Этот вывод тоже не был неожиданным, но заставил удивленного мужчину взглянуть на юного раба как-то по-новому. Айсен был прав, а мысль, что его брату в свою очередь предстоит в некотором роде испытание, пришлась по душе. В самом деле, чего уж проще: если не нравится, что мальчик ведет себя как раб и сомневаешься в его искренности — отпусти его. Сделай свободным и убедись, какой выбор он сделает.

Айсен был прав и в другом: он стремился теперь доказать свою любовь, а какое доказательство было бы более весомым, чем отказ принять свободу из других рук.

Однако ситуация все равно не нравилась. Вопрос был в том, оправдает ли Фейран подобное доверие или предпочтет опять не заметить, истолковав превратно и усмотрев в желании быть рядом с любимым нечто порочное и испорченное.

А возможно просто не захочет рисковать разлукой снова, не оставляя мальчишке шанса куда-нибудь деться от него, — все могло быть. Конечно, в последнем случае Айсен будет счастлив рядом с дорогим человеком, но зато безнадежно упустит возможность когда-нибудь подняться выше статуса пусть любимого, но раба. Рано или поздно ни к чему хорошему это не приведет, и сумеет ли мальчик справиться с новым разочарованием!

Хотя уже не мальчик. Кер совсем недолго знал Айсена, однако и взгляд и улыбка, с которой тот упомянул о возможности освобождения, сказали ему о серьезной внутренней перемене. Перед ним больше не было сломленное забитое существо, но дело заключалось даже не в том, что юноша воспрянул духом и собрался. Ушла невинная открытость сердца, которую каким-то чудом ему удавалось сохранить, несмотря на страшные, а порой омерзительные условия его совсем еще короткой жизни. Нет, каким бы ни было его детство, оно закончилось — в тот момент, когда любовник... любимый швырнул его другому мужчине и ушел, не поинтересовавшись, что с ним сталось.

Айсен еще способен любить и верить, и держится этой надеждой, однако что будет с ним, если она окажется растоптанной? Тогда уже не останется ничего, что могло бы помочь ему оправиться после очередного удара.

Тем не менее, сейчас никак нельзя умалять значение его первого, по-настоящему самостоятельного выбора и пускаться в рассуждения и отговорки, которые парень скорее всего пока просто не поймет. Поэтому Филипп лишь спокойно и веско сказал:

— Что ж, это твое решение! — он одобрительно сжал плечо юноши.

И тут же почувствовал, как парнишка слегка расслабился. Мужчина сделал вид, что не заметил, насколько он был напряжен в ожидании ответа: мало у кого может быть больше причин для недоверия к людям. Скорее стоит удивляться, что это Тристана приходится убеждать и уговаривать!

— Я навещу его завтра, и лучше мне сначала пойти одному, — говорил Кер, не отпуская плечо, пока не ощутил, что оно расслабилось совершенно.

Одновременно он провожал Айсена по палубе, чтобы продемонстрировать всем окружающим свое особое внимание к юному рабу, — во избежание всяческих возможных недоразумений.

— Чем бы тебя занять, чтобы не скучалось... Сходите с Луи на рынок, по лавкам, купите тебе чего-нибудь...

Ясно, что нечто подобное мальчику тоже в новинку, но приходилось быть чрезвычайно осторожным. Филипп нашелся, как не свести великодушное предложение к отмашке либо сюсюканию:

— Струны новые тебе наверняка понадобятся... Или лучше сразу целый саз?

Айсен застенчиво улыбнулся, польщенный, что мужчина помнит о такой мелочи.

Наблюдавший за ними Луи Клеман, не первый год знавший торговца и сработавшийся с патроном на бессознательном инстинктивном уровне, как всегда подскочил раньше, чем Кер успел дать ему незаметный знак, и сразу же вступая в игру. Филипп тоже уже улыбался и отпустил парня с ним с легким сердцем.

Если бы он знал, чем обернется эта вольность, — запер бы Айсена в каюте на амбарный засов, сдав только на руки Фейрану! И то после клятвы на Коране и Евангелии сразу, что с головы юноши не упадет и волоса...

Наверное, часа еще не прошло, как помощник возник перед ним, — всклоченный, взъерошенный, утирая кровь с лица и сплевывая сквозь свежие дыры на месте зубов.

— Где? — короткий вопрос.

— Забрали, — так же кратко отозвался Клеман, снова подвигал челюстью, словно проверяя на месте ли она, и объяснил уже подробнее, — Какая-то храмовная сволочь уволокла. Заявил, что он тут главный, а пацан его беглый...

Филиппа точно подбросило:

— Я в управу, — уже почти на бегу и сзывая людей. — Гони рысью на Разбойничью. Приведи лекаря Фейрана любым способом! Хоть в ковре притащи!!

* * *

Если судьба вдруг стала к вам необыкновенно щедра — берегитесь! Еще не значит, что одарив одной рукой, она потом не отберет уже обоими. Судьба — капризна и переменчива, как и всякая женщина, а главное, — уверена, что уж она-то всегда права! Айсен очень сомневался в данном постулате, но, увы: возразить при всем желании — было нечем.

Судьбе вообще не возражают — себе дороже! Самое малое мгновение назад его охватывало предчувствие чего-то необыкновенного впереди: чего-то безумно неожиданного и восхитительно желанного! Образ ссейдин застилал все остальное...

Мечты оборвал внезапный рывок за ошейник и чересчур узнаваемый, основательно забытый голос:

— Ах ты, бл

* * *

!! Сюрприз на Рождество!

Еще один рывок: растерянный оцепеневший Айсен едва успевает выставить руки, чтобы ему не сломало нос об оштукатуренную стену лавки, куда его просто впечатало жестоким броском. Железная хватка знакомо сомкнулась на горле, следом раздался треск рвущейся на спине рубахи:

— Чтоб тебя вместо райских гурий перли, причем все сразу! — жесткая ладонь, словно пересчитывая, отмечает каждый, самый незначительный след прежних истязаний на хрупком распластанном в захвате теле.

Удовлетворенный возглас:

— Надо же! Точно, бля**! Срань господня, до чего живучий тваренок! — ткань штанов тоже трескается под нажимом..

Айсен с коротким всхлипом выгнулся, невольно приподнимаясь на цыпочки, когда в его судорожно сжимаемый анус попробовали всунуться сразу три пальца унизанных перстнями.

— Ха! Я смотрю, ты соскучился по хорошему траху...

Ноги юноши уже были небрежно раздвинуты, жадная лапища, просунувшись меж ними, стиснула гениталии до звездчатых искр из глаз, одновременно приподнимая его так, что ступни почти оторвались от земли.

— Эй сударь! Вам бы не мешало быть поаккуратнее с чужим имуществом! — негодующий возглас заставил слегка разжаться цепкую хватку, и Айсен бездумно рванулся в сторону своего заступника.

— Какого ...?!! — развернулся мгновенно вскипевший Магнус, не торопясь выпускать свою трепещущую всем телом жертву.

— Сударь, уберите руки! — твердо потребовал возникший рядом Клеман. Конечно, перед ним был рыцарь и явно не простой, но Луи был не в силах оторваться от распахнутых от ужаса, отчаянных глаз юноши. — Парень собственность моего господина!

Меткий удар. Отработанный, не менее меткий, пинок под ребра упавшего.

— Передай хозяину, что тоже самое получит и он, если будет укрывать беглых! За эту хорошенькую скотинку я заплатил золотом — круглым и полновесным! Так что намерен и дальше пользоваться им по назначению! — мужчина с ухмылкой оскалился. — Само собой после того, как он понесет достойное наказание... Или я не Магнус Фонтейн!

На сим дискуссия и закончилась. Храмовник волок за собой едва прикрытого обрывками одежды мальчишку за ошейник, — как нашкодившую шавку. Айсен не просто не поспевал за ним — бился, из последних сил пытаясь высвободиться. Изловчившись, ухватил зубами жилистое запястье так, что прокусил до крови, за что его немедленно приложили головой о ближайшую подходящую поверхность, стряхивая с себя и выключая сознание напрочь.

Юноша очнулся уже в подвешенном состоянии между столбов. Голова раскалывалась и кружилась, перед глазами плыло, а во рту стоял забытый вкус — собственной крови из разбитых губ. Судорога сводила привязанные руки от кончиков пальцев до самых плеч, никакой одежды, кроме проклятого ошейника ему не оставили. Колодки на щиколотках удерживали ноги широко расставленными, так что любая часть его тела оказывалась полностью открытой и доступной...

Едва осознав это, Айсен снова рванулся — бессознательно, бездумно, и совершенно бесполезно. Сердце бешено колотилось в груди, но когти ужаса впились в него глубоко и держали крепче колодок, заставляя исходить холодными липкими струями страха... Беспомощность и бессилие. Абсолютные.

Как когда-то... но даже хуже скорого повторения однажды пережитого кошмара, было осознание того, что все случилось когда до счастья оставался один шаг. Одного слова, одного взгляда не хватило, чтобы сейчас он не висел распластанной беспомощной тушкой, а нежился в объятиях своего единственного божества!

Ссей"дин... Нет и не будет у него другого господина!

И не было!

Только он, один... Фах"рид!

По грязным щекам пробежали дорожки слез: любимый... Пожалуйста, вспомни! Все вытерплю! Столько сколько потребуется, только найди меня... не оставляй, любимый, не оставляй... Пожалей хотя бы! Плечи содрогались уже в сухих спазмах рыданий, кровь из содранных запястий сползала сытой довольной змеей...

Бесполезно. Нет ничего бесполезнее слез!

Время тянулось долго. Обнаженная кожа успела обгореть под равнодушными жалящими лучами светила почти до волдырей, прежде чем раздались возбужденные голоса и приближающиеся торопливые шаги, вызвав еще один неконтролируемый рывок: потому что сейчас может случиться нечто гораздо более худшее, чем просто пытка!

И невозможно ни отстраниться, ни закрыться, не говоря уж о том, чтобы сопротивляться, — только кричать. Кричать так, что горло тоже начинает кровоточить... Айсен обреченно зажмурился.

Но внезапно сильная рука обхватила его поперек груди, осторожно поддерживая, пока удерживающие его веревки лопались под острым лезвием. Кто-то в тот же момент освободил ноги, и одним бережным движением юношу подняли на руки, закутав во что-то мягкое. У растрескавшихся губ оказалось горлышко фляжки.

— Айсен! Айсен, ответь пожалуйста... Скажи что-нибудь! — настойчиво окликал встревоженный голос.

— Кажется, ничего такого... побили только, и обгорел.

— Держись, мальчик! Все уже хорошо! — его куда-то спешно несли, переложив на носилки.

Юноша не различал ничего, кроме плавающих перед глазами разноцветных пятен, однако чтобы уловить и понять главное — зрение было не нужно: единственного, кого он ждал, среди его спасителей не было.

Глупо, а почему-то казалось, что придет именно он...

Новая мысль обернулась горьким стоном: любимый, но я же не виноват!!

— Ну конечно не виноват! Ты ни в чем не виноват!! — потемнев лицом, Кер отозвался на прерывающийся шепот разбитых в кровь губ даже резче чем хотелось бы: по опасной дорожке направился мальчишка, совсем не ему оправдываться и что-либо доказывать надо!

Что за рыцарь мог вот так, в наглую, утащить Айсена, подправив физиономию Луи — долго гадать не приходилось, и понимание, что абсолютно беззащитный, полностью бесправный юноша оказался в руках ненормального морального урода, который уже однажды едва не уходил его насмерть, подстегивало похлеще любого кнута.

По счастью, деньги — не всегда безусловное зло! И чем больше деньги, — тем лучше, тем основательнее они могут стереть все предрассудки, условности и различия.

Еще одним удачным стечением обстоятельств было то, что Фесс, всегда бывший на стыке политических интересов, сейчас переживал период усиления влияния своих исконных обитателей, а не пришлых грабителей, гордо именовавших себя христовыми воинами. Магнус Фонтейн и иже с ним представляли безусловное меньшинство, как бы не пыжились. Самоубийц среди них тоже не наблюдалось, и идти из-за пустой прихоти одного, даже начальника, на верное самоубийство, выказывая неуважение местной власти и ввязываясь в открыто провоцируемый конфликт — никто желанием не горел. Начальники меняются, и кто знает, возможно, если факты будут поданы вкусно, им станешь именно ты!

Или приятель. Или покровитель...

Третьей, заинтересованной лишь самую малость, стороне по-своему было приятно поучаствовать в склоке неверных, позорящих себя ею, и свара собрала множество зрителей помимо основных участников.

Горячих зрителей! Готовых в любой момент перейти в непосредственно действующих лиц...

Мнение же воистину самого скромного представителя властей, усугублялось еще и тем, что формально от него не требовалось ничего выдающегося — засвидетельствовать право собственности субъекта на объект данного права.

Римская ли, любая иная — Фемида остается слепа, невзирая на столетия, пространства и нормы: вопрос в том, что такого может истец опустить на весы, что перетянет все остальное!

Конечно, Филипп Кер не был настолько наивен, дабы обратиться к аудитории со слезной речью о мытарствах несчастного ребенка: рачительность купца, с еврейской дотошностью истребующего назад свое имущество, — вот что могло вызвать глубокое уважение и сочувствие.

Однако предосудительно и глупо требовать от неверных священных клятв в знак их искренности. Само собой, что люди одного и другого спорщика будут говорить в пользу господина, — в судейском деле мало знать законы, порой житейская мудрость бывает куда полезнее! Кер уже тянул время из последних сил, злобно подсчитывая, куда и почему мог деться брат и чем еще, кроме свидетельства уважаемого Фейрана аб эль Рахмана он может подтвердить акт дарения: сейчас новое имя и положение известного врача были как нельзя кстати!

Утешало одно: беснующийся Магнус Фонтейн находился на глазах и так близко, что иногда приходилось отстраняться от летящей в лицо слюны: это значило, что мальчишку по крайней мере не истязают и не насилуют в этот момент.

Не говоря уж о том, что статус "беглый" — означало как минимум клеймо на лбу. Возможно, отрубание рук и ног, разнообразнейшие казни, — в зависимости от бережливости либо изощренной фантазии владельца...

Когда вперед протолкался одинокий Клеман — Филипп едва не заскрежетал зубами: сколько еще разыгрывать это представление! Однако верный помощник внезапно выдвинул перед собой новое действующее лицо: бойкий вертлявый парень, ни мало не смущаясь подтвердил, что действительно продал имущество своего благороднейшего господина за одну золотую монету многоуважаемому Фейрану, лекарю с Разбойничьей, но только после того, как доблестный рыцарь сам распорядился выкинуть падаль на помойку. Кто ж знал, что раб окажется настолько живучим, а еще вернее, — что искусство досточтимого Фейрана аб эль Рахмана настолько чудодейственным! Ибо раб на самом деле не имел шанса выжить.

Кер отбросил от себя подробности, с простодушной беспечностью выбалтываемые пройдохой Жако, и усилил натиск: в самом деле, что тут может быть проще!

Раб это вещь. Вещь всегда принадлежит хозяину, который имеет на нее все права владения, пользования и распоряжения. Хозяин распорядился данной принадлежавшей ему вещью, выбросив в мусор. Соответственно, ненужная вещь стала бесхозяйной, и любой мог распорядиться ею по своему усмотрению. Ежели некто прибрал негодную вещь, и произвел улучшения, способствующие возвращению ее качеств либо приобретению новых...