Но вопросы полились ручьем, так необходимо было мне оправдать господина в моих глазах. Я только надеялся, что Марко запоминает порядок моих бессвязных восклицаний. Потом он начал отвечать так четко, будто записывал за мной.

— Альберто из семьи генуэзских купцов, но не захотел продолжать семейное дело и выучился на доктора. Дворянство было ему пожаловано ходатайством моего отца: моя мать умерла родами, но меня он спас. Сколько себя помню, он был в доме, я считал его членом семьи и не удивлялся, что он не женился, считая, что Альберто более предан нашей семье, чем собственным страстям. Но мужская натура берет верх, втайне от всех доктор встречался с женщиной, которая родила ему дочь, названную Фредерикой. Поскольку женщина была простолюдинкой, а доктор мечтал найти лучшую партию, он сохранял в тайне свою связь и дочь, хотя всемерно помогал им. Но, к несчастью, с возрастом прекрасная Фредерика предпочла стать куртизанкой. Я не был первым у нее, кажется, и двадцатым тоже. Но мы...

Марко остановился, как будто у него пресеклось дыхание. Я быстро налил из графина стакан воды и подал ему. Он даже сумел благодарно улыбнуться.

— Повторяю, я и понятия не имел, что куртизанка Фредерика — дочь Альберто. И никто об этом не знал, как ни странно в городе, живущем сплетнями. Я впервые после...твоей матери потерял голову. Да, была еще мать Лоренцо, но там все было просто: расчетливая шлюха забеременела в надежде женить меня на себе, но просчиталась. Родильная горячка унесла ее жизнь, а мне остался Лоренцо. Он скрашивал мою жизнь, пока не начал проявлять дурные наклонности. В общем, ты понимаешь: опасаясь дискредитации и ярма на шею, я сказал Фредерике, что никогда не женюсь, но ребенка, если будет мальчик, заберу у нее и воспитаю. А она скрылась и от меня, и от отца. Альберто пытался поссорить нас троих: меня, Лоренцо и тебя, чтобы в случае появления Фредерики с ребенком добиться наследства...Или мести. Я уж не знаю, я не хочу думать об этом. Две матери моих сыновей умерли. Думаю, счастье, что я не женился на Дее. А теперь оставь меня, пожалуйста, Доминико.

Марко прикрыл лицо ладонью. Я тихонько выскользнул за дверь и встретил темный взгляд Ворона.

— Нужно поговорить, — тихо сказал он, увлекая меня в ту же самую нишу. — Ты что, всерьез проникся этим ребенком? Ну ты прямо, как девица.

Я отстранился.

— Ты думаешь об отце когда-нибудь? Как об отце? Сейчас поддержка нужна ему, а не мне. Ты любил когда-нибудь, Ворон?

К сожалению, мои слова прозвучали горьким упреком. Я спохватился, но поздно: Лоренцо откинул гобелен и стремительно ушел.

Я нашел младшего Марко и всех остальных. Малышу выделили комнату, в которой сидела жена Беппо Алиция, держа у каждой полной груди по малышу. Брызги молока орошали младенческие личики, а жена моего брата была гордой и прекрасной, как Мария.

Беппо сидел рядом, щупая ее новое шелковое платье, с гордостью глядя на свою девчонку. Ох, у моего крутого брата родилась дочка!

— Вот и крестный прибыл. Ты принял пацана, а мою дочурку тоже тебе придется принимать. Синьор Марко пообещал завтра крестины для моей Доминики. А я на работу! Дом, мама по тебе соскучилась!

Ну вот, все решилось без меня. Жизнь летит мимо. За кого зацепиться? За мою малолетнюю невесту? Нет, сегодня не получится. Сегодня я должен быть рядом с Марко.

В столовой не накрывали стол. В доме суетились какие-то люди в черном. Появилась Марта, строго одетая, с моими подарками на целомудренном платке, в ушах, на пальце, который она предъявила мне, смущаясь, как девчонка. Оказывается, за всеми горькими заботами Марко не забыл о моей невесте и распорядился отправить к ней дуэнью.

Марта немного поплакала у меня на плече, но в ее глазах явно светилось предвкушение новой жизни, более высокого положения.

Не знаю как, но я оказался возле комнаты Лоренцо. Я был уверен, что его там нет: он или у отца, или в тренировочном зале с маэстро Раулем.

Я вошел, огляделся. Кажется, ничего не изменилось в обстановке: изменилось мое отношение к ней. Вот дверь в ванную. Из нее выходил мой Ворон, сверкая каплями на совершенном теле.

В окно заглядывали ветки плюща, доверчиво укладывая пятерни листьев на подоконник. Он был нашим пособником, когда помогал забраться в комнату моей первой страсти.

А здесь я получил своего Ворона — как сумел.

Я погладил ладонью смятую постель. Похоже, прислуга была занята и пренебрегла обычными обязанностями.

Мне было стыдно, что после того, как я убедился в благополучии младшего Марко, смог думать о любви, которую познал в этой комнате. Но ведь жизнь продолжается? Ребенок Фредерики жив и будет сыном Марко, что бы тот не говорил. И моим, наверное, сыном. Даже если Джулия родит наследника, а если девочку, я не стану мучить ее родами. Ведь женщины, бывает, умирают от этого.

Я присел на постель, задумавшись, гладил простыни, пропахшие моим Вороном.

И не услышал шагов. Он обнял меня со спины, прижался всем телом, губами, всем счастьем моим.

Жизнь и смерть — близнецы, связанные одной пуповиной.

Есть ли сестра у любви?

от 24.03.10

Мне стало страшно.

Могу ли я противопоставить человеку, важному для меня, в день, столь горький для нас — свое самолюбие? Или для Ворона это dies irae? Женщина, отнявшая у него отца, умерла. Или отца никогда и не было? В том понимании, в котором он был для меня. Ласковые руки, обнимающие нас с мамой — это мой отец. Мне трудно представить, что у меня не было бы ни мамы, ни отца, ни моих шестерых братьев.

Представить труднее, чем гибель корабля в синем водовороте: просто потому, что кто-то вовремя не поставил свечу. Не стал ждать изо всей силы. Не любил.

Я вывернулся из объятий — и обнял в ответ. Изо всех сил. И прошептал:

— Любимым быть. Желанием томить. Предать лишь раз — как будто напоказ. Уйти — зажечь бесплодную свечу. Я не хочу, ты слышишь, не хочу!

Мне не показалось: Лоренцо плакал. Не обо мне и не о себе.

— Как ему тяжело. Помоги ему, малыш.

Он кинулся ничком на смятую постель.

Значит, отец был и есть. И любовь между. Трудно плакать о чужом человеке. О статуях не плачут — им поклоняются.

Я взял с бюро высохшее перо, трижды обмакнул в чернила, чтобы повисла капля, и взял подвернувшийся под руку листок бумаги. Это оказалась любовная записка, на которой я невольно увидел только обращение "Мой игривый Кот". Я не стал читать, а на обороте записал эти внезапно родившиеся стихи. Для него, для моего Энцо, который их даже не услышал. Уронил на пол — кому они нужны...

И я оставил Лоренцо в поисках Марко.

Да, я был эгоистом. Ни к чему проявлять якобы скромность и такт, когда человеку плохо, когда он горюет, пусть даже не замечает, кто рядом, но тепло передается телу, но сочувствие не дает упасть в бездну отчаяния.

Мама рассказывала мне, как умирала ее мама. И ладонь в ладони помогла ей преодолеть пропасть между жизнью и смертью.

А тут мой Марко. Он, казалось мне, глупому шуту, никогда и не жил, а тут пришлось преодолевать пропасть между смертью — и жизнью. Никто не заметил, что мрамор был пронизан жилками горячей человеческой крови, сердце стремилось пробить каменную грудь...

Я на своем пути к Марко сносил всех, несмотря на свой незначительный вес. И успел перед выходом синьора в зал, где стояли разукрашенные траурные носилки, обнять его, повалить на пол.

Мы плакали? Не знаю.

Как долго? Не знаю.

Встали, оправили друг на друге одежду, вошли и встали рядом со священником. Я не религиозен, поэтому через некоторое время заметил, что рядом появился Лоренцо. А на другой стороне кормилица с детьми.

— Нет синей свечи! И отца! — вдруг вырвалось у меня.

Марко сжал мою ладонь, как будто хотел выдавить из нее кровь.

— Впустите Альберто, если он просит. И синюю морскую свечу найдите немедленно.

Голос его, рука его не была каменной. Он ожил, хотя бы на это время. Я горевал вместе с ним, но я радовался, что мой названный отец возвращается в мир. В мой любимый город.

И я чувствовал, я слышал, будто нахожусь сразу во многих местах.

На площади Сан Марко веселился очередной карнавал. Жирные наглые голуби уступали дорогу прекрасной Лауре в маске собственного гордого лица. Моя первая женщина перешла площадь и молилась у Святой Девы.

На земной окраине Верхнего города моя мама клала последние стежки в мой будущий портрет.

Мое трепетное существо, моя Джулия пыталась понять, почему чужая женщина Марта так добра к ней. И что дуэнья не может заменить мать, но очень постарается — в заботах заменить жениха.

Мой отец...Тут я сбиваюсь. Кто из них?

В зал вбегает Альберто. Я не хочу видеть. Его горе не кажется мне настоящим. Я бы на его месте нашел свое дитя. Конечно, я преувеличиваю свои возможности, но когда доктор бросается к кормилице, я успеваю стать на его пути.

— Это мой ребенок. Оплакивайте дочь, если можете.

Алиция демонстративно кладет мне Марко-младшего на руки.

В глубине души я смеюсь над собой. Сколько пафоса. Но как остановить человека, который не смог стать отцом единственной дочери?

Теперь я прощаю Марко. Он не оставил своих детей.

Дальше погребальный ритуал свершается помимо меня.

Теплое тельце, вскоре ставшее мокрым, на руках. Алиция увлекает меня в детскую комнату.

Что заставило Фредерику пренебречь комфортом, жизнью ради смерти, останется для моих дальнейших размышлений.

Ничуть не удивляюсь, что Лоренцо появляется в моей комнате и запирает за собой дверь. Мой "цербер" или уволен, или на поминальном обеде.

Ворон вынимает из пазухи смятый листок.

— Ты писал? — глаза его темны, голос схож с рокотом дальнего грома.

Идет ненастье. Я уверен, мама не подведет и поставит свечи для кораблей. И теперь — еще и для тварей и тварностей Нижнего города. Я уверен, мама знает обо всем, что случается со мной.

— С какой стороны листа? — мой голос сух. Кажется, я исчерпал слезы до конца столетия.

Лоренцо впервые при мне смущается. Он переворачивает листок бумаги и краснеет. Видеть его таким неожиданно. Я бы предпочел, чтобы мой Ворон фехтовал не только шпагой, но и словами.

— Это...Ты читал?

— Нет. Я написал на свободном пространстве, что хотел сказать тебе.

Я ошибся, ни о каком смущении речи не идет. Он чувствует себя хозяином положения. Он уверен, что я люблю безоговорочно и лягу под него по первому требованию. Слова о предательстве он применил к себе, как и о том, что желание разжег во мне.

Но не понял последних слов — "не хочу".

— Прочитай мне, что написано на обороте. Не мной. Я не читал, клянусь Марией.

— Это старые связи, — говорит Лоренцо.

— Чернила свежие, — спокойно говорю я. — Ты сам сказал, что не станешь врать о прошлом. Да мне и неинтересны твои нынешние связи. Вроде Исмаила. Но если возобновятся твои любовные отношения с мастером Раулем, буду вынужден отказаться от его занятий. Хотя он многому сумел бы меня научить, — с сожалением добавил я.

Лоренцо в бешенстве воскликнул:

— Ты — он! Ты Марко!

— Вот и отлично, что ты увидел сходство. Грех любить как мужчину собственного отца.

Дальше все случилось неожиданно для меня. Ворон попросту выкинул меня в окно.

Пришлось еще раз пообещать гортензиям на клумбе, что я их полью. Когда-нибудь. Если выживу.

Едва я успел отползти в сторону, как сверху свалился Энцо. И сразу же поволок меня в сторону беседки, той самой беседки. Но, увы, не для секса.

Нам пришлось прыгнуть в гондолу, ждущую внизу.

Для Кота не существовало ни траура, ни приличий.

Да, он был уже не Лоренцо, не Ворон, а Кот.

Почему я пошел с ним? Я же не младенец, которого можно унести — да и тот будет орать на чужих руках.

Я понял, что для Марко сделал все, что он согласился принять от меня. А наши отношения с Лоренцо были темны.

Это как решение задачи: если ответ неверен, ты остаешься на том же уровне знаний. И нужно учиться снова и снова, чтобы найти правильное решение и двинуться вперед.

Когда гондола остановилась у борделя, столь памятного мне, я не возражал. У меня появилась возможность отблагодарить Лауру. Вот только денег и драгоценностей, столь приятных сердцу продажных женщин, у меня не было.

— Не суетись, — сказал Лоренцо.

В комнате Лауры я только и смог, что встать на колени, поймать руки Лауры и поцеловать ее пальцы.

— Такой нежный мальчик, — дрогнувшим голосом сказала она. — Я убью Энцо, если он не сможет тебя защитить. А пока тебе придется побыть еще раз Фредерикой.

Конечно, на сей раз меня одели не в столь роскошное платье, какое ссудила мне мама. На сей раз скромное одеяние, подобное тому, в котором мы унесли Фредерику из ее дома. Или из арендованной квартиры?

Самым приятным во всем действе было присутствие Лоренцо. Меня раздевали, потом последовательно одевали... В четыре руки. Перед тем, как зашнуровать платье, Ворон прикоснулся ко мне губами между лопаток — как тогда, в памятный день маскарада. Ноги подогнулись, я обвис в его руках, готовый на все. Пусть снова я буду между ним и Лаурой.

Тем более, я не знал цели переодевания. Это изощренная сексуальная игра двух взрослых, которую мне не понять потому, что я люблю одного и влюблен в другую?

Тут Лаура прыснула мне в лицо холодной водой.

— Поиграем втроем, если захочешь, котенок. Пока нужно выяснить один маленький вопрос. Для вашей семьи. А мне что? Ты очень славный мальчик, я рискнула ради тебя. Ты уж не подведи — сыграй Фредерику.

От низа живота, где возбудилось, сразу отхлынуло. Я не стал дожидаться, пока Ворон зашнурует платье, сел напротив Лауры.

— Никуда не сдвинусь, пока мне не объяснят. И если тебе угрожает опасность, я тебя заберу с собой. На вилле Дожа пусть попробуют. Я наследник.

Лоренцо, продолжая затягивать корсет, тихо засмеялся. Ничуть не обидно, как перышком погладил.

Лаура ответила тоже серьезно:

— Скрываться Фредерику заставило не только нежелание отдать ребенка синьору, но и другие причины. Я уверена в этом. Никакая женщина не станет подвергать своего ребенка опасности, если у нее есть достаточно средств, чтобы найти сухой дом и нормальную повитуху. У Фредерики средства были — синьор Марко щедр. Опять же — скрываться и от собственного отца?

Лаура подняла меня, огладила руками платье. Вплела в волосы пару ниток жемчуга.

— Очень похож. Не забудь рассказать, чем закончатся ваши похождения. И я еще надеюсь на твою горячую благодарность в постели, мой ласковый котенок.

— Уйди, Лаура, — вдруг низким голосом, более похожим на урчание, произнес Лоренцо.

Я не понял, как он умудрился не порвать и даже не помять все эти юбки, не разорвать жемчужные нити.

Наверное, потому, что я так же хотел его. Я бесстыдно задирал ноги на его плечи, а он втискивался в меня, с болью и наслаждением. С обидой и прощением за все эти безжалостные к нам дни.

от 25.03.10

Деликатно постучав в дверь, появилась Лаура с коробкой грима, которым пользуются продажные женщины. Я, разомлевший, сидел на коленях Лоренцо, как на стуле, а Лаура прикасалась ко мне мягкими кисточками, пахучими бархотками, чувственно мазала губы помадой, набрав ее на пальчик. Я все норовил его укусить или поцеловать, а он все убегал. Потеряв терпение, Лаура шлепнула меня по щеке — и тут же нанесла румяна.