Мы останемся жить, чтоб врага умертвить,
Из груди сердце вырвав руками.
Знаем мы, что вернемся — и горе тому,
Кто разжег в нас желание мести.
Мы поклялись вернуться — и быть посему.
Мы вернемся, клянемся в том честью!
Какое-то время все молчали. От костров Лютых по-прежнему доносилась заунывная музыка, но теперь она уже не раздражала.
— И они отомстили? — наконец нарушил тишину Теомир.
— Пока нет, — покачал головой Хлаш. — Их все еще слишком мало, чтобы вернуть свои древние земли, подаренные Майно многочисленным племенам, держащим его руку. Хамир принял их, дал им место для поселения, взял на службу. Но детей они все равно воспитывают в ненависти к Врагу, с пеленок внушая им, что когда-нибудь хазиги вернутся домой и снова станут наводить страх на соседей.
— Так ничему и не научились, — неодобрительно заметил Телевар. — Пойти, что ли, рассказать им притчу про вязанку хвороста...
— Не поможет, — пожал плечами тролль. — Они считают, что боги избрали их повелевать народами, а потом наказали за недостаточное рвение. Сейчас они полны решимости вернуть расположение богов — любыми средствами. Жаль. Неплохие, в общем, ребята, ходил я с ними. Но ведь уплывут рано или поздно волю богов выполнять, и перебьют их до единого...
— Ну и что! — сердито вскинулся Теомир. — Главное, что они умрут с честью! Они покроют себя вечной славой, о их гибели сложат песни, а вот о подлом Враге песен не сложат никогда!
— У Майно хватает придворных поэтов — неплохих поэтов, должен заметить, — улыбнулся Хлаш. — И песен о его победах сложено предостаточно, просто в наших краях они непопулярны. Что же до славной гибели — ты удивишься, если узнаешь, сколько народов уже истреблено в войнах вот так, до последнего человека. А ты о них и не слышал, могу тебя уверить. Вот и вся слава...
Теомир открыл рот, но не нашелся, что ответить. Он откинулся на спину и какое-то время лежал молча. Слабый ветерок гонял над стоянкой дым от костра, тихо ржали кони, настойчиво зудело комарье. Остальные тоже не проявили желания поддержать разговор, и вскоре Теомир погрузился в неспокойный сон. Снилась ему пурга среди огромных скал, каких он не видел никогда в жизни, замерзшие трупы, занесенные снегом и еще почему-то Майно Разрушитель в образе огромного рогатого тролля. Майно ржал и постукивал по камням копытами. Потом он схватил ведро ледяной воды и с размаху выплеснул ее Теомиру в лицо.
Занималось хмурое утро, серый полусвет едва сочился сквозь низкие облака, обложившие небо. Сеял мелкий дождик, с листьев кустарника капали водяные капли. Теомир почувствовал, что продрог до костей.
— Вставай, засоня, — весело потрепала его по плечу Ольга. — Собираемся, засветло надо бы до Купчища добраться. Из каравана к нам уже гонцов посылали, спрашивали, скоро ли мы.
Теомир протер глаза, с омерзением стряхнув с лица капли влаги.
— Как ты? — спросил он, с трудом поднимаясь на ноги. Затекшее тело ломило, одеяло промокло насквозь, хоть выжимай. — Хорошо себя чувствуешь?
— Нормально, — досадливо мотнула головой Ольга. — Даже лучше, чем раньше. Давай, давай, не топчись, я там отвар горячий приготовила, выпей кружку. А то еще простынешь...
Ехали, плотно закутавшись в плащи, накинув на головы толстые капюшоны. Однако морось все равно проникала в непонятно какие прорехи в одежде и неприятно холодила тело. Теомир несколько раз прикладывался к кружке с горячим отваром, котел с которым заботливо укутали на одной из телег рядом с Ольгой. Девушка все-таки не решилась ехать верхом и сейчас сидела на телеге, завернувшись в одеяло вместе с Громом. Из-под одеяла торчал толстый серый хвост, иногда высовывался черный нос, и волк с интересом осматривал окрестности. Несмотря на бодрящее варево, паренек потихоньку начал хлюпать носом. Он с завистью поглядывал на размеренно шагающего рядом тролля, не обращающего никакого внимания на промозглую сырость. Двигались молча. Низкие — казалось, копьем можно достать — серые тучи, стремительно несущиеся по каким-то своим делам, давили на сердце своей угрюмостью, отбивая всякое желание разговаривать.
Правда, ближе к полудню в сплошном облачном одеяле начали появляться прорехи, сквозь которые просвечивало голубое небо с перистыми облаками где-то далеко вверху. Как-то раз по обозу даже скользнул теплый солнечный луч, сразу, впрочем, задушенный тучами. Дождь перестал, откатился куда-то на север, закрывая серебристо-серой пеленой уже далекую и почти невидимую кромку Орочьей Пущи. Несколько раз навстречу попались разъезды со значками вольного города Купчища — вернее, Хамира, поправил себя Теомир — на копьях. Конники внимательно оглядывали коней и телеги Всадников и равнодушно — гончаров. С расспросами, впрочем, не приставали, полагая, видно, что раз идут со своими, то не враги. Не явные враги, во всяком случае. Тайных же подсылов искать — не патруля дело.
Хамир показался на горизонте уже под вечер. На дневку не останавливались. Всадники перекусили лепешками с вяленым мясом прямо в седлах, и голодный Теомир первым из людей почувствовал запах дыма, витающий в воздухе.
— Пожар, что ли, где-то? — недоуменно пробормотал он, оглядывая окрестности. На юге отблескивала постепенно приближающаяся Ручейница, к северу и востоку простиралась сплошная степь, насквозь промоченная недавним дождиком. Гореть в окружающей мокроте казалось решительно нечему.
— Дымом тянет от печей Тхул-Д'зибара, — откликнулся тролль. — Сегодня ветер дует в нашу сторону, так что запах чувствуется дальше обычного. Скоро сам увидишь.
— Гарью с утра несет, а он только почувствовал! — сварливо откликнулся с телеги Заграт. — Удивительно, как люди ничего вокруг себя не замечают! Небось, на лесную вонючку их посади, и то не учуют...
И действительно, вскоре дорога пошла под уклон, спускаясь в речную долину, а впереди замаячило дымное облако — сперва маленькое, но растущее по мере приближения. Гончары в голове каравана загомонили, конвойные хазиги перекликнулись высокими голосами. Пара Лютых ринулась вперед, усиленно нахлестывая лошадей.
— Куда они? — встревожено спросил Любоконь, привставая на облучке телеги и напряженно вглядываясь вдаль. — Никак, случилось что?
— Об обозе предупредить поскакали, — досадливо оглянулся на него Телевар. — Времена нынче неспокойные. Завидят с заставы, что приближается кто-то неизвестный — начнут дежурный отряд дергать, помощь вызывать. Ехали бы мы одни, сейчас бы тож кого-нибудь посылать пришлось. Не то дали бы нам по тычку в зубы да продержали до приезда уполномоченного...
— Я бы им дал по тычку в зубы... — под нос проворчал Громобой. — Они бы у меня сами отдохнули часок на обочине...
— А потом тебя в городе как курицу повязали бы, — расслышал Телевар. — Аль со всей городской стражей драться собрался? Вояка...
Громобой буркнул что-то невнятное и демонстративно поправил под полой плаща меч. Теомир на всякий случай тоже пощупал, ладно ли на поясе висит кинжал, но поймал насмешливый взгляд Ольги, смутился и покраснел.
Вскоре остановились у заставы. Дюжий десятник, выбравшись из будки, в сопровождении двоих пехотинцев в легких кольчугах и с короткими мечами скорым шагом прошел вдоль телег с глиной, окидывая их скучающим взглядом. Около обоза Всадников он, однако, оживился.
— Откуда будете? — поинтересовался он, критически осматривая потрепанный отряд. На несколько секунд его взгляд задержался на тролле, потом скользнул на орка, выбравшегося из телеги и с безразличным видом стоящего у телеги, осторожно баюкая подвешенную к шее руку. — Странная, однако, у вас компания... И вид — словно волки рвали.
— Волколаки, — хмуро поправил его Телевар, подъезжая поближе.
— Чего? — удивился десятник, изумленно воззрившись на Всадника. — Какие еще волколаки?
Солдаты за его спиной озадаченно переглянулись.
— Обычные волколаки, серые, — все так же хмуро пояснил тысячник. — С когтями да клыками вершковыми. Две лошади погибли, сами чудом уцелели, спасибо колдуну, — он мотнул головой в сторону Заграта.
— Ну и ну! — покачал головой караульный, уважительно взглянув на шамана. — Волколаки, надо же! Сколько времени слыхом не слыхивали... Странные, однако, дела творятся подле Хамира в последнее время... — Не договорив, он махнул рукой, но тут же спохватился. — Да, уважаемый, так откуда едете и куда направляетесь?
— Я — отставной тысячник Телевар, из Всадников, — терпеливо пояснил Телевар. — Едем в Хамир, своих лошадей торговать да вашими товарами запасаться. Да ты что, Серет, не узнал? Мы, чай, с тобой не в первый раз видимся. Помнишь, пять лет назад ты моих ребят из трактира повыбрасывал за буйство хмельное? Я тогда тебе еще...
— Помню, помню, — поспешно прервал его десятник, бросив опасливый взгляд на солдат за спиной. — Да только проверить не мешало. Чудные времена настали...
— Что за времена? — вмешался в разговор Хлаш. Десятник Серет бросил на него неодобрительный взгляд, но ответил:
— Ну... Разное случается. Орки вон в Орочьем лесу, говорят, в поход готовятся, шалят. Из людей, кажется, еще никто не пропадал, но в деревнях бабы с ребятишками в лес соваться боятся, даже ягоды на опушке собирать опасаются. Жугличи на востоке да на севере, опять же, балуют, по степи носятся, пахарям на нервы действуют. А давеча восточной заставе морок привиделся: вроде едут по дороге люди, и кони в точности на ваших смахивают, а подъехали поближе — фр-р-р, и стая воронья в стороны разлетелась. Пахом в тот день заставой командовал, так аж заикаться начал, пока в трактире пивом не отпоили.
— Пить меньше надо! — фыркнул в ответ Телевар. — Нахлестались ваши караульщики на посту, вот и чудится разное. Службу — ее блюсти надо, а не воздух пинать.
— Не говори о чем не знаешь! — обиделся десятник. — Пахом в карауле хмельного сам в рот не берет и ребятам заказывает. Чисто девица красная! Если и примерещилось ему что, так не с перепою. Ну да пустяки всё, бабы треплются, у них языки без костей...
— Без костей, говоришь, уважаемый? — ехидно поинтересовалась снова севшая в седло Ольга. Она тряхнула головой, и ее русые волосы, скрученные в узел на затылке, рассыпались по плечам серебристой волной. — А мне почему-то кажется, что иные мужики пуще баб языком молотят, только шелуха по сторонам летит... А вот я тебя пикой, чтобы болтал поменьше!
Караульный ошарашено уставился на нее, судорожно сглотнув. Солдаты, переглянувшись, заухмылялись во весь рот. Несколько мгновений десятник беспомощно переводил взгляд с них на девушку, затем махнул рукой и сам загоготал.
— Ну, подловила ты меня, девка! — отсмеявшись, сказал он. — Совсем забыл, что у Всадников бабы, ровно мужики, на конях ездят да пикой орудуют, да еще и одеваются так, что от парней не отличишь... Ладно, извини за грубое слово, будет мне впредь наука. Так о чем я? Ну да. На восточных границах тоже неспокойно, соседи, жугличи, дозоры тревожат, случается, и стрелы пускают. Кое-кого поцарапали, но до смерти пока никого не убили. А воевода городской отвечать не велел, чтобы не злить их понапрасну. В общем, вроде и ничего особенного, но неспокойно как-то, камень на душе лежит. Совет вот тоже наемников скликает на всякий случай, налоги подняли, лавочники недовольны, но пока помалкивают. Слушай, темник! — внезапно оживился он. — А ваши ребята не хотят деньжат подзаработать? Нам верховых патрулей не хватает, все пешком топаем, а у жугличей кони хоть и плоше ваших, да все лучше своих двоих. Воевода наш от пары-тройки сотен Всадников на службе не отказался бы, точно говорю. Лютые — они хороши, но мало их, только обозы охранять и хватает. А?
— Не знаю, Серет, — качнул головой Телевар. — Не мне такие вещи решать. Да только сдается мне, что наш конязь не согласится. Не любим мы в чужие дела соваться, а деньги ваши нам ни к чему. Сейчас вот железом да мелким товаром затаримся — и нашей общине на год-другой хватит и на одежду, и на подковы, и на оголовки для стрел. А что нам еще нужно? Ладно, недосуг с тобой разговаривать, солнце уже к закату клонится, а до города еще пилить и пилить. Да и на ночлег устроиться — не минутное дело. Бывай, десятник, в городе свидимся, там и поговорим.
Тысячник поворотил коня. Серет поглядел ему вслед, странное выражение мелькнуло у него на лице. Затем он махнул рукой, отступил на обочину, и тут же караван с глиной пришел с движение. Маленький обоз всадников двинулся за ним. На прощение Ольга ехидно подмигнула Серету и высунула язык. Тот широко ухмыльнулся и показал ей большой палец, и Теомир сразу преисполнился к говорливому десятнику неприязнью.
Все еще шестой день. Хамир
Галазир явно пребывал не в лучшем настроении.
— А, явился не запылился... — буркнул он Тилосу вместо приветствия. — Ну, что на сей раз скажешь плохого?
— Грубый ты, воевода. Никакого тебе этикету и обходительности, ниже хотя бы "здравствуй". И как тебя выборные терпят? — пожаловался посланник, без приглашения бухаясь в дубовое кресло. Кресло имело высокую прямую спинку и почти такие же высокие подлокотники, зато почти не обладало мягкостью и комфортом. Неведомый столяр прибил к его сиденью кусок грубого войлока и тем и ограничился, посчитав, видимо, что в доспехе все равно, на чем сидеть, а бездоспешные сюда не ходят. По собственному опыту Галазир знал, что сидеть в нем — сущее мучение. Посланник, однако, развалился в нем, как на пуховой перине.
— А они и не терпят, — объяснил воевода, откладывая в сторону длиннющий свиток с финансовыми записями и втихую радуясь поводу отвлечься. — Они ко мне без особой надобности не суются, а какая у них надобность? Деньги мне казначей платит, а дело я и без них знаю. Ко мне только тот гусь... как его... Дребодан!.. и заглядывает раз в полгода. Морщится, но помалкивает. И то, назвался головой — полезай в шапку. А ты чего явился?
— Пожрать есть чего? — осведомился Тилос, зевая во весь рот. — Четыре дня на ногах, хлебом да водой, да всякой дрянью питался. Воров у вас в тюрьме и то лучше кормят...
Галазир с размаху врезал ладонью по заваленному всякой канцелярской всячиной столу. От могучего удара стол затрещал, часть документов свалилась на пол. Воевода подумал и смел остальные пергаменты туда же. На полу образовалась неопрятная куча, зато стол засиял первозданной, но вусмерть исцарапанной полировкой. В приоткрывшуюся дверь просунулось испуганное лицо мальчишки-прислужника.
— Эй, ты, как тебя... неважно, дуй на кухню и тащи сюда, что от обеда осталось. А ежели все сожрали, пусть приготовят чего на скорую руку.
— Агась! — быстро кивнул мальчишка. Дверь захлопнулась, по коридору раздался дробный перестук босых пяток.
— Сейчас перекусишь по-быстрому, а потом в казармах все равно ужин, — объяснил воевода Тилосу. — Чем-нибудь да накормят. Ну, с чем пожаловал?
— Да все с тем же, — снова зевнул Тилос. — Ох, извини, на ходу засыпаю, а уж в кресле... Серый Князь все еще предлагает договор о дружбе и защите, условия прежние.
— Ну, а ко мне чего явился? — сердито спросил воевода. — Я — лицо наемное, что мне скажут, то и выполню. К... дохлый кот, опять имя забыл! А, к Дребодану тебе и надо, он у нас главный по чужеземным сношениям.
