Всем было ясно, что причина катастрофы заключается в самой системе. Уничтожение олигархической верхушкой самой основы римского могущества — его крестьянского сословия — привело государство на грань политической, социальной и военной катастрофы. Уже для каждого стало очевидным, что лишь режим единоличного правления, ликвидирующий власть олигархической верхушки Республики, может спасти государство и народ от гибели. "Верный инстинкт общественного мнения говорил ему, что единственным средством против олигархии является тирания. Сообразно с этим общественное мнение поддерживало всякую попытку видных военных оказать давление на правительство и в той или иной форме свергнуть олигархию и заменить ее диктатурой"[106].
Римское общество в едином порыве сформировало социальный заказ на героя, на победоносного и популярного в армии военноначальника, который твердой рукой сметет обветшавшую власть Сената. И такой герой, конечно же, нашелся. Им стал главнокомандующий римской армии Гай Марий[107].
Еще во время африканской войны Марий начал проводить реорганизацию армии, превращая ее из народного ополчения в наемное войско. Он продолжил и завершил это дело во время своего пятилетнего командования, когда пользовался неограниченной властью не столько на основании своих полномочий, сколько по необходимости, ввиду критического положения. С этого момента армия теряет какие-либо связи с республиканскими учреждениями и зависит лишь от степени удачливости своего командующего — будучи преданной ему лично.
Иначе говоря, армия превращается в послушный инструмент любого политического переворота, совершаемого ее командиром. "...эта военная реформа, замечает Теодор Моммзен, — была настоящей политической революцией, хотя еще в неразвитом виде. Конституция республики строилась, главным образом, на принципе, что каждый гражданин — в то же время солдат, и каждый солдат — прежде всего гражданин. Поэтому с возникновением особого солдатского сословия этой конституции должен был наступить конец. ... Теперь существовало постоянное войско, военное сословие, гвардия. В армии, как и в гражданских учреждениях, были уже заложены все основы будущей монархии. Недоставало только монарха. Двенадцать орлов, паривших некогда над Палатинским холмом, призывали царей; новый орел, врученный легионам Марием, предвещал власть императоров"[108].
Однако, не будем опережать события. Ведь для получения верховной власти Марий должен еще победить врагов Рима. Что ж, с этим он справляется более чем прилично.
Прибыв в 104 г. до н.э. в заальпийскую армию во главе многочисленных италийских и союзных отрядов, он начинает чуть ли не с нуля — подъем дисциплины, тренировки, боевое слаживание частей. На это уходит почти два года. Но результат того стоил. В битве при Aquae Sextiae свежеобученное и еще не слишком опытное войско Мария разбивает объединенные силы тевтонов. Сам король Тевтобод оказался в числе пленников римлян.
Таким образом Галлия была избавлена от германцев. Это произошло вовремя, так как их соратники, кимвры к этому времени перешли через Альпы. В союзе с гельветами кимвры без труда прошли с берегов Сены в долину верхнего Рейна, через Бреннерский перевал перешли Альпы и, следуя по течению рек Эйзака и Эч, спустились в италийскую равнину.
30 июля 101 г. до н.э. в битве на Раудийских полях Гай Марий разбивает и кимвров. Комментируя эти победы, Теодор Моммзен совершенно справедливо замечает: "Эти сражения были не только поражениями кимвров и тевтонов, но вместе с тем также поражениями правительства. С ними связывались совершенно иные надежды, чем расчеты снова беспрепятственно заниматься денежными делами по ту сторону Альп или земледелием в Италии.
Прошло 20 лет с тех пор, как окровавленный труп Гая Гракха был унесен волнами Тибра. 20 лет Рим терпел и проклинал правительство реставрированной олигархии. Но еще не появлялся мститель за Гракха, человек, способный продолжить дело, начатое Гракхом. Ненависть и надежда царили в сердцах многих, самых худших и самых лучших граждан. Не нашелся ли, наконец, в лице сына арпинского поденщика тот человек, который сумеет осуществить их месть и их надежды? Не стоял ли Рим действительно на пороге второй революции, которой так боялись и так горячо желали?"[109]
Итак, новый кандидат в диктаторы Рима определился. Победоносный военноначальник, возглавляющий преданные лично ему легионы. Что еще нужно для того, чтобы мановением руки смахнуть обветшавшие республиканские конструкции с политической площадки Рима?
Как оказалось, нужно еще немало. Как минимум, мозги.
17. Тирания Мария: опять двойка!
Для выполнения задачи овладения всей полнотой государственной власти Марий мог избрать один из двух путей. Во-первых, можно было попытаться свергнуть олигархию, став в качестве императора[110] во главе армии. Второй вариант — ввести конституционные реформы законным путем. На первый путь его толкало его собственное прошлое, на второй — пример Гракха.
Нетрудно понять, почему он не вступил на первый путь и, пожалуй, даже не обдумывал этой возможности. Сенат был или казался таким бессильным и растерянным, таким ненавистным и презренным, что для борьбы с ним Марий не нуждался в иной опоре, кроме своей громадной популярности. В крайнем случае, Марий мог рассчитывать, даже после роспуска войска, на солдат, уволенных из армии и ожидавших наград за свою службу.
Итак, Марий, отпраздновав триумф, распустил, согласно с установленными порядками, свою армию и вступил на путь, указанный примером Гая Гракха. Путь этот заключался в том, чтобы достичь верховной власти, используя существующие государственные должности. Для этого Марий нуждался в поддержке так называемой народной партии и ее тогдашних вождей. Это было тем более важно, что победоносный полководец не обладал сам качествами и опытом, необходимыми для господства при помощи уличной толпы. "Таким образом демократическая партия после долгого периода ничтожества внезапно снова приобрела политическое значение"[111].
Но что такое "демократическая партия" этого периода? Фактически, к описываемому времени это были уже просто толпы римской черни — шлак, оставшийся после выгорания народа. И ее вожди — "повелители и слуги толпы", живущие в политике лишь постольку, поскольку в состоянии удовлетворить ее крайне непритязательные запросы. Сводящиеся в целом — к требованиям "хлеба и зрелищ"!
Одним из ее вождей был Гай Сервилий Главция, которого Цицерон прозвал римским Гиперболом. "Это был грубый человек самого низкого происхождения, циничный уличный краснобай, но деятельный и даже внушавший страх своим дерзким остроумием"[112].
Второй, Луций Аппулей Сатурнин, был пылким оратором, умевшим увлекать своих слушателей. В демократический лагерь он перешел из-за обиды на Сенат, устранивший его от управления хлебным ведомством и передавший эту популярную должность сынку "из хорошего семейства". Сатурнин был, несомненно, самым энергичным врагом Сената, но "вместе с тем он больше всех своих предшественников был склонен к насилиям и неразборчив в средствах. Он всегда был готов вынести борьбу на улицу и бить противника не словами, а дубинами"[113].
Таковы были союзники, вместе с которыми Марий намеревался конституционным путем осуществить государственный переворот. Первоначально все идет неплохо. Марий избирается консулом, а его партнеры по государственному перевороту, вожди народной партии Сатурнин и Главция — соответственно, трибуном и претором. Казалось бы, ключевые государственные должности под контролем, можно начинать государственные реформы.
Сами реформы не отличались новизной. Все те же раздачи государственных земель, все тот же вывод новых гражданских колоний, да плюс к этому, по требованию популяров[114] — еще более дешевые, за символическую оплату, раздачи хлеба римскому городскому пролетариату. Последнее встретило самое энергичное сопротивление со стороны правительства, что и понятно. В Сенате доказывалось неопровержимыми цифровыми данными, что хлебный закон приведет государственную казну к банкротству.
Уже на этом этапе реформ стало понятно, что союз с уличным демагогами — а именно таковыми были лидеры популяров — весьма опасен и может поставить под удар как самого Мария, так и дело реформ в целом. С огромным скандалом, с применением насилия, но закон был все же принят. Однако, грубое давление предводительствуемых Сатурнином уличных банд оттолкнуло от Мария сословие римских капиталистов, которые ранее поддерживали реформы и на которых когда-то опирался Гай Гракх.
Таким образом, Марий лишился поддержки одной из влиятельнейших частей римского политического класса. Вдобавок к этому очень скоро происходит раскол и с "пролетарской партией". И Марий остается один. Вот как это описывает Теодор Моммзен:
"Тогда как его товарищи вносили предложения решающего характера, а солдаты его проводили их с оружием в руках, сам Марий держался совершенно пассивно. ... Мало того, Марий испугался им самим вызванных демонов, и обратился в бегство. Когда его товарищи прибегали к средствам, которых честный человек не мог одобрить, но без которых нельзя было достичь поставленной цели, он вел себя, как все морально и политически неустойчивые люди: отрекаясь от участия в их преступлениях, он, в то же время, пытался воспользоваться плодами их"[115].
В результате политической бездарности Мария, реформаторский союз, сформированный еще Гаем Гракхом, распался, а сам кандидат в диктаторы был политически уничтожен. "Трудно представить себе положение более жалкое, чем то, в котором очутился ... герой Акв и Верцелл. Положение его было тем более жалким, что все невольно сравнивали его с тем блеском, который окружал Мария еще несколько месяцев назад. При выборах должностных лиц уже никто ни в лагере аристократии, ни в лагере демократии не думал больше выставлять кандидатуру победоносного полководца. Человек, который 6 раз был консулом, уже не мог осмелиться выставить свою кандидатуру даже на должность цензора"[116].
18. Поздно. Слишком поздно!
Итак, вторая после Гая Гракха попытка установления единоличного правления оказалась бесплодной — прежде всего, из-за политической бездарности самого кандидата в диктаторы. Но не только в этом дело. Вспомним еще раз замечательную реплику Моммзена по поводу обвинения Спурия Кассия в попытке присвоения царской власти.
Тогда Моммзен сказал следующее: есть что-то похожее на правду в обвинении, что он, Спурий Кассий хотел присвоить себе царскую власть. Так как он действительно подобно царям попытался оградить свободных простолюдинов от своего собственного сословия. Превосходное выражение миссии царской власти! Но при всей гениальности этой формулировки, она все же обладает некоторой неточностью. Ибо вместо неясного и содержательно пустого понятия свободный простолюдин здесь должно было бы стоять понятие народа.
Деклассированные банды уличного пролетариата под предводительством Сатурнина — состоят ли они из свободных простолюдинов? Да, безусловно! Вот только им уже никакая тирания и вообще ничто на свете не поможет. Это уже шлак, пена, оставшаяся от народа. Которого за четыре столетия господства республиканской олигархии просто не стало. Физически.
Почему это столь важно для понимания провала диктатуры Мария? Да ведь это же очевидно! Да, тиран, как и царь защищает народ от своего собственного сословия. Но он и опирается на народ! А мог ли Марий опереться на римский народ? Нет, и еще раз нет! Народа уже не было.
Ведь народ — это не только некоторая совокупность индивидов. Нет, это люди, встроенные в определенный жизненный уклад. В котором они живут, трудятся, обеспечивают свое будущее и будущее своей семьи. Этот жизненные уклад формирует их интересы, которые они готовы защищать, в том числе и с оружием в руках. Этот жизненный уклад формирует их достоинство, их понимание, "что такое хорошо, и что такое плохо".
Так вот, всего этого за четыреста лет господства Республики просто не стало. Римский крестьянин, копьем и плугом создавший Республику, исчез. Исчез народ. А ведь именно народ — есть главная опора тирании. А значит, попытка Мария было обречена. Нет, он мог бы реализовать военную диктатуру, опираясь на верные ему легионы. Но он сам отказался от этого, желая легальной единоличной власти.
И он ошибся. Ибо легальную единоличную власть дает лишь народ, поддерживающий царя, тирана, диктатора и т.д., отстаивающих его, народа, интересы от олигархического беспредела.
Вспомним, с чего мы начинали рассказ о политической истории Рима! Мы говорили о реформах Сервия Туллия, шестого римского царя. О реформах, фактически создавших жизненный уклад римлян. О реформах, сделавших римского земледельца хозяином своей земли и позволивших ему возвести на этой земле великую средиземноморскую державу.
Уже тогда в самом начале римской истории мы наблюдаем все те силы, что направляли затем ее развитие. Мы видим Сенат, недовольный реформами, дававшими землю плебеям. Мы видим попытку Сената сместить царя-реформатора руками его наследника, Луция Тарквиния. Но мы видим и народ, который вступился за реформатора и вынудил непрошенного наследника бежать из Рима[117].
Здесь политический союз царя и народа очевиден, прозрачен и понятен. Царь проводит преобразования, совпадающие с коренными интересами народа. Царь защищает эти преобразования от противодействия олигархического класса. Народ поддерживает царя. Если нужно, то и силой. Все ясно, понятно и органично.
Но как и с кем было заключать политический союз Марию, когда НАРОДА-то уже давно нет, он окончательно "изведен" за четыреста лет господства римского олигархата. Его место заняла химера — потерявшие человеческий облик банды римской черни. Шлак, оставшийся от римского народа. Естественно, что попытка опереться на него не могла завершиться иначе, как падением.
И здесь нужно вспомнить еще одну удивительно точную ремарку Моммзена, сделанную по поводу самой первой "славной революции". Той самой, что случилась за девять лет до реформаторской попытки Спурия Кассия. Помните, римские легионы ушли тогда на "священную гору" и не возвращались до тех пор, пока им не были обещаны долговая амнистия и земельная реформа, возвращающая порядки Сервия Туллия.
Именно тогда, ожидая решения властей относительно своих требований, вооруженный римский народ создал институт народных трибунов. Властную инстанцию, теоретически способную блокировать решения любой самой высшей власти, если она идет в ущерб народу. Но вот как комментирует создание трибуната Теодор Моммзен:
"Утверждали, будто народный трибунат предохранил Рим от тирании. Если бы это и было правдой, то все-таки это не имело бы важного значения; перемена формы правления сама по себе еще не составляет несчастия для народа, а для римлян несчастием было скорее то, что монархия была введена слишком поздно, т. е. после того как физические и душевные силы нации истощились"[118].
Вот оно — главное! Монархия в Риме утвердилась слишком поздно, то есть после того, как физические и душевные силы нации истощились. Установление монархического режима во времена Спурия Кассия, при живом еще римском народе, создало бы невероятной силы импульс дальнейшего развития римского мира. А вот монархический режим, фактически созданный в рамках тирании Цезаря и унаследованный Октавианом-Августом, пришел, увы, слишком поздно. Когда народа уже не стало. Но и попытка Мария, и даже, наверное, Гая Гракха случились уже слишком поздно для римского народа.
