Лунный князь: Беглец (последняя редакция)

— Почему погиб твой создатель?

— Его убили одичавшие люди. Тогда был хаос, никакой власти, а Гончарам было не до того, чтобы бороться за власть. Они боролись за людей, за жизнь в Подлунном мире. Мы были преданы им душой и телом не как рабы, а как помощники. Это был союз.

— Почему же тебя усыпили?

— Если бы усыпили. Меня не нашли! Убийцы Гончара приняли меня за статую и поставили в святилище на горе.

— Подожди, я не понял. Но если у вас был союз, а не рабство, то почему ты оцепенела, как от связующего заклятия?

Мариэт пожала плечиком.

— Откуда мне знать? Я была совсем ребенком. Может быть, это фундаментальное условие для дарэйли в Подлунном мире.

— Вряд ли. Тогда принц не сбежал бы.

Она поморщилась.

— Не напоминай мне об этом чудовище! Так вот. Я стояла на вершине горы века, и племя людей мне молилось, приносило человеческие жертвы. Мне, дарэйли жизни! Здорово, да?

Ллуф содрогнулся, представив, каково это — тысячелетия, год за годом, день за днем — стоять неподвижной, жить, размышлять.

— Я бы рехнулся.

— Мне тоже казалось, что я безумна или давно мертва, а происходящее — наказание божье моей душе. Если бы у меня была другая сущность, я бы точно обезумела. Но во мне хотело жить все: и тело, и душа, и разум. Потом с племенем что-то случилось, и меня нашло другое племя, они тоже молились, но уже без жертв. Они почему-то сочли меня богиней красоты.

— Вот это совсем меня не удивляет. Ты божественно прекрасна.

— Да ну тебя! — отмахнулась польщенная Мариэт. — Когда их завоевали соседи, меня сбросили со скалы. Но я не разбилась, и меня закопали. Вот тогда я поняла, что предыдущие две тысячи лет были не самыми плохими в моей жизни.

— И ты сохранила разум даже в могиле! — он восхищенно коснулся ее лба.

— Сьент в этом часто сомневается, — лукаво улыбнулась она, но печальная складка на лбу не разгладилась. — Я нашла себе дело: училась помогать жизни даже в земле, тренировала сознание, придумывала задачи, думала — только не смейся! — о смысле моей странной жизни и вспоминала все услышанные когда-либо молитвы.

— Ты молилась сама себе? Я начинаю понимать Сьента, — поддел юноша.

Загрустившая было Мариэт рассмеялась.

— Мне было без разницы, лишь бы не сосредотачиваться на страдании. Когда меня откопали, то посчитали покровительницей любви и материнства. Меня, чуть ли ни при рождении лишенную возможности рожать, как лишают всех нас! Я в том храме любви такого навидалась, что ой! — потупилась она и покраснела. — А Сьент, когда нашел меня в каком-то музее древностей и снял смертное заклятие, никогда пальцем не трогал. Он считает, что я слишком маленькая. А я, можно сказать, древняя старуха и знаю все подробности жизни!

— Кроме поцелуя?

— Кроме... всего, — до слез засмущалась девушка. — Но надо же с чего-то начинать!

— Ну, это не сложно показать, — улыбнулся дарэйли, приподнимая ее голову за подбородок. — Маленький учебный поцелуй, как ты на это смотришь? Правда, я сейчас не очень красив, тебе может быть неприятно, но ты можешь закрыть глаза и не подсматривать.

— Ллуф! — ее слезы мгновенно высохли. — Ты такой... распущенный!

— Неправда, я никогда еще не целовал девушек.

Она мгновенно стала серьезной, и в синих глазах мелькнуло сочувствие. Все знали об участи самого красивого создания в Подлунье, любимца Гончаров.

— Тогда поцелуй меня, дарэйли, — Мариэт затаила дыхание и опустила ресницы, когда губы юноши осторожно коснулись ее.

Поцелуй Ллуфа был очень нежный и невинный, почти бесстрастный, но у девушки захватило дух, а сердце гулко забилось. Забывшись, она обхватила ладонями его лицо, и под ее пальцами обезображенная шрамами кожа разгладилась, засияла жемчужной белизной. Но и руки дарэйли камня не бездействовали. Он провел ладонью по ее волосам, и темные локоны заиграли россыпью бриллиантов.

— Урок окончен, — отстранился Ллуф, любуясь порозовевшей девушкой. — Ты сама не осознаешь, Мариэт, сколько накопила силы за века — в тебе ее бездна. Твои губы способны заставить расцвести камень. Поцелуй, наконец, своего Сьента. Может, ты и сделаешь из Гончара живого человека.

— Я уже не знаю, кого люблю больше, тебя или его, — жалобно вздохнула Мариэт. — И... я плохо поняла урок, объясни еще раз, пожалуйста.

— Какой момент остался непонятым? — прошептал юноша, жадно привлекая ее к себе.

На этот раз поцелуй затянулся, стал глубоким, страстным. Белоснежные и темные как ночь пряди волос смешались, сапфировые глаза обоих дарэйли засияли, и они не услышали, как в комнату кто-то бесшумно вошел.

— Не сметь, Ллуф! — раздался гневный окрик Сьента. — Властью, данной мне, я запрещаю тебе когда-либо прикасаться к этой дарэйли, кроме случая, если это будет необходимо для спасения ее жизни. Мариэт, поди прочь и жди меня в кабинете.

Руки Ллуфа безвольно упали. Испуганная девушка выбежала, едва сдерживая слезы, но в дверях не выдержала и показала язык Верховному.

Сьент повернулся к сопровождавшему его иерарху.

— Твой раб, жрец Авьел, посягнул на мою дарэйли. В твоих полномочиях его наказание, и я снимаю прежние ограничения. Разумеется, учитывая, что вам с ним предстоит выполнение важного задания, наказание не должно быть излишне суровым.

Едва Верховный стремительно вышел, поросячьи глазки Авьела засверкали торжеством.

— Уж я тебя накажу, мерзавец. Встать на колени перед хозяином!

Глава 6.

Ринхорт, поведясь с порождениями сферы Существ, совсем озверел: я не знал ни секунды отдыха. С тремя-то учителями на одного ученика!

За несколько часов, пока мы добирались до села, мне организовали три избиения под видом обучения особенностям рукопашной схватки с дарэйли сферы Существ, и я обзавелся комплексом неполноценности. Как будто мне одного Ринхорта было для этого мало.

Узнав о том, что мне удалось расплавить жреческий знак, созданный, как оказалось, из небесного железа, неподвластного земным дарэйли металлов, наставник воодушевился и снова сунул мне знак Гончара, снятый с покойного Пронтора:

— Может, сейчас у тебя получится освободить Сингил с Ллуфом? Попробуй, Райтэ!

Я покачал головой:

— Пробовал уже. Ничего не выходит.

— Но почему?

— Может, для того, чтобы освободить, надо, чтобы они были поблизости? — предположил я.

Ринхорт со вздохом убрал знак. Орлин, ехавший рядом и вполуха слушавший наш разговор, резко, по-птичьи, повернул голову:

— А может быть, причина в том, что Ллуф сейчас принадлежит другому жрецу?

— Кому его передали? — вскинулся железный рыцарь.

— Иерарху сферы Элементов, я слышал.

Ринхорт, грубо выругавшись, вонзил шпоры в коня и понесся вперед.

— Что с ним? — удивился я этой вспышке ярости.

— Жрец Авьел — мерзейший из Гончаров, — сквозь зубы процедил Орлин. — Грязная похотливая скотина. Он пытает своих дарэйли и не прочь извращаться с чужими, потому его часто приглашают помощником на ритуал инициации темных дарэйли — не у всех жрецов хватает духу на это. Худшего хозяина сложно представить. И ты еще не видел Ллуфа. Это самый красивый из дарэйли. Был. Что с ним сделал иерарх, я даже не буду рассказывать ни тебе, ни Ринхорту, но парень еще лежал без сознания, когда нас отправили на ваши поиски.

— А я думал, вы нашли нас по знаку бывшего хозяина Ринхорта.

Орлин мрачно покосился.

— Нет, по следам от тракта у Гнилой Плеши. Оставалось устроить ловушку так, чтобы вы ничего не заподозрили. Сферикал боится прямой схватки с тобой, Райтэ.

— С чего бы? — с досадой спросил я. — Я даже на мечах не выстою против любого из вас.

— Пока не выстоишь, но способности есть, научишься. Зато у тебя неплохо получается противостоять даже иерарху.

— Скажи мне, Орлин... — задал я давно мучивший меня вопрос. — Скажи, как получилось в этом мире, что такая страшная власть оказалась в руках таких... чудовищ? Как люди, немощные силой и разумом, сумели взять власть над такими могучими существами, которым и в подметки не годятся?

— Гончары не всегда были такими. А немощными разумом они не были никогда. Они были магами, обладали собственной силой. И что произошло в древности, когда они отстояли Подлунный мир в войне, уже никто не скажет. Но именно тогда появились дарэйли — то ли как оружие против высших, то ли Гончары пытались задержать в Подлунье остатки магии.

Ринхорт, сделав круг по лесу, вернулся на взмыленном скакуне.

— Слазь, Райтэ, время тренировки!

'Опять будет убивать!' — мысленно застонал я. Перекошенное от злости лицо наставника не оставляло сомнений.

— Оставь принца в покое, ржавый болван, — встрял Граднир. — Не в таком состоянии учить бою. Хочешь кулаки почесать, так давай, я с удовольствием.

Ну, темные и сцепились.

Драка была честной: никто из них не перешел в форму дарэйли, не пользовался способностями — бились на мечах, потом схватились в рукопашную. Мы с Орлином втихаря сделали ставки. Так как мне ставить было нечего (не кольцом же матери жертвовать), я обещал выполнить любую просьбу Орлина. А он — прокатить меня на крыльях. Выиграл я. То есть, победил Ринхорт, разумеется.

Едва Граднир признал поражение, Орлин подставил мне спину, и мы взмыли в небо.

— Если есть на свете счастье, то это — полет! — выдохнул я, оглядывая землю с неимоверной высоты. Отчаянно хотелось раскинуть руки и самому парить над дымчато-зеленым океаном трав и лесов.

Огромный орел проклекотал что-то невразумительное, и вдруг сделал такой вираж, что я на миг повис вниз головой, едва не задушив при этом свой транспорт. Все дарэйли сумасшедшие, — понял я, когда прямо в воздухе Орлин принял человеческую форму, выскользнул из моей хватки, и мы оба камнем пошли вниз.

Сложно было не заорать, глядя, как с каждым мигом приближается лицо земли, только что казавшееся прекрасным. У меня просто дух перехватило, потому и не заорал, отсчитывая мгновения до смерти. Разглядел я и селение — совсем недалеко, но мне туда уже не попасть.

Стремительно увеличивались крошечные точки на лугу близ полоски тракта, особенно ярко пылала одна, и вот уже видно, как суетится рыжеволосый Граднир, пытаясь вычислить, куда же я грохнусь. Но падал я не в его мохнатые объятья, даже если они смогли бы удержать рухнувшее с неба тело — почему-то меня отнесло в сторону, на лес.

Оглушительно хлопнули крылья над головой — Орлин подхватил меня над самыми верхушками деревьев, протащил и опустил на почву. Голова кружилась, и я не удержался на ногах, но упасть на четвереньки мне не дала твердая рука в железной перчатке, подхватившая меня за локоть. Ринхорт был бледнее облака.

— Ты зачем это сделал, Орлин? — хрипло, с угрозой спросил он.

Пернатый гад пожал плечами:

— Проверял его сущность. Он совсем не испугался высоты. И... Посмотрите-ка на него.

— Это я сейчас как следует на всех посмотрю! — прорычал я, придя в себя и изо всех сил сдерживая нервную дрожь в коленях. — Учителя тоже мне нашлись! Убийцы! Вы вассалы или кто? Если в следующий раз меня не соизволят предупредить об испытании, то...

Я осекся: все трое почему-то пытались заглянуть мне за спину, а Орлин, не обращая внимания на мой свирепый взгляд, долженствующий пригвоздить его на месте, взял меня за плечи и развернул.

— Видите, братья?

Едва не свернув шею, я тоже заглянул за спину. Там что-то болталось, темное, как грозовая туча. Ринхорт присвистнул, протянул руку, но непонятное облако судорожно дернулось и исчезло.

— Что это было, Орлин?

Пернатый улыбнулся, хлопнув меня по плечу:

— Твоя сущность показала зубы, принц. В смысле, крыло. Еще слабенькое, не оформившееся. Но инициация идет правильно.

— Крыло?

— Мы же, можно сказать, ангелы. Забыл? Спроси в любой молельне Единого, там точно скажут, что все демоны — падшие ангелы, — усмехнулся он.

— И спрошу. А почему — одно крыло? У тебя-то их два.

Орлин покачал головой.

— Птичьи не в счет. А такое крыло силы — тоже одно, как у всех дарэйли, потому что любой из нас — одна сторона силы. Вторая была у наших братьев. От нее в нас остается только эхо. Фантомная боль.

* * *

Вдалеке на пригорке показалось селение, до ноздрей долетел дымок из печей, и желудок совсем свело от голода. Надоевшая походная кухня вызывала отвращение при одном воспоминании.

Ринхорт придержал коня, услышав урчание в моем животе.

— Проголодался, Райтэ?

— А ты что, воздухом питаешься или железные доспехи втихаря грызешь?

— Я уже не так зависим от плоти, как в детстве. Но ты прав, тело кормить надо, хотя бы изредка. Даже жрецы это понимают. Заодно научу тебя, как призывать золото.

Обучение пошло не впрок: я не понимал, как вызвать в себе ощущение золота. Разве что — проглотить. Но глотать было пока нечего: сначала надо, опять же, призвать. А уж понять, чем сущность золота отличается от сущности, скажем, меди — тем более не получалось.

Мои вассалы изо всех сил сдерживали демонический хохот и, дабы не мешать процессу обучения, наполовину преобразились: с тигриной мордой не поржешь, это вам не лошадиная, а птичий клюв тем более не приспособлен для демонстрации веселья. Но фыркала звериная пасть и гоготал птичий клюв весьма красноречиво, и злили меня еще сильней.

Ринхорт уже был согласен, чтобы я притянул любой металл, какой почувствую, но я ощущал только тяжесть меча на поясе и холодок материнского кольца на веревке под рубахой.

— Этого не может быть! — орал рассвирепевший учитель. — У тебя врожденный дар! Так пользуйся им, дьявол тебя задери! Вон там, в двух шагах вправо от тебя — укатившийся в траву имперский золотой. Позови его! Почувствуй монету в своей ладони, ну же!

Я истек потом, у меня разболелась голова, но ни одна металлическая пылинка издевательски не подчинилась.

— Вот он, возьми, — рыцарь, не сделав и шага в сторону, протянул раскрытую ладонь с запыленным империалом. — Посмотри на него, подержи в руке, проникнись каждой царапиной. Теперь брось его под ноги и позови, чтобы снова лег в ладонь.

Да хоть зазовись. Хоть охрипни тут!

— Narre'at'tar! — звал я и про себя, и вслух, и тихо, и громко. В конце концов, нагнулся и нахально поднял монету: — Вот, пожалуйста.

— Тьфу, бездарь! — выругался железный рыцарь.

Граднир, минут пять зажимавший себе пасть обеими руками, не выдержал — заржал в голос и хлопнул меня (сюзерена, между прочим!) по плечу со всей широты звериной души, едва не сбив с ног, а Орлин почесал кончик клюва, деликатно пряча смешок, и вступился за мою честь и умственную полноценность:

— Э-э... Ринхорт, а с чего ты взял, что наш принц — дарэйли металла?

— Но он уничтожил мой меч на первой же тренировке!

Я огрызнулся:

— Так ведь я же не звал его свалиться на мою голову!

— Тоже верно, — ухмыльнулся железный рыцарь. — Но ты ощутил его целиком, как если бы он свалился, иначе бы не расплавил.

— Ничего я не ощущал, ни целиком, ни по частям! — вскипел я. — Просто жить хотел, и все. И чтоб ты провалился в пекло вместе с мечом. И вместе с этим дрянным империалом!