Стуки-Дао

будь и достиг бы потолка, если бы не...

Это я отклоняюсь от темы. В тюрьме я как раз чем-то подобным занимался —

созерцал (по большей части стены и сокамерников — безусловно жалких тупиковых

ветвей эволюции) и анализировал. Заключение дает время для размышления, но увы,

одновременно отдаляет тебя от идеала. Исчезает куда то та буйная энергия, что

несла тебя вверх, что делала тебя гением. Впрочем, я и это перенес. Со мной была

моя любовь.

Да, о ней. Естественно женщины любили меня. В их представлении я был идеальным

мужчиной — правильным настолько, что на фоне окружающих казался чуть ли не

небожителем — достаточной богатый, видный собой, с отличными манерами блестящим

мышлением и видными перспективами в будущем. Кроме того душа компании,

достаточно вежливый и тактичный, без вредных привычек и употребляющий вместо

портвейна хорошие натуральные вина. Я им, наверное, казался настоящим принцем —

из тех, что приезжают на белом коне ко всем безнадежным замарашкам, дабы

непонятно за какие достоинства увести их в страну розовых грез.

Соответственно, пока мои одноклассники учились привлекать внимание девушек, я

учился их отшивать. Нет, не подумайте, просто мне дали очень хорошее воспитание

так, что я и подумать не мог о каких то там ранних связях. Моя мама, в ответ на

очередной мой вопрос на сию животрепещущую тему, чуть улыбнулась (с затаенной

гордостью за меня) и сказала, что лучше не торопиться. Вот я и не торопился, тем

более что на свете была такая вещь как карьера — завлекательная штука, почище

любых романов.

А с годами получилась еще более забавная ситуация. Я осознал себя, и уже в

двадцатилетнем возрасте страдал разборчивостью, граничащей с брезгливостью.

Подобно случаю с друзьями, я тоже оказался озабочен поисками женщины, которая бы

мне соответствовала. Это самое главное! Вокруг меня было множество женщин, но

они все казались мне достаточно ограниченными — даже не вспоминая о том, что

большинство их них были далеко не фотомоделями внешне, ни одна из этих

говорливых студенток не могла потягаться со мной в знаниях. Они были

недостаточно идеальны, вот что я вам скажу! А я уже твердо знал, что могу

жениться лишь на женщине, которая будет ненамного хуже меня. Такую, рядом с

которой мне не было бы стыдно появиться в самом высшем свете. Такую, чтобы не

сильно блекла на моем фоне.

Сами понимаете — у меня все должно было быть по высшему классу. Такая уж у меня

судьба, и не надо завидовать.

Я сейчас с ностальгией вспоминаю то времечко. Я не был счастлив, потому что не

имел никаких бед и мне не с чем было сравнивать. Но все равно, теперь я вижу,

что время было золотое.

Увы, любовь с некоторыми творит чудеса, а некоторых низвергает с небес на

землю. Вот и меня, это жестокое, но благостное чувство в конце концов привело к

крушению. Мощный мой рывок вверх был остановлен на полпути. И остановил его я

сам.

Ищите, как говорится, женщину. Вот на двадцать первом году жизни я ее и нашел.

Источник всех моих бед.

Ее звали Лилией. Как цветок. Лилькой она стала уже потом. Наверное, она была

хорошей девушкой, что, впрочем, не помешало ей стать очень плохой женщиной.

Возможно, это даже не ее вина — в конце концов, она была весьма одаренной, но

все-таки обычной, а рядом со мной не могло быть обыденностей... Так это или нет,

в общем, не важно, потому что теперь она мертва. А я нет.

Поэтому важно то, что произошло со мной.

Мы встретились банально — увы, я помню, что в то время фантазия рисовала мне

красивые сцены (возможно со спасением от неминуемой гибели, или помощью в

последнюю минуту — не забывайте, что мне было двадцать и я был весьма

инфантилен). То есть это должна быть ситуация, в которой мои таланты

представятся во всей свой красе перед ошеломленной пассией. Ситуация, меня

достойная, да?

На самом деле все получилось несколько иначе — вместо нештатной ситуации, у

меня случилось хорошее настроение.

Знаете, бывают такие дни — слишком яркие, слишком светлые, настолько

переполненные жизнью, что даже безнадежно увязшие в депрессиях меланхолики

выдавливают из себя слабые бледные улыбки как одряхлевшие линяющие орлы глядя на

теплое утреннее солнышко. Вот в один из таких дней у нас случился маленький

праздник. Если не ошибаюсь, праздновали окончание очередного учебного года —

невинное студенческое сборище — все были из хорошим семей, и потому никакого

литробола, битых бутылок, рвоты в туалете и невменяемой страстной репродукции в

задней комнате! Все чинно мирно. Был май месяц — отличный денек и я в тот день

был склонен благоволить всему на свете. Очередной этап моей жизни прошел — яркий

и блистающий, а сколько их еще будет, таких же прекрасных? Я был переполнен

смутными надеждами, хорошими предчувствиями и осознанием своей будущей славы.

Мне казалось, я не иду, а лечу, чуть касаясь асфальта подошвами своих дорогих

кожаных ботинок. Кажется, я улыбался, и прохожие улыбались мне в ответ — редкий

момент, когда окружающий люд казался мне симпатичным. Они, безусловно, были

убоги и жизнь не готовила им ничего хорошего, но даже битая пивная бутылка может

показаться красивой, если на нее падет солнечный луч. Быть может, в какой то

момент вам даже покажется, что среди жухлой травы лежит изумруд, или даже

бриллиант. Но секунду спустя это опять будет бутылка со следами желтой засохшей

пены.

Думаю, эта девушка — в последствии ставшая моей женой — и показалась мне тогда

бриллиантом, хотя на самом деле была осколком стекла. И то, что я не распознал

это сразу — моя единственная, в сущности, ошибка.

Просто, у меня было хорошее настроение.

На вечернике я был в ударе — шутки, улыбки, дружеские пожатия беспрерывно

сыпались из меня. Меня просто распирало от желания делать добро — это со всеми

иногда случается.

А вот она почти не выделялась из толпы — там было много красивых девушек. Не

выделялась до тех пор, пока хозяин квартиры, его звали или Женя и Жека или как-

то еще, не сказал мне, что здесь есть тут такая Лиля, которая много обо мне

слышала и очень хочет познакомиться.

"Ну, почему бы и нет!" — воскликнул тогда я и подсел к ней, здорово ее при этом

смутив. Я же нес какую то чушь сразу на нескольких языках — и, как всегда, был

неотразим. Да, думаю, если бы не честолюбивые амбиции из меня вышел бы отличный

мачо. Но, впрочем, я то всегда мечтал о большем.

Лилия не была особой красавицей — симпатична, но в модели ее бы никто не взял.

Невысокая, с темными вьющимися волосами, уложенными в старомодную прическу.

Пожалуй, это в первую очередь привлекло меня — мне всегда казалось, что прически

в стиле сороковых отличает особое изящество. Я бы эстетом, как вы помните.

Глаза очень темного синего цвета — редкий цвет, на плохих фотографиях она

всегда получалась темноглазой -глаза красивой миндалевидной формы. Да, в этой

девушке было на чем остановиться взгляду. Хотя, окажись я в тот момент в другом

настроении, вряд ли выбрал бы ее.

Она не была идеальна — а значит, не подходила.

Так или иначе, но я ощутил слабую симпатию и почему-то считал своим долгом

развлекать свою новую приятельницу в течение всей вечеринки. Так что, по

завершению оной Лиля уже украдкой кидала на меня восхищенные взгляды, которые я

впрочем, в упор не замечал. Просто, когда на тебя все время так смотрят,

становишься немножко толстокожим. Совсем чуть-чуть.

Желание дарить окружающим счастье все еще не оставляло меня, и потому я

вызвался подвезти ее домой. Ну, конечно же, на большой белой "волге" с кожаными

сидениями — передел мечтаний тех дней. Я даже открыл перед Лилией дверцу — в

своем роде подвиг, потому что больше я этого никогда не делал. Я ехал со слабой

улыбкой через вечереющий город, окна были открыты и в салон проникал запах

вишневого цвета — томный и будоражащий, как лучшие из духов. Счастье переполняло

меня — я ехал с вечеринке своих друзей на своей белой машине с красивой девушкой

на переднем сидении, меня ждало большое будущее, которое непременно наступит, а

сейчас просто был момент тихого упоения настоящим. Упоения собственной жизнью.

Иногда для абсолютного счастья надо совсем немного... Куда это все потом

девается, скажите же мне?

По пути меня посетила удачная, как тогда казалось, идея. Все так замечательно и

я способен дарить тепло каждому встречному и поперечному, так почему бы не

устроить этой Лиле, что потупив глаза, сидит рядом, маленький праздник. Ведь у

нее то, никогда не будет такой замечательной жизни как у меня — что ее ждет, в

конце концов — что бы ни было, наверняка это будет здорово отличаться от моей

феерии чудес. Женская карьера — удачное замужество, потом дети, пачкающие

пеленки, орущие по ночам и разбивающие сердца, когда вырастают, потом внуки — то

же самое, старость — без всякого положения в обществе, без всякий перспектив для

роста. Старость без смысла. Это ведь так убого!

Я чуть не прослезился. Что ж, пусть у нее будет хоть одно хорошее воспоминание.

Момент, когда рядом со мной, ее жизнь совсем ненадолго утратила обыденность.

У старого моста через речку я остановился, повернулся к спутнице и она

посмотрела на меня чуть удивленно (и совсем слегка — испуганно).

-Послушай, — сказал я ей, — зачем тебе сейчас возвращаться домой? Что тебя ждет

там? Пыльная душная квартира? Тихий ужин в семейном кругу? Что еще?

Она смотрела, не понимая.

-Почему бы тебе не оставить все это и не прогуляться по берегу? Сегодня

чудесный вечер, редкий вечер — он просто создан для прогулок.

-Но мы же... собирались домой, — сказала она.

-Посмотри на реку, Лиля — сказал я, — посмотри, в ней отражается закат. И

цветут вишни... ты чувствуешь?

О, эти сакуры в цвету... Как, оказывается, легко быть поэтом!

Она согласилась. Улыбнулась слегка недоуменно, когда мы вышли из машины и пошли

прочь от моста, спускаясь вниз к реке — незапланированная прогулка, спонтанная,

и оттого наиболее привлекательная.

Это был очень приятный вечер. Приятный с любой точки зрения. Мы шли вдоль

берега — наш был зеленый, с дачными участками, за покосившимися штакетинами

которых цвели вишни и яблони. Солнце садилось, стояла тишь, шла мелкой рябью

вода. Помню, что я много говорил — на меня нашел короткий период созерцательного

настроения и я все указывал своей спутнице скрытую красоту вещей, в тот момент

это очень легко было делать, при этом ощущая себя наподобие детского

воспитателя, неразумное чадо которого под чутким руководством делает первые

ошеломляющие открытия.

-Смотри, — говорил я, — смотри, как идет рябь по воде. Как верхние прозрачные

слои, скрывают темные нижние. Внизу совсем другие течения. Видишь, как меняется

свет на изломе?

Она молча внимала — чего у нее было не отнять, так это умения слушать —

качество, безусловно, необходимое для того, кто собирается жить со мною рядом.

-Смотри, какой закат. Сейчас он нежного розового оттенка. Закат красив, хотя он

и предвещает наступление тьмы — это увядание дня, но вместе с тем знак

умиротворения, отдохновения. Знак покоя. Что ты больше любишь, закат или

рассвет?

-Я люблю день, солнце... — сказал она, и я снисходительно улыбнулся и взял ее

за руку, (непроизвольно, честное слово, просто уже довольно плотно вошел в роль

доброго покровителя. Как же я тогда собой гордился! Ну еще бы, столько усилий,

дабы произвести впечатление на одну единственную персону!)

Так мы и брели вперед — я вещал романтический бред, большую часть которого

выдумывал на ходу. Думаю, Лиле я показался очень чувствительной и тонкой

натурой. О том, что чувствительность и тонкость плохо сочетаются с желанием

повелевать и властвовать, она не знала — для этого надо хорошо разбираться в

людях.

К слову сказать, на другом берегу речки, соседнем от того, на котором я вещал о

скрытой красоте вещей, в этом время тянулись угрюмые кирпичные развалины, ржавые

насосные станции и мусорные кучи, исполняющие роль городской свалки. Но это

совершенно не портило впечатления, потому что красота была вовсе не в водной

ряби и нежной невысокой майской траве, а в том кто ее созерцает. То есть во мне.

А я уже мог передать ее девушке, что шла рядом. Наверняка без меня она бы

увидела только эти мусорные кучи.

Когда мы возвращались назад на небе высыпали первые звезды — на светло-

фиолетовом небосклоне, они сонно мерцали и словно подмигивали мне. Вот тогда то

я и понял, что на свете существует любовь. В тот самый короткий миг отгорающего

майского дня.

И мне захотелось выбрать самую яркую звезду на этом пастельном теплом небосводе

и наречь ее любимым именем.

Лилия молчала всю дорогу до дома. Но глаза у нее сияли и она слегка улыбалась,

загадочно, как Мона Лиза и все остальные женщины — судя по всему, мой замысел

удался. Перед тем как выйти из машины, она, помолчав, сказала:

-Спасибо. Чудесный был вечер... — а потом, осторожно передав мне сложенный

вдвое листок бумаги, шепнула, — позвони мне... пожалуйста!

Я уверил ее, что обязательно позвоню и с тем она выпорхнула из моей "волги".

Вот так завершилось наше первое свидание — мой увитый романтикой первый шажок в

бездну.

Как говорится:

Сакуры в цвету,

Жизнь порой облегчают.

Так сказал поэт...

Конечно, я не позвонил. Когда в вашей жизни так много хороших событий, ты

неминуемо забываешь некоторые из них — так уж получается. И к тому же ты

перестаешь придавать им особе значение. Здесь скорее запомнится какая то

неприятность, чем вечерняя прогулка, пусть даже очень приятная. Короче, у меня

это почти полностью вылетело из головы и я шагал себе по дорожке в светлое

будущее, но тут Лилия позвонила сама.

Потом я узнал, что она прилежно ждала звонка несколько дней, причем под конец

ее ожидание стало достаточно нервным и напряженным. Она говорила себе, что я

человек занятой, и просто у меня не хватает времени (что было отчасти правдой),

что нехорошо вот так звонить и тревожить по пустякам. Она ни в какую не хотела

поверить, что я просто забыл — Лиля, Лиля, наверное и сейчас остались такие

девушки — а в те блаженные застойные годы подобный наив был нормой. Я ведь и сам

был наивен, несмотря на свое вышестоящее положение.

В итоге она не выдержала и, позвонив тому приятелю, что устраивал вечеринку,

выпытала у него мой номер.

-Привет, — сказала она, — это я... почему же ты не звонишь?

А я пытался вспомнить кто она такая. Когда так много народу крутится вокруг