверное, разрешил бы мне взглянуть...

Да. Я полный и набитый идиот. Там на фотографии была совершенно незнакомая мне женщина: полное мрачноватое лицо, светлые кудри собраны в аккуратный узел на затылке. На плечах у женщины лежала узорная шаль, высокий воротник платья застегнут на все пуговицы. Мать Хайдериха. С чего я решил, что она имеет что-то общего с нашей матерью?.. Только потому, что, когда я посмотрел на фотографию девушки, в которую он влюблен...

Кстати...

Пиджак Хайдериха все еще сиротливо висел на стуле, сумка стояла на тумбочке около кровати. Я знал, что сейчас все равно придется уходить, и тащить его вещи у меня не было совершенно никакой охоты... честно говоря, я и свою сумку подумывал бросить. Однако одну вещь я совершенно точно должен был взять.

Чувствуя себя паскудно от того, что приходится рыться по чужим карманам, я вытащил из пиджака Хайдериха фотографию мисс Уэнди Честертон и, стараясь не смотреть на нее лишний раз, сунул вместе с медальоном снова в свой внутренний карман. Теперь у меня было такое ощущение, что эти две вещицы буквально жгли меня через рубашку. Вот черт... Что мне делать с моим проклятым сердцем?.. Почему оно не хочет смириться и принять этот мир, как он есть... почему оно ищет в этих людях того, чего в них никогда не было?..

Может быть, если я прекращу терзать себя, я буду счастливее?..

Потому что вообще зачем все?..

— Эдвард... — отец окликнул меня с порога комнаты.

Я обернулся. Он стоял там, где за минуту до этого стоял я, а в руке у него был небольшой портфельчик... в нем два года назад он носил инструменты, и вряд ли с тех пор что-то переменилось.

— Эдвард... — тихо сказал он. — Извини меня. Я знаю, что она — не та Триша, которую я знал. Я прекрасно это знаю. Но... — он беспомощно развел руками. — Попытайся понять. Ты, возможно, не сталкивался еще с этим, но...

— Сталкивался, отец, — машинально я поднес руку к этому злосчастному карману. — И я... действительно не хочу тебя судить. Ни малейшего у меня на это нет желания. Да и кто я такой?..

— Ты мой сын. И твое мнение для меня важно.

— Я был бы нечестен, если бы сказал, что одобряю тебя, — я посмотрел отцу в глаза. — Но и не порицаю. Я... понимаю тебя.

В его глазах была боль. В моих — я знаю — тоже.

Мы стояли и смотрели друг на друга так несколько секунд, и никто не знал, что сказать и что сделать дальше. Потом отец чуть приподнял чемоданчик с инструментами и улыбнулся.

— Ты опять ввязался в какое-то большое дело?.. Полагаю, необходимо тебя слегка починить, прежде чем ты погрузишься в него головой.

— Погоди... так ты ничего не знаешь?.. — а я-то думал, что лимит моего удивления и вообще сильных эмоций на этот вечер исчерпан. — А кто тогда рассказал тулистам об алхимии и о нашем мире?!

— Тулистам?.. А они-то тут при чем?! Сто лет о них не слышал!

— Сто лет?! Они что, такие древние?!

— Нет-нет! — Гогенхайм взмахнул рукой. — Всего лишь фигура речи! Просто я года два с ними уже не имел никаких контактов, и... Эдвард, но это же вроде компания почти безобидных фанатиков, взыскующих власти и силы...

Я кашлянул.

— Пап... ты сам-то вслушайся, как звучат твои слова.

— О-ох.. — Гогенхайм потер в затылке, потом принужденно рассмеялся. — Да, сын... Кажется, я снова очень много пропустил. Ну, рассказывай.

Глава 15. Семейная вечеринка