Акробатам следовали мимы в ярких гримах и пестрых одеждах. Играли сценки, валяли дурака. Им смеялись, бросали мелкие монеты и большие куски. Они не брезговали подачками. За стенами дворца, жизнь гораздо скупее на подношения. В завершение разыграли действо — деревенщина в столице. Узнаваемо, затаскано, но смеяться обязательно.
Не впечатлили мимы, а сосед достал древними анекдотами или молчит, перебрав дармового пойла? Соседка страшна и стара, а симпатичная строит глазки другому? Не беда. Забавы там где и не ожидаешь. Плаванье мух в жирном бульоне, барахтанье таракана в вязком сырном соусе. В сладком сиропе засахарился шершень. В мармеладе полно муравьев. В паштете попался обрезок ногтя и сгусток, опознанный как сосок.
Звон вилок, ножей, пересуды, переглядки и здравицы... Застолье хорошее времяпрепровождение. Легкое. Не обременительное. Люди пользуются возможностью забыться весельем, расслабиться хорошим настроением, впечатлиться и впечатлить. Чуть больше слов, чуть красноречивей взгляд, чуть откровенней жест. Все мимолетно и важно. Сейчас.
Голод Колина не донимал. Последовав дельному совету Эйгера, унгриец пришел на пир сытым. Из соседей у него только Улф, но тот занят обыгрыванием находки в паштете. Исключительно благодаря вынужденому безделью, Колин наблюдал девчушку. Юная баронесса сидела на против него, на другой половине, и голодными глазенками встречала всякое блюдо. Она боялась сделать что-нибудь не так. Пролить, переложить, взять, уронить, помешать.... Достался ли ей хоть кусочек из угощения прожорам? Довелось ли переломить хлеба с хлебосольного стола? К чему подвергать сомнению очевидное?
Музыканты взяли паузу и тут же заиграли громче. Внесли выпеченного теленка и водрузили на специальный столик. Ерзанье, восхищенные шепотки.
— Право разрезать получит лучший ритор. Слово во здравие прекрасных эсм и хозяйки Серебряного Двора! — объявил Брайт открытие состязаний.
По скучающей роже амольсунартия понятно, он не участник. Другие, впрочем, тоже. Высокое Место в полном составе выступало в качестве судий.
ˮНадеюсь, из башмака пить не заставят?ˮ — почувствовал подвох Колин, содрогаясь от одной мысли вкусить душистого настоя. Вдруг чулок у гранды и взаправду дырявый.
Поднимались мужчины, говорили длинные вычурности. О красоте. Не акцентируясь на деталях. О доброте. Опять же избегая подробностей. О щедрости. Хитрили, пряча нескромные фантазии за недомолвками. Редко совершали отсылки к уму. Тут все понятно и безрадостно. Вдохновлялись счастьем видеть, слышать, дышать. Горько сетовали несчастью не видеть, не слышать и соответственно, задыхаться. Некоторые словоохотливые опускались до стихов.
Любимая в блеске своей красоты
Языческой фрески прекраснее ты.
С тобой забываю сокровища рая,
Эдемского края плоды и цветы!*
Праздность и безделье известные первопричины греховности мыслей. По мнению унгрийца, слава богу никому не высказанному, застолье зациклилось, теряя последние крохи того малого очарование, что имело. По-хорошему, требовалось смещение акцентов. Предосудительная фальшивая нота в раз и навсегда выверенном звукоряде. Сквозняк, задувающий свечи, но привносящий свежий воздух. Соленое словцо, в унылом переборе благопристойностей. Поднять настроение и взбодрить присутствующих. Ему было с чем сравнивать. На сколько веселее проходила встреча в портовом ,,Лужкеˮ, и насколько разительно она отличалось от происходящего в унылой трапезной Серебряного Дворца.
...Неповоротливый, до безобразия жирный монастырский келарь, огромным айсбергом протаранил разношерстную публику и вступил в круг. Развел руки — разойдись народ! Притопнул ногой, сотрясая пол, стены и покачнув потолочный хилый светильник. Оборванцы-музыканты: бубен, скрипка и дудка, отреагировали сразу, не дожидаясь особого приглашения. Грянул кошачий хор.
Под безумный аккомпанемент келарь пританцовывая, зарычал:
Я взял жену и вот беда,
Я обнаружил в спальне...
К монаху, дергая плечиками и покачивая широкими бедрами, пристроилась одна из местных лебедушек. Глаза горят, огромной груди тесно и томно за свободной шнуровкой платья.
Певец и танцовщица потерлись лопатками. Келарь добавил голосу мощи, буквально оглушил публику.
...Что без волос её манда
И это так печально!
Кабацкая лебедица резким вращением подняла подол кверху, почти до пояса. Зал в восхищении завыл, засвистел, заулюлюкал. Кто-то пригнулся поглядеть, так ли? Голо!!!!!!
Келарь продолжал топотить и басить....
...Как я еб*ться не начну,
Входя в образ, задвигал пузом вперед-назад, доводя зрителей до исступления. Его партнерша ухватила конец его кушака и вздернула к плечу. В хохоте понятливых зрителей восторженный визг — куда такой?!!
...Так грусть владеет мною.
Ведь надо же иметь жену...
Подружка подыграла монаху. Подол вверх, нога высоко на стол, сбивая посуду. Смотрите!
...С обритою мандою!
Одобрительный рев вырвался за стены ,,Лужкаˮ, поднимая и вводя в безумство всех собак округи. Вот где праздник! Если не стесняться, что за тем столом сидел сам...
Сколько не перебирал Колин, но способных учудить, не подобное, но отдаленно напоминающее, в Серебряном Дворце не находил.
ˮМы конченные трусы!ˮ — покаялся унгриец за избитости местных льстецов.
А праздные и красивые фразы, сыпались, и сыпались, и сыпались, что мука из-под мельничных жерновов. Вызывая у прекрасной половины снисходительные улыбки и жидкие хлопки одобрения. Сказать правильно — сказать скучно.
— ....Если в рай после смерти меня поведут без тебя, я закрою глаза что бы светлого рая не видеть! — закончил Кэй аф Ур. Начало его тирады никто не запомнил. Баронет походил на проглотившего жбан меда и заевшего горстью сахара. Не сладко — приторно.
Юного Ура признали победителем и подали нож, который он отважно вонзил в бок выпеченного из теста животного. Струя вина циркнула на одежду. Весело всем. Даже невеселым. Закон застолья — не сидеть с постной рожей, жратва скиснет.
— Очевидно, вы не охотник, — изрек Гаус оторопевшему бедняге.
— От чего же..., — густо рдел Кэй. Задуманный триумф не состоялся. Он хотел поднести гранде сердце. Свое и теленка...
— Всегда начинайте с шеи, — подсказал Гаткси, обозначив действие вилкой.
По знаку с Высокого Места, альмосунартий поощрил баронета расшитым кошелем, страдающим безденежной пустотностью.
Слуги помогли наполнить кубки неббиолой.
— За несравненную гранду Сатеник! — поразительно, но главное к месту, краток Лоу.
Девочка медлила. Поднимать пустой кубок — ей не налили — желать дурного. Она не посмела. Или не ведала, люди следуют суевериям заставить верить в них других. В последствии проще оказывать влияние.
Наблюдая за юной землячкой, Колин замешкался.
— Вы не желаете мне здравствовать, Поллак? — уследила (а ведь следила!) за ним гранда.
В другое время такое внимание польстило бы, но необходимо помнить, его настроены выпереть из Серебряного Дворца.
В ответ унгрийцу захотелось огрызнуться. Столь чистого и ясного желания он не испытывал давно.
ˮЧто там про зубы? А?ˮ — сдержался Колин.
Похвально, но дальше-то что? Извинения? Оправдания? Покаяние? Склонить повинную голову под осуждающее — Смотрите каков! Принять сложившееся мнение, потому что оно о тебе уже сложилось? С другой стороны, чем запомниться вечер? Ели и пили. Обыденность безлика и пресна. Что-то говорили.... Вспомнить бы что? Вдохновлялись... Кем? Желали... Чего? Как обычно. Вчера, сегодня и завтра....
Двор, по заверению Эйгера, удивительное сборище мелких и крупных хищников, и змей, ядовитых и не очень. Вместе им кучно и скучно.
— Их переизбыток и такие как ты, им на легонькое ам! — и доходчивое клацанье зубами.
ˮДайте угадаю, кто начнет,ˮ — раздражен унгриец своей оплошностью. На ровном месте....
Как-то сразу обессилила музыка, притухли звуки. Не наевшиеся отвлеклись от блюд, говорившие от бесед. В трапезной затаенно, как в лесу перед неминуемой грозой.
ˮЧто? Все желающие!ˮ — невольно восхитился Колин ,,кусакамиˮ.
Не ответить Высокому Месту нельзя. И тянуть с ответом не рекомендуется.
— Мужчина не вправе насытиться хлебом и сделать глоток вперед ребенка и женщины.
Сдержанная речь новика не отговорка — упрек. Упрек ей. Ей?!!
— Подразумеваете кого-то конкретного? — изумлена унгрийцем Сатеник.
Объяснения в дальнем краю стола. Долго искать не пришлось. Девочка. Янамари аф Аранко. Замарашка и трусиха.
Оплошность поспешили исправить. Причем более остальных неудобно себя почувствовала виновница хлопот.
— Теперь нет, — согласился Колин с отсутствием препятствия желать здравствовать сиятельной владетельнице.
— А слово?! — вмешалась Лисэль.
Камер-юнгфер не желала нивелировать трения ,,высоких сторонˮ. Способный к быстрым решениям, способен и остро чувствовать. К тому же характер человека вернее проявляется в экстремальной, конфликтной ситуации. Пока тебе не наступят на мозоль, никто и не узнает, что она есть. А наступят...
— Свершая многое, в свой час, не устыдиться взглянуть в глаза Всевышнему, — произнес Колин и долгим глотком, под одобрительный ах!... (Лоу в восхищении привстал) втянул вино. Сноровка оттуда. Где могилы и дождь.
Кому надо, тот понял. Кому не дошло, проживет и без мудрости предков. Сатеник оценила. Оказывается, бродяга умеет и досадить и удивить. Люди, которые удивляют, достойны либо дружбы, либо петли, поскольку привносят в жизнь смятение. Не многовато ли собирается таких вокруг нее? Унгрийцу бы назначила петлю. Должна же она самоудовлетвориться и обрести душевное равновесие.
Менялись блюда, менялась музыка. Квинтет выдохся, фальшивил и пиликал совсем заунывное. Сменить музыкантов пригласили барда. Меланхолика в малиновом плащике. Баллады соответствовали образу исполнителя.
— ...О, как я лгал когда-то, говоря:
— Моя любовь не может быть сильнее!
Не знал я полным пламенем горя,
Что я любить еще нежней умею.
— Заткните его... Тошно слушать..., — попросил Гаткси. Отпрыск знатного рода пить не умел. Так красиво как унгриец — точно!
От глумления над талантом спас истошный девичий визг. Из бисквитного замка, вслед за вырезанным куском, на стол выпрыгнула лягушка. Пир замер под выразительное Аааааа! Лягушка скакнула, смачно шлепнулась в подливу. Грохнул безудержный смех. Гаткси поднялся проткнуть беглянку вилкой, но промахнулся. Кто-то перевернул паштет, накрыть зеленую красотку. Тоже неудачно.
— Лучше поцелуйте! — под хохот советовали незадачливому ловчему.
Гаткси опрокинул фрукты и вино. Куда делось беглянка, не уследили.
В чувство всех привел мажордом. Гаркнул, сбивая пламя свечей.
— Эсм! Саины! Слово эсм гранде Сатеник....
ˮТак эсм или гранде?ˮ — очередь Колина ерничать и язвить.
3.
,,...Умей услышать не высказанное и увидеть не доступное невнимательному взору.ˮ
...Когда захочешь, охладев ко мне
Предать меня насмешке и презренью,
Я на твоей останусь стороне
И честь твою не опорочу тенью...*, — возвышено страдал бард.
Его не слушали, как не слушают звень мухи о стекло или жужжание пчелы над цветком. Избито. Привычно. Предсказуемо.
Выгорели свечи и их заменили. Блюда перестали удивлять. Радовавшиеся любому куску, теперь кусок отпихивали. Вино разогрело кровь и развязало языки, вести разговоры не столь натянутые и официальные. Зазвучали имена, а не титулы. Взгляд набегал на взгляд, жест отвечал на жест.... Колина осчастливили очаровательной улыбкой. Сара аф Галль. Прореха верхнего зубного ряда залепленного воском, безнадежно портила общее впечатление. Воск раз за разом выпадал. Контесс его вставляла обратно. А так — очаровательное создание.
... Уж если ты разлюбишь — так теперь,
Теперь, когда весь мир со мной в раздоре.
Будь самой горькой из моих потерь,
Но только не последней каплей горя..., — рыдала мандолина и пускал чувственную слезу музыкант.
Праздник закончился на шестой перемене блюд. Колина поразили недоуменные глаза девочки. Он так и не смог вспомнить её имя.
ˮА должен?ˮ — путался в ощущениях унгриец. Наитие настоятельно не рекомендовало, но убеждало, в первую очередь! В первую!
Гранда проявила неподдельную заботу о своих новых придворных.
— Вам покажут ваши комнаты. Постарайтесь хорошенько отдохнуть. Завтра предстоит множество дел. Что-то понадобится, позвоните в колокольчик. Слуги обязательно помогут.
Не худшее напутствие для пребывающих в статусе ,,никтоˮ. Или ,,ничтоˮ.
— Не расслышал насчет завтрака, — обратился Колин за разъяснениями к сопровождающему. Долговязый слуга походил на журавля. Потешно вышагивал, а уж шеей вертел — вылитый обитатель болот.
На несложный вопрос недоуменное хлопанье глазками — какой завтрак?
— Я так и подумал.
В длинном коридоре левого крыла редкие светлячки огарков в шандалах. Сырой спертый запах воды и мыла предупреждал о близости прачечной. Нескончаемый парад дверей-близнецов подозрительных коморок затянулся не на один десяток шагов. То, что ручки деревянные, как в захудалых крестьянских избах, порождало беспокойство о внутреннем убранстве будущего жилища.
Входная дверь хороша — подогнана плотно. Подглядеть не удастся. На ней, воспрепятствовать несанкционированному проникновению, задвижка. Осмотрел, оценив взломоустойчивость. Сделана на порядочного человека. Отпереть снаружи, достаточно крепкого ножа. Комната — прямоугольник двенадцать на восемь локтей. В углу грубый казарменный стол, покрытый письменами грязи, жира и восковых пятен. Пара расхлябанных табуретов, лавка, прислоненная не упасть. На лавке спеленованное табардом оружие и дорожный баул. Судя по застежкам и сбившимся ремням, вещи досматривали. Прямо от двери, окно с крепкой рамой в мелкую сетку стекол. Справа от окна кровать... остов кровати: две спинки, три доски. Рядом, в изножье, сундук для одежды. Без замка. Цербера скромного богатства предстояло приобрести на личные средства. Половицы, в щели палец пролезет, не опаздывают отзываться на шаги простуженным поскрипыванием. Колин мазнул пальцем по стене. Побелена. Совсем недавно. Еще маркая.
Лучшее в комнатном интерьере — окно. Она открывалось. По состоянию подоконника, ободранного подошвами подкованных сапог, предыдущий жилец не раз этим бессовестно пользовался, выбираясь наружу и не заботясь скрыть предательские следы.
Колин вздел нижнюю раму, впустить воздух и выглянуть. Окно выходило на внешнюю сторону, в парк. Что добавило плюсов скромному обиталищу.
Продолжая исследовать, открыл сундук. На дне немытая тарелка и кружка прежнего владельца. Не удостоверившись в сохранности, вбросил баул в открытый зев. Оружие развесил на специальных крючках. Меч, отобранный у портового пьянчужки, добротный баллок от него же и ременного плетения жак, в общем-то бесполезный, но подходящий в качестве декора. Альбацету оставил в рукаве. В последнюю очередь обратил внимание, на отсутствие упомянутого колокольчика.
