— Сколько же у нас кораблей годных?
— Без оговорок — один: 'Старый орел'. Выстроен в девятом году, в запрошлом — тимберован.
— А с оговорками? В Петербурге мне толковали, что двадцать.
Лучше не называть, кто толковал. Оспаривать августейшее мнение вице-адмирал не станет, а правду слышать хочется.
— Вздор, Александр Иванович. Это на бумаге. На самом деле — 'Крепость', коему четверть века, давно лежит килем на грунте. Сохраняют его по указу: для славы, что был в Константинополе. 'Гото Предестинация' и 'Оут екетбом' тоже исправлению не подлежат; просто никто не осмеливается разобрать оные на дрова, ибо государь своими руками их строил. 'Шхельпот' обращен в блокшив, хоть какая-то польза. Прочие корабли, кои моложе пятнадцати лет, надо смотреть: на которых, как мне докладывают, шпангоуты и кильсон поражены сухой гнилью — с теми ничего не сделаешь. Дешевле новые построить. Еще есть галиоты, шнявы и бригантины числом до полусотни, большей частью ветхие. В брандеры годны, а больше ни на что.
— Матвей Христофорович, флот жалко. Военный корабль, не бывший в бою — что девица, до старости не изведавшая мужской ласки. Первопостроенные суда сгнили без дела; ныне второе поколение догнивает. Кои впредь будут заложены — ту же судьбу обрящут?
— В гавани стоят — жалко, а сгорят или утонут — жалеть не станешь?
— Если хотя бы поровну разменяем на неприятельские — нет. Лучше пусть турки утопят, чем на дрова. Немедля занявшись поправкою, какое число можно изготовить к бою?
— Уже занимаются. Много ли успеют сделать, не ведаю: Измайлов отговаривается, что провианта для плотников нет.
— Найду провиант. За счет своих ресурсов. Только скажи, на сколько душ готовить и в какой срок. Чего еще нужно — говори. Леса пиленого, гвоздей, солдат в работы?
Довольная улыбка осветила твердокаменное лицо вице-адмирала. Похоже, мы с ним поладим — значит, есть шансы на успех.
После сей беседы в Троицк на Таганьем рогу отправились триста корабельных плотников во главе с Ричардом Козенцем — лучшим морским архитектором России, недавно получившим капитан-командорский чин. Сам я рассчитывал еще недели на две задержаться под Воронежем, устроив пункт сбора идущих с севера полков, однако прибыл курьер от Голицына с известием, что война султаном объявлена. Пришлось изменить планы и ехать в Азов немедленно. Вице-адмирал остался наблюдать за постройкой и снаряжением прамов, а также встречать едущие из Петербурга судовые команды, чтобы спуститься к морю с полой водой.
Регулярная пехота, из-за неразумного расквартирования, могла быть сосредоточена не раньше середины мая. До того времени, ежели неприятель учинит наступательные действия, только гарнизоны и ландмилиция способны к отпору. Посему военное правление на юге следовало начинать с объезда линии. Царь не обманул: поселенцы и впрямь избежали тлетворного вмешательства его приближенных. Людей сберегли, установленный когда-то регламент сохранили. Ну, может, с неизбежными и допустимыми отклонениями от писаных правил. Замысел исполнился в главном: их совершенно не требовалось принуждать к службе. Крестьянский достаток легко сочетался с воинской готовностью. Многие мужики только здесь и узнали, что значит жрать досыта. Добротные дома, упитанная скотина, необмолоченный хлеб в скирдах, бабы в покупном, а не домотканом, стайки светлоголовых ребятишек... Что сие благолепие надобно защищать, равно от Крыма и от Петербурга, понимали все. Слава Богу, Румянцеву хватило ума не трогать беглых! Иначе булавинский бунт показался бы детскою игрой. Меня встречали не с фальшивой радостью, изображаемой перед грозным начальством, но с искренней: 'нашего генерала' вернули — можно не опасаться удара в спину. А крымцам — ужо покажем!
Последние год или два извечные неприятели много чинили зла военным поселенцам. Словно нарочно доказывали, что их надо ненавидеть больше, чем собственных 'бояр'. То посты втихую вырежут, то хлеб спалят, то баб на покосе утащат. Каждое нападение становилось известно по всей линии. Хан честно пытался хранить мир с Россией — и тем стяжал презрение подданных. Беи грустили о старых добрых временах, вспоминали прежние доходы от продажи ясыря и всячески против Саадет-Гирея интриговали. Воевать собственную, без ханского позволения, войну с неверными стало у крымской знати хорошим тоном. Задумываться при этом, что закон сабли, применяемый к христианским народам, может обернуться против них самих, слугам Магомета не полагается.
Сии набеги, причинявшие не столько урон, сколько обиду, с моей точки зрения были скорее полезны. Ничто так не взращивает боевой дух. В каждом ландмилицком полку спрашивали, когда же наведаемся ответно в гости к басурманам. Терпение и дисциплина, отвечал я. Приготовиться надо.
Приготовления на суше опирались на прочный фундамент, заложенный мною четыре года назад, и ничего сверхъестественного, в общем, не представляли. По плану кампании, основным считался корпус Голицына, мне же отводилась вторая роль. Вот на море... В скрывающей горизонт дымке таились смутные, неопределенные возможности, при вдумчивом использовании (и при благосклонности фортуны) позволяющие выйти далеко за пределы обычного. Россия — страна чудес, и чудеса начинались прямо в Адмиралтействе: силы неприятельского флота были хорошо известны, собственного — покрыты мраком.
Сколь длинна окажется наша боевая линия, не ведал и сам Козенц. Тимберовка слишком зависела от подвоза материалов. При маловероятном условии, что задержек не произойдет, к концу лета от десяти до двенадцати кораблей привели бы в относительную исправность. Еще четыре или пять годились только для обмана врага, и даже в тихом Азовском море могли затонуть в любой момент. Девять больших прамов, по огневой мощи не уступающих смоллшипам четвертого ранга, предполагалось сплавить по Дону нынешней весною — но окажись вода низкой, все они застряли бы на речных отмелях до будущего года. Только гребная флотилия не таила неожиданностей: примерно на такое я и рассчитывал. Галер, полугалер, скампавей — немного и в плохом состоянии. А много — запрещенных указом о староманерных судах стругов, совершенно подобных днепровским чайкам. Строители сих суденышек жертвуют прочностью ради легкости и быстроходности. Помню, как мучился десять лет назад: даже под трехфунтовую пушку требовалось усиление набора. Теперь этого не надобно, ибо употреблять их в артиллерийском бою с турецким флотом решится только безумец.
Единственного дока не хватало. Починку большинства судов производили неудобным и вредным для корпуса способом кренгования. Вырубив у берега ноздреватый мартовский лед, втаскивали корабль на мель, сколько возможно, и опрокидывали набок. Взобравшись на шаткие временные мостки вокруг, плотники под резким холодным ветром меняли обшивку. Даже обыкшим к суровому климату русским мужикам приходилось туго. Впрочем, все доступные средства от простуды им обеспечили: избы для согрева, баню, горячую пищу и чарку водки перед сном. В помощь плотникам я отрядил столько гарнизонных солдат, сколькими они могли управить, договорившись взамен, чтобы мои бомбардирские кечи тимберовали одновременно с линейными кораблями.
Незнание, мешающее составить хотя бы примерную диспозицию для наступательных действий, не исчерпывалось составом флота. Вскоре по прибытии в Азов открылось, что приличная в общем-то лоция содержит досадный пробел в наиважнейшем месте: как раз против крепости Еникале фарватер плохо разведан. Между берегами — четыре версты. На каком расстоянии от бастионов могут идти суда, в зависимости от осадки? Если хотя бы посередине, турецкие пушки окажутся мало действенными. Если же отмели вынуждают прижиматься к берегу Крыма — удастся ли провести хотя бы лодки? Один из морских офицеров, греческой породы, согласился тайно отправиться в Керчь, завязать дружбу с единоплеменными рыбаками и под видом постановки сетей сделать необходимые промеры. Другие лазутчики готовились после таяния льда разведывать пролив при помощи казаков и союзных черкесов. Обыкновенные дела, ничего особенного. Но какого, скажите, дьявола флотское начальство не сделало их в предшествующие двадцать пять лет?! Что за фатальный закон вынуждает Россию в каждую войну вступать неподготовленной?
Весна в Приазовье скоропостижна, как внезапная смерть. Снег оседает и съеживается под наливающимся силою солнцем, талые воды стремительно сбегают прочь, степь предается вакханалии недолговременного цветения, чтобы к началу лета уже засохнуть. Дни летели, словно пули над головою. Полки, рассеянные по дистриктам, отвыкли от настоящей службы: требовалась суровая школа, чтобы вновь сделать их годными к войне. С приездом Румянцева стало немного легче. Понятно, что Петр поручил бывшему денщику приглядывать за мною и писать тайные доношения обо всем; но сие не отнимало у него обязанности исполнять мои приказы, равно как не лишало ясного ума и твердой воли. Я хорошо ладил с помощником и почти подружился. Редко бывает, чтобы достигшие генеральского чина исполнением тайных поручений и бабьими интригами сознавали бесчестье своего фавора. Румянцев, похоже, сознавал — и деятельно стремился перекрыть придворные заслуги военными.
Азов превращался из захолустной крепости в громадный военный лагерь. Прибыл Змаевич с флотским караваном, потом Кропотов с драгунской бригадой. Атаман Лопатин привел донцов. Калмыки не явились: престарелый Аюка помер, теперь наследники делили власть. Новый астраханский губернатор Артемий Волынский усердствовал примирить степных интриганов, но без особого успеха.
В противность стремительно надвигающемуся лету, война разворачивалась до безобразия неторопливо. С обеих сторон: турки оказались тоже не готовы. И даже татары крымские, коих вся сила в быстроте, явно не спешили набегом. Может, выжидали, пока я ослаблю силы на линии? Предстоящий поход на Кубань, против Бахты-Гирея, не составлял надежной тайны — через некрасовцев и связи их на Дону крымцы моментально узнавали все, что творится в Азове. Решением военного совета ловить 'дели-султана' отправили Кропотова с конницей: драгунами, казаками и кабардинским отрядом Бекмурзаевых. Для усиления придали ему егерей, сколько удалось посадить на конь. Бековичевы братья подсказали правильный ход: не нужно гоняться за Бахты-Гиреем, когда в Кабарде у него родственники по жене, князья Кайтукины. Стоит напасть на их владения — сам прискачет на защиту. Не прискачет — тоже хорошо. После такого предательства мало найдется охотников стать под его знамена.
С западной стороны ландмилиция и слободские казаки готовились выступить к Перекопу; но надлежало ждать Голицына. У князя Михаила Михайловича возникли серьезные трудности с обозом, и надежды на скорое их разрешение не было: для корпуса в тридцать тысяч душ одних регулярных (с бывшими гетманскими полками — больше сорока) магазины ниже порогов следовало заложить годом раньше. Осадную артиллерию тоже не успели перебросить по высокой воде. Теперь одному Богу было известно, как скоро ее дотащат до Таванска. Напуганный вначале хан успокоился и послал калгу Сафу-Гирея через Очаков на Правобережье, чтобы создать угрозу днепровским коммуникациям и еще сильнее замедлить движение караванов. Голицына не в чем упрекнуть: прошлый год государь поручил ему всего лишь оборону Киева и Богородицка; о наступательной войне речи не велось. Поспешность в решениях часто бывает причиной медленности в исполнении. В ходе кампании явственно проступали признаки дурной импровизации.
Мы обсуждали с Румянцевым целесообразность выдвижения кордона в низовья Молочной реки, к ногайскому аулу Кызыл-яр, когда примчалось посыльное судно с Таганьего Рога. Турецкий флот появился на горизонте. Больше тридцати вымпелов. Сколько точно и что за корабли, за дальностью не разглядели. Змаевич сделал оборонительные приготовления, но посчитал нужным заручиться поддержкой армии на случай десанта. Я посадил в струги два полка и немедленно отправился к вице-адмиралу.
В прошлую войну турки пробовали высаживаться за несколько верст от Троицка. Еле ноги унесли: неудобный к выгрузке берег оставил их без артиллерии. Удобные места есть, но на таком удалении, что вряд ли годятся под вражескую операционную базу.
Однако червячок сомнения подтачивал мою уверенность: через лондонских друзей известна была похвальба британского посла в Константинополе, что османы действуют по его советам. Правду говорил Абрахам Станьян, или впустую хвастал... Ежели правду — этот матерый морской волчара мог подсказать капудан-паше опасные идеи.
— Семнадцать кораблей! — Матвей Христофорович будто радовался, что турецкий коллега уважил визитом. — Пять фрегатов. Дюжина шебек и галер. Всё, что имеют, привели!
— Какие у них могут быть планы?
— Увидим. Пока стали на якорь против оконечности Долгой косы. Там ширина моря верст двадцать, не считая окраинных мелей. С верхушки мачты Европу и Азию разом видно. Коли хотят нас блокировать при донских устьях — позиция хорошая.
— А испытать на прочность не захотят?
— Думаю, попробуют. Когда, где и как — угадать не берусь.
Турки устраивались близ русских берегов по-хозяйски, с бесцеремонной наглостью сильного. Корабли стояли на глубокой воде (для здешних мест глубокой, в четыре сажени). Меньшие суда шныряли в заливе, чуть не заглядывая в самый порт. При полностью укомплектованных командах, врагов должно быть девять с половиной тысяч: довольно, чтобы отказаться от посылки войск в сторону Перекопа. Скорее надлежало самим готовиться к отражению атаки. Соединенной, с моря и суши — если крымским беям хватит на то государственного разума.
Ответить на неприятельский вызов вице-адмирал не мог, имея оснащенными лишь новопостроенные прамы да пять кораблей, и уступая по числу орудий чуть не вдвое. Зато в другом он обладал преимуществом. Дело в том, что мистер Козенц, долгие годы напрягавший свой немалый талант для приспособления морской архитектуры к условиям 'меотийского болота', кое-чего добился. Его творения были плохи на ходу и не слишком остойчивы — зато шестидесятипушечникам хватало одиннадцати футов глубины, а самым малым (и самым многочисленным в Азовском флоте) кораблям о сорока восьми пушках — даже десяти. Это против обычных в Англии семнадцати! Стоило судам под Андреевским флагом выбраться из гавани, блудливые красавицы-шебеки укрылись под защитой линейной эскадры. Ее грозное и неторопливое встречное движение, в свою очередь, обратило наших к ретираде. Морские силы заняли позиции по обе стороны незримой, но прочной границы, отвечающей форме дна.
К западу от устья Кальмиуса есть несколько участков, где корабли способны подойти к берегу на пушечный выстрел. Негодность их для вражеской высадки относительная: при условии грамотной обороны. Следующие недели ушли у меня на строение береговых батарей и редутов для прикрывающей оные пехоты. Весенние работы в поле закончились, ландмилиция стояла под ружьем. Оставив половину для защиты линии, прочих собрал в полевой лагерь близ побережья и устроил такие экзерциции, что люди мечтали о турецком десанте, как об избавлении. Я тоже предпочел бы неопределенности бой, не имея сомнений в своей победе. Но оттоманский паша был осторожен: делал демонстрации малыми силами, а при сопротивлении не упорствовал.
