— Здорова, мужики! — я поздоровался, строй дружинников замолчал и напрягся, — Чего мёрзните? Ваши вон уже в лесу костры разводят, шли бы туда.
— Не все наши греются... Государь? — мужик, главный в том строю, пошёл на контакт, — Кто вон и в снегу холодном в камень превращается, навсегда.
Повисло молчание. Груда тел погибших на краю поля росла.
— А вы собственно чего хотели? Пришлю сюда с оружием, по беспределу боярскому. Сын его тут у нас людей бить пытался, да корабелов своих же чуть до смерти не довёл по осени. За то в поруб сел. О том писано боярину Болеславу было подробно. Да сказано ещё, что виру заплатит, бумагу подпишет, да пусть к себе в поруб сынка забирает, дальше сидеть да уму-раузум набираться. А он воев привёл. Сам помер и вас подставил...
— Нам он другое говорил, — голос мужика обрёл оттенок непонимания, — сказал, сына его люди злые пленили да выкуп требуют. Тот волю княжескую исполнять пошёл — там и захватили.
— Волю княжескую он чуть не запорол, если бы не Вольга да корабелы ваши, так бы и осталась она не исполненная.
— Так перебили корабелов-то наших! — звонкий молодой голос зло выкрикнул из "ежика".
— Кто сказал? — тут даже я изумился, — Как так — перебили, если медики наши, ну, лекари их выходили, да на заказ Рюрика за работой присматривать отправили?
— Так что, живы выходит? И батька мой!? Побожись!
— Вот те крест! — у меня прям после "побожись" рефлекс сработал, я лихо перекрестился, хотя может и неправильно, не помню, хоть убей, как надо.
— Крещённый, что ли? — из строя послышался недоверчивый голос, тот же, молодой.
— А ты, сокол ясный, тоже крещённый? Отец твой не тот, что с шрамом на щеке малым, да крестом кипарисовым? Ну, ещё приговаривает постоянно "экий ляд"?
— Он... — голос стал растерянным.
— Ну дык батька твой сейчас внутри крепости, от вас спасается. Как и остальные. А сынок боярский в порубе с дружками сидит. Ярило вам не сказывал ничего?
— Сказывал, да заткнули его быстро, — опять мужской голос, Клин его, вроде, Торир называл, — выходит, врал Болеслав? Нам-то он другое баял...
— Мы ему документ прислали, выписку из решения суда, — к нам подошёл Влас, — там все написано было. Как людей сын его смертным боем бил, как в чёрном теле их держал, как на нас тут с оружием кидался...
— Вот гнида! А нам орал, что волхвы злые тень на плетень наводят!... — мужики в строю стали живо обсуждать подлость боярскую, на нас уже, по-мойму, и внимания не обращали.
— Так, чего словесами тут потрясать. Влас, отправь человека, пусть корабелов приведут. Мужики! Вы тут пока постойте, чтобы за дровами для костра вас Олег не послал. Отдохнёте заодно!
Дружное ржание.
— А что, Хельг тут? — голос Клина звучал недоуменно.
— Ага, вон он как раз собирает ваших пеших.
— .... .... ... ... ! — после недвусмысленного набора пленительных словенских выражений, означающих крайнее возмущение и недовольство ситуацией, Клин выдал, — Не-е-е-е, я лучше тут постою. Целее буду. Если уж и Олег тут, и правда, то что ты сейчас сказал, лучше так вот, со щитами и гурьбой пойдём до дому...
— ... От греха подальше ! — добавил молодой, чем вызвал ещё один приступ смеха.
Привели корабелов. После недолгого разговора строй копейщиков наконец-то распался. Мужики попрятали оружие, отец с сыном встретились и крепко обнялись. Из глубины небольшой толпы выдвинулся мужик, с длинным, вытянутым хищным лицом. Хм, он наверно не Клин, Клинок скорее, уж очень похожа на меч физиономия, а до четырёх букв для удобства сократили.
— Ну здорово, Клинок, чего так долго?
— Хм, как зовут знаешь?
— Догадался.
— И тебе поздорову... государь? Так зовут?
— То должность, Сергей меня зовут.
— Ну, не обессудь Сергей, — Клин стянул шлем с головы, но поклоны бить не стал, — не своей волей, по дури Болеслава-гниды сюда с бедой пришли, не знали мы, что тут на самом деле было.
— Ладно, дело житейское, бывает. Вы нам урону-то и не причинили, разве что кони ваши моих людей потоптали...
— Там не сильно, за пару недель оклемаются, — добавил вполголоса Влас.
— Ну то пивом им проставите, раз несильно. Пойдём, что ли, я к Олегу вас отведу, чтобы "ежиком" вам домой не возвращаться.
— Хм, и впрямь — "ежиком" получилось. Ну пойдём, раз так, — Клин со товарищи выдвинулся за нами, БТР пыхнул паром, и поехал следом, от греха подальше.
В лагере у Олега были суровые разборки. Сам Хельг ходил злой, ругался на всех почём зря, мужиков про бой да и ему предшествующие события расспрашивал.
— Перун меня задери, — вымолвил Влас, — дикие люди! Это ж все под протокол надо!
— Ага, вот этим и займёмся, для Рюрика материал готовить будем. Олег! Чего людей почём зря тиранишь?
— Да Болеслава этот! Сукин сын!... — опять ругань.
— Да поняли, поняли уже всё. Ты давай лучше покажи, где обоз его, мы его в бою взяли, наше то всё... — подъехал Кукша, — Здорова, воевода!
— И тебе не хворать, Кукша! Вон обоз, — пригорюнился Олег, — берите.
— Чего нос повесил?
— Та, — махнул Олег, — чем я теперь людей кормить буду? Мы-то впопыхах собирались, думали, обратно их поворотить. А теперь...
— Да вон из саней и корми. Нас только боярские да погибших тут сани волнуют, остальное — ваше.
— О! Это дело! Спасибо тебе, Сергей! — Олег повеселел, изобразил мимолётный поклон.
— Полно те, заканчивай тут, бери Вольгу, Добролюба с Ярилом, да вон Клина, и дуй к воротам — переговоры будут. Про дела наши скорбные...
— Что за Клин? — недоуменно посмотрел на меня Олег.
— Да вон, вояка бравый, одним махом семерых побивахом, — народ заржал, — шучу. Нормальны мужик, единственный умный тут, да и остальные с ним не робкого десятка. Под боярином ходил, а тот его подставил. Как и всех тут, впрочем. Давай, к вечеру жду, вагончик тот же к воротам вывезем.
Вечером обсуждали события первого дня Нового года.
— ... Восемьдесят пять погибших у них, у нас — семь раненых. Ушибы в основном, да два перелома, кони потоптали. Их, лошадок тех, собрали пять десятков, да ещё три. Раненых девять, но тех на ноги поставим, хромать, правда, будут попервой..., — закончила отчёт Смеяна, — Тела куда девать?
— Тела — сжечь, нечего заразу разводить, — я слушал вполуха падчерицу, — костёр завтра сложим, да и спалим все.
— Большой получится, славная битва получилась — встрял в разговор Торир.
— А нечего было лезть! — резонно заметил Кукша, — Да и не битва, а какое-то убийство получилось. Хотя, нас бы они тоже не пожалели. Ладно, что было — то было.
В дверь вагончика тихонько постучались, это наши гости. Пока располагались по лавкам за столом, Смеяна добавила:
— Да, ещё. Конь здоровый, боярский тот, чёрный. Он в руки не даётся, так и ходит, отбрыкивается.
— Потом посмотрим, спасибо тебе, ступай пока, — я повернулся к нашим гостям, — ну что, рассказывайте, как до жизни такой докатились.
Рассказ получился долгий, но развёрнутый. Каждый вставил свою лепту, картинка окончательно сложилась. Олег в прошлом году после нашей первой встречи отправил гонца Рюрику с описанием того, что он тут наворотил, и приложением наших договоров. Ответ дождался, только к концу лета, чуть ногти все не сгрыз. Рюрик разумно рассудил, что пока силы он большой не имеет, и за цену малую можно водным транспортом разжиться, надо брать. Потом, правда, видать вник в бумаги, и, пока Олег готовился к походу к нам, прибыл гонец со срочным вызовом в Новгород, с глазу на глаз переговорить. Хельг изменил планы, с дружиной отплыл к Новгороду, а к нам отправил Вольгу, с поручением взять людей мастеровых в Гребцах, где заказ княжеский изначально делать планировали, и идти в Москву. Рюрик подробно расспросил Олега о нас, наказал следить внимательно и посмотреть, справимся ли мы с выделкой лодок. Если да — ещё будут просьбы от князя, да и границы он подтвердит. Ну а если не успеем с лодками — то и под себя нас подмять не грех, ну или скидку там вытребовать, оптовую. В любом случае, он ничего не теряет. Олег был доволен — срослось вроде всё как надо.
Вольга же рассказ свой начал с того места, как они в Гребцы попали. Там Болеславу он все бумаги наши, с материалами дела, передал, на словах все рассказал. Боярин, пёсий сын, все выслушал, дождался пока Вольга уедет, и рванул поднимать народ. Это мне Клин рассказал уже, он в Гребцах вроде как милиция — у каждого купца-боярина там своя дружина, а он вроде как на общинные деньги живёт, ополчение готовит. Его с остальными "милиционерами" тоже под поход на Москву подрядили, рассказав байку про то, что честный и благородный сын боярский волю княжью исполнить шёл, а его захватили волхвы злые, людей его перебили, да виру требуют и Гребцы сжечь грозятся. Ну все и пошли, раз такое дело, опасность для селища на дальних подходах устранить, да "невинную" душеньку сыночка Болеслава из плена злых колдунов, которые его в картинку заключили да на пергамент наклеили, вынимать. Картинка — это фото из копии решения суда.
Из истории этой выбивался Ярило со своим рассказом о походе к Москве. Болеслав, правда, надавил на всех, тут и родители подручных сына его, тоже знатные люди, подключились, сборы на войну не прекращались. Голос Ярило остался неуслышанным. А вот Добролюб сыну поверил. Прислушался, да потихоньку дружину свою настрапалял в правильном направлении, и пешее ополчение, что к ней приписано — тоже. Да и бумагу подмётную на Ладогу отправил, перед самым выездом в поход. Мол, боярин своевольничает, Москву брать идёт.
Вольга по зиме вернулся к Олегу, они планировали, где гребцов на лодки брать, а тут письмо от Добролюба. От новостей, принесённых гонцом, волосы у Олега зашевелились, собрал он кого смог, на коней, и дал джазу. Чуть не за неделю до Москвы добрался. Успел только к шапочному разбору да дележу трофеев.
И сейчас Олег больше всего опасался, что из-за всех этих событий наши договора, которые ему уже и князь его подтвердил, канут в лету.
— Не переживай, спишем на эксцесс исполнителя, — во какое я модное выражение вспомнил, народ аж охренел за столом, — ну, Болеслав же вас обманом сюда привёл? Правильно! А значит вы вроде как и не при делах. Невиновны в его дурости. А значит, на исполнение договоров его действия никак не повлияют. Ну, за исключением штрафа за увечья, тут у нас раненые появились из-за вас.
— Я готов!... — вскочил Олег, у него забрезжил свет в конце тоннеля.
— Ага, невиновны. Однако люди полегли, — грустно заключил Клин.
— Ну тут сами виноваты. Надо ж было разобраться, куда да почему лезете, а не бросаться на амбразуру. Ну, на копья голой грудью. Поэтому хоть и набедокурили, и сами пострадали, но вроде как мы квиты тут.
— Только бабам да детям что я скажу? — а Клин молодец, не о себе думает.
— Ну да, дурацкая ситуация. Обманом боярин с подручными заманил, люди полегли, а теперь и спросить не с кого, все виновные в кучке лежат на морозе, как и невиновные, — я постучал костяшками по столу, — думать надо. Сколько там погибло из тех, что не в дружинах боярских и его подручных был?
— Двенадцать человек, — подвёл мрачный итог боярского чванства Клин.
— Дружинники знали-то, небось, кому роту давали, их в рассчёт не берем. А вот этих двенадцать надо как-то... Семьям их...
— За нами вины нет! — отрезал Кукша.
— То верно, но и сиротами их оставлять... Не по-человечески как-то будет. Без кормильцев, чай, не сладко придётся... Давайте так, коней у нас теперь табун, может, в качестве вспоможения по лошадке выделим?
— А делать они с ними что будут? Кони-то боевые, пахать на них — не резон, — логично высказался Добролюб.
— Продадут, ну или приспособят как-нибудь...
— Я их себе заберу, а им из имущества боярского, что дома осталось долю дам, — Олег выдал новую идею, — да всем в Гребцах расскажу, почему да что тут произошло.
— Вот-вот, нам мстители тут не шибко нужны под боком, — поддержал его Торир.
— Кстати о мстителях. Что с заключёнными делать будем?
— Сынок тот боярский и не в курсе всего, до сих пор лается да орет, что князь придёт, Рюрик, да всех тут за него под нож пустит, — подкинул дров в костёр Влас.
— И давно он так, словом княжеским раскидывается да решения за него принимает? — в тихом голосе Олега послышалась сталь, чувствую я, несладко придётся теперь хмырю с подручными.
— Да как пришёл — так и кидается. У меня всё записано, — охотно подтвердил Влас.
— Значит, князем, говоришь, грозится... Посмотри, что сам князь на то скажет, — Олег успокоился, теперь перед Рюриком он чист.
— Можем вдов к себе взять, — Лис подал голос, переселенческая программа и вербовка на нем висела.
— А и то правда. Ты предложи, Олег, мы не обидим. Корабелов с собой заберёшь — они все расскажут, как свидетели, ну, видоки по-вашему, — я застучал по столу быстрее, — а завтра на костре пересортируем погибших. Кто за дурь боярскую невинным погиб, а кто — в подручниках у него ходил, да смерть лютую по собственной воле принял. Так и сделаем. Завтра остальное договорим, а там и заказ княжеский осмотришь.
— Быстрее нам домой надо, жратвы мало осталось, — добавил Ярило, — боярин тут разжиться хотел.
— Разжился, считай, мы ему дров насобираем завтра, то его добыча будет, — цинично заметил Торир, — нынче по озеру не походишь. А то мы бы рыбкой его угостили...
На этом совещание закончилось. День, длинный и кровавый, подошёл к концу.
Утром начались похороны. Дружинников боярских и зазря погибших сожгли отдельно, прах первых сбросили в озеро, вторых — отдали с собой людям их Гребцов. Мужики, которых боярин привёл, смотрели на это даже с некоторым злорадством, мол, по заслугам получил боярин, нечего было народ под пули подставлять. Дошли до этого они не сами, им Олег все рассказал да повинился, что не усмотрел гниду подколодную, что в Гребцах себе гнездо свила. Мужики погудели недолго, и пошли к дороге обратно готовиться. А мы, по просьбе Олега, отправились к заключённым.
Вот каким тупым надо быть, чтобы продолжать орать про род свой благородный да князя, что по его слову сюда придёт и всех нас побьёт! Именно об этом надрывался хмырь, когда мы спустились в подвалы водокачки.
— А! Ты! Вошь лобковая! Что, страшно тебе!? Отец с Рюриком придёт — на коленях приползёшь, ноги целовать будешь! Небось, уже войско его под стенами стоит, пришёл заранее просить. Ну, падай, я жду! — сидит хмырь в клетке, меня увидел — орет, подручные его также поддакивают.
Из-за моей спины вышел Олег.
— Что ж ты, пёс вонючий, замолчал!? — тихо произнёс Олег онемевшему пленнику, — Чего дальше Рюриком не грозишься? Думаешь, отец придёт? Пришёл уже. Вчера. Только прах развеяли.
— Врёшь... — прошипел хмырь.
— На, — Олег резко выкинул руку вперёд, бросил пояс боярский, видный такой, с каменьями необработанными, — только это от него и осталось. Как и от дружины его.
— Хельг! Ты князя предал! С... этими спелся! — хмырь покраснел, как рак, того гляди лопнет, шипит, не понимает пока новой обстановки.
